После шторма - Гаррисон Гарри. Страница 4
— Привет обоим, — поздоровался я, направляясь к ним сквозь прибой. — Жаркий выдался денек. Не возражаете, если я поплаваю с вами?
При моем появлении Кормак чуть отступил от нее.
— Ты же терпеть не можешь плавать, папа, — на лице Крикет отразилось недоумение.
— Только не в такой день. Готов спорить, я тебя обгоню. До буйка и обратно, что скажешь?
Я приложил палец к губам и снял с запястья браслет с пейджером. Потом протянул руки и расстегнул защелку шейной цепочки Крикет с медальоном-дельфином, в который умельцы службы безопасности вмонтировали ее пейджер. Прежде чем заговорить, опустил руку с браслетом и цепочкой под воду и начал описывать ими круги.
— Многие не понимают, что эти устройства обеспечивают двухстороннюю связь. Я хочу, чтобы этот разговор остался между нами.
— Папа, ты становишься параноиком...
— Как раз наоборот. Все, сказанное в этом доме, записывается службой безопасности. Они думают, что Кормак — тайный агент. Я говорю об этом только потому, что не хочу, чтобы ты испортила себе жизнь.
Я не думал, что у него это получится, но Кормак таки покраснел под вновь приобретенным загаром. Крикет рассмеялась.
— Папа, какой ты милый и старомодный. Но я смогу позаботиться о себе.
— Я на это надеюсь... хотя два развода за три года говорят не в твою пользу. Обычно я не считаю возможным вмешиваться в твою жизнь, именно потому, что это твоя жизнь. Но Кормак — иностранец, попал в страну нелегально, подозревается в серьезном преступлении.
— Я не верю ни одному твоему слову! Кормак, мой нежный зверь, скажи папе, что у него поехала крыша, что ты не шпион.
— Твой отец прав, Крикет. Согласно вашим законам я нахожусь здесь нелегально, и меня могут выслать в любое удобное властям время. Хочу поплавать.
И он поплыл к буйкам. Я обратил внимание на то, что обвинений в шпионаже он отрицать не стал.
— Подумай об этом, — я протянул Крикет цепочку и последовал за Кормаком.
Первый же осенний шторм в сентябре разобрался с жарой. Мы наблюдали за съемкой последней серии. В ней участвовал интервьюер. Вдалеке погромыхивал гром, но фильтры звукозаписывающей системы убирали все посторонние звуки.
— Такие суденышки, словно сошедшие со станиц учебников по истории, по-прежнему строятся аборигенами в дальних уголках нашего мира, — говорил интервьюер. — Но вы стали свидетелями того, как этот баркас строился на ваших глазах, и я знаю, что вы, как и я потрясены тем, что эти, казалось бы, потерянные навсегда навыки, дошли до нас из глубин истории и теперь стали всеобщим достоянием. На том позвольте и распрощаться.
— Значит, все закончено? — спросил Кормак.
— Да, завтра мы увезем студию.
— Вы знаете, что несли чушь?
— Разумеется. Но тебе за все уплачено, Чарли, не забывай об этом. Учитывая, что средний психологический возраст телезрителей колеблется в районе двенадцати с половиной лет, никому неохота тратить лишние деньги на повышение качества телепередач для такой аудитории.
— А баркас?
— Собственность компании, Чарли, прочитай контракт. Увезем завтра вместе с остальным.
Кормак положил руку на гладкое дерево борта, погладил его.
— Заботьтесь о нем. Плавать под парусом — такое удовольствие.
— Мы его продадим, Чарли. Предложений хоть отбавляй.
— Ну и ладно, — Кормак повернулся спиной к баркасу, словно забыв о нем. — Бил, если не возражаешь, я бы с удовольствием отдал должное твоему бурбону, пусть его и не сравнить с ирландским виски. Но кто знает, когда в моих руках вновь окажется бутылка «Джейми».
Хлестал дождь и мы пробежали те немногие метры, что отделяли студию до дома.
Крикет пошла в ванную сушить волосы, а я наполнил два стакана.
— За тебя, — поднял он свой. — Пусть твоя дорога всегда будет гладкой и чтоб тебе попасть в рай за год до того, как дьявол узнает, что ты уже там.
— Ты прощаешься?
— Да. Злой человек с кривыми ногами и дурными намерениями, по фамилии Грегори, говорил со мной сегодня. Задавал много политических вопросов... даже больше, чем ты. Он приедет за мной через несколько минут, но сначала я хочу проститься с тобой.
— Так быстро? А насчет этих вопросов, извини. Я просто делал то, о чем меня просили.
— Понятное дело. Благодарю тебя за гостеприимство... сам поступил бы также. Заработанные мною деньги я перевел на твой счет. Все равно не смогу воспользоваться ими там, куда собираюсь.
— Это несправедливо...
— Более чем справедливо, и по-другому быть не может.
Он вскинул голову, и я тоже услышал стрекот вертолета, приглушенный дождем. Он поднялся.
— Я уйду прямо сейчас, до возвращения твоей дочери. Попрощайся с ней за меня. Она — милая девочка. Я только возьму плащ. Больше ничего брать не буду.
Он ушел, оставив меня в печали: осталось невысказанным многое из того, что хотелось сказать. Открылась дверь, из патио вошел Грегори, вода с его плаща закапала на ковер. Кормак не ошибся: ноги не только кривые, но и короткие для его крупного тела. На экране телефона он производил большее впечатление.
— Я прибыл за Бирном.
— Он мне сказал. Пошел за плащом. С чего такая спешка?
— Никакой спешки. Самое время. Мы, наконец-то, додавили английскую полицию. Послали им отпечатки пальцев Бирна с одного из ваших стаканов. Он не тот, за кого себя выдает!
— Я понял, что он — моряк, рыбак, корабельщик или как там они называются.
— Возможно, — в его улыбке веселье отсутствовало напрочь. — Но он еще и полковник ирландской армии.
— А я — старший писарь Береговой охраны. Где здесь преступление?
— Я пришел сюда не для того, чтобы болтать с тобой. Приведи его.
— Я бы не хотел, чтобы мною командовали в моем доме, — огрызнулся я, но пошел за Бирном.
Крикет все еще сушила волосы. Дверь в ванную она не закрыла и крикнула, перекрывая гудение фена: «Сейчас приду». Я заглянул в комнату Кормака. Закрыл дверь, вернулся в гостиную. Сел, отпил из стакана, прежде чем заговорить.
— Его нет.
— А где он?
— Откуда мне знать?
Вскочив, он перевернул стул и выбежал из гостиной.
— Какая он торопыга, — прокомментировала появившаяся в дверях Крикет. — Нальешь мне?
— Бурбон со льдом, — я коснулся ее волос. Еще влажные. — Кормак ушел, — добавил я, наполняя ее стакан.
— Я слышала. Но далеко ему не уйти, — и улыбнулась, произнося эти слова. Повернулась к входной двери, скорчила пренебрежительную гримаску.
Мы молчали, время от времени прикладываясь к стаканам, пока не появился кипящий от злости Грегори.
— Он исчез... вместе с его чертовым баркасом. Вы об этом знали.
— Все, что говорится в этом доме, записывается, Грегори, — мой голос звенел от холодной ярости. — Поэтому будьте по-осторожнее с вашими обвинениями, а не то я подам на вас в суд. Я оказывал вам всяческое содействие. Моя дочь и я находились в доме, когда Кормак сбежал. Если кто-то и виноват, так это вы!
— Я его поймаю!
— Очень в этом сомневаюсь. Море вынесло его на берег, море и унесет. Чтобы он смог доложить обо всех государственных секретах, которые он здесь вызнал, — я не мог не улыбнуться.
— Ты смеешься надо мной?
— Да. Над вами и такими, как вы. Это свободная страна и я хочу, чтобы она стала еще свободнее. Мы пережили кризисы двадцатого столетия и катаклизмы, обрушившиеся на остальной мир. Но за это мы заплатили, и до сих пор платим, очень высокую цену. И пришло время открыть наши границы и присоединиться к человечеству.
— Я знаю, что здесь делал Кормак, — внезапно заговорила Крикет и мы оба повернулись к ней. — Он, конечно, шпион. Шпион, присланный Европой, чтобы посмотреть на нас. И мне понятны его мотивы. Он хотел посмотреть, достойны ли мы того, чтобы вновь жить среди людей.
Грегори в отвращении фыркнул и выбежал из дома. Я... ну, не знаю. Возможно, устами Крикет глаголила истина.