Вампир. Английская готика. XIX век - Скотт Вальтер. Страница 120

Я был ужасно подвержен нервным страхам. Ночь, одиночество и темнота были для меня сущим адом. Страдания, которые я выносил из-за них, оправдывают это выражение. Насколько можно полагаться на память о событиях столь отдаленных, я, кажется, ни разу с четвертого года отроду и вплоть до седьмого или восьмого не положил головы па подушку без уверенности, которая не находила бы подтверждения, что увижу не-кий устрашающий призрак. Не будем винить одного старика Стэкхауза; скажу вам, что его картинке, там, где волшебница вызывает из земли Самуила (ах, этот старик, укрытый плащом!), я обязан — нет, не полночными ужасами, адом моих детских лет, но особенностями и обличием посещавших меня видений. Именно оп обрядил для меня страшную ведьму, восседавшую по ночам на моей подушке и неизменно разделявшую со мной ложе, когда тетушка или няня от меня отлучались. Пока книга была доступна мне, я день напролет грезил наяву над этим рисунком, а ночью во сне просыпался (если допустимо столь смелое выражение) и убеждался, что мое видение — сама истина. Я не решался даже при дневном свете входить в комнату, в которой я спал, не повернувшись лицом к окну, а спиною к постели, где лежала моя облюбованная ведьмой подушка. Родители не ведают, что творят, когда оставляют своих нежных малюток засыпать в темноте и одиночестве. Искать дружескую руку, надеяться услышать родной голос — и просыпаться с пронзительным воплем, не находя никого, кто мог бы утешить, — какое это ужасное потрясение для их бедных нервов! Позволить им бодрствовать до полуночи при свете свечи в часы, которые именуются нездоровыми, и то, я полагаю, с медицинской точки зрения было бы много разумнее. Эта отвратительная картинка, как я сказал, определила характер моих сновидений — если то были и впрямь сновидения, — ибо местом их действия неизменно была комната, где я лежал. Если бы этот рисунок никогда не попадался мне в руки, воображаемые страхи все равно нахлынули б на меня в том или ином обличий и мне бы виделись

Медведь безглавый, негр иль обезьяна, — но из-за него мои фантазии отлились именно в эту форму. Не книга, не картинка, не россказни глупых слуг вселяют в детей эти безотчетные ужасы. Все они могут самое большее придать этим ужасам то или иное направление. Милый маленький Т. х., («Торнтои Хент — мое любимое дитя», как говорит о нем Лэм в стихотворении «К Т. П.-Х.». Отец этого ребенка — Ли Хент.) при воспитании которого самым тщательным образом исключались все оттенки суеверия, которому никогда не разрешалось слушать рассказы о домовых и привидениях, разговоры о дурных людях и даже читать или слушать печальные истории, находит весь этот мир страхов и ужасов, от которого он был с такой непреклонностью огражден аb ехtrа,* в «преследующих его фантазиях» (выражение Шекспира из трагедии «Мак-бст» («ТНiсk-соМing fаnсiеs», акт V, сц. 3), и на своей детской полуночной подушке этот выпестованный в оптимизме ребенок просыпается в холодном поту при виде образов, отнюдь не почерпнутых из преданий, по сравнению с коими думы приговоренного к казни — сама безмятежность.

Горгоны и гидры, и жуткие химеры, рассказы о Келено и гарпиях (Перечисляются чудовища древнегреческих мифов. У гидр много голов и змеиное туловище, у химер — голова льва, туловище козы, хвост дракона. Келенб в «Энеиде» Вергилия (111, 211–258) — «из гарпий величайшая», как она говорит о себе…) могут воспроизводиться в охваченном суевериями мозгу — но они и ранее в нем пребывали. Они всего лишь отпечатки, типы, тогда как архетипы внутри нас и вечны. Как бы иначе повествованье о том, что в состоянии бодрствования воспринимается нами как лживая выдумка, могло бы во-обще нас волновать? Или как объяснить, что

Разве все эти предметы внушают нам естественный страх потому, что мы считаем их способными причинить телесный ущерб? Совсем нет! Эти ужасы восходят к далекому прошлому. Они древней тела и, не будь его, были бы совершенно такими же. Все беспощадные, терзающие, подробно описанные Данте дьяволы, все рвущие на части, калечащие, истязающие, душащие, жгущие на огне демоны, неужто они хоть вполовину так страшат дух человеческий, как простая мысль о том, что бестелесный дух следует за ним по пятам -

Что рассматриваемый нами вид страха имеет духовную природу, что он тем сильнее, чем он беспредметные па земле, что он неодолим в дни безгрешного младенчества — все это нелегко понять, но без этого нельзя хотя бы отчасти представить себе условия бытия до сотворения мира или, по крайней мере, заглянуть в туманную страну нашего пред существования.

Ночные фантазии давно перестали мучать меня. Признаюсь, у меня изредка бывают кошмары, по не целые полчища их, как в ранней юности.

Бесовские рожи, едва я задую свечу, и теперь появляются предомной и глядят на меня; но я знаю, что они всего лишь наваждение, даже если не в силах избавиться от их присутствия, и я борюсь и сражаюсь с ними. Оберегая честь своего воображения, я почти стыжусь сказать, до чего скучными и прозаическими стали мои сновидения. В них нет ничего романтического и мало сельской природы. В них — архитектура и здания, чужестранные города, которых я никогда не видел и вряд ли смею надеяться, что увижу. За один воображаемый день я посещал Рим, Амстердам, Париж, Лиссабон — их церкви, дворцы, площади, рынки, лавки, предместья, развалины, — испытывая неизъяснимый восторг и видя все отчетливо, как па плане и как при свете дня, словно все это было наяву. Я когда-то бродил среди Вестморлендских холмов9 — моих самых высоких Альп, по во сне моему сознанию не удается воспроизвести их величие, и я просыпаюсь снова и снова в бесплодных попытках хоть как-нибудь воскресить перед своим внутренним зрением очертания Хелвеллина (самая высокая гора Всстморленда). Мне мнится, я опять в этом краю, но горы куда-то исчезли. Бедность моих сновидений унижает меня. Ведь вот Кольридж властен по одному своему желанию вызвать к жизни ледяные замки и праздничные чертоги Кублы-хана, дев Абиссинии, песни Абары и пещеры,

(… чертоги Кублы-хана, . Альф, священная река. . - образы из незаконченного стихотворения Кольриджа «Кубла-хан» (1816), где он описывает собственные бредовые видения в опиумном сне. Альф — созданная фантазией автора река, как бы объединившая Пил и Алфей (в Греции), которые, по представлениям древних, часть пути совершали под землей (Пил) и под морем (Алфей). «Абиссинская дева», гора Абора (тут у Лама описка) названы Кольриджем там же.)

И тем скрасить себе одинокие ночные часы, тогда как мое воображение не порождает даже свистульку. Перед Барри Корнуоллом 12 в ночных видениях резвятся тритоны и нереиды, возвещая о рождении сыновей Нептуновых, а я, сколь бы ни напрягал воображение, за целую ночь могу вызвать из небытия разве что тень рыбной торговки. Чтобы показать в истинном, несколько обидном свете мою незадачливость, я расскажу, что, как только я прочел возвышенные «Сновидения» названного поэта, моя фантазия устремилась вослед этим призрачным обитателям моря и мои скудные созидательные способности в меру своих возможностей принялись за работу, чтобы ночью усладить мое безрассудство подобием сновидения. Мне чудилось, что среди океанских валов празднуется какая-то свадьба и волны влекут меня и вздымают ввысь, что участники свадебного поезда по обычаю трубят передо мной в свои раковины (ибо я, будьте уверены, был главенствующим здесь божеством); так мы весело неслись по беспредельным океанским просторам до того самого места, где Ипо Левкотея (Инб Левкотея — дочь мифического основателя Фив Кадма. Она воспитала бога виноградарства Диониса, сына Зевса от смертной Семелы, Ревнивая Гера навлекла безумие на мужа Ино Атаманта, который убил их сына Леарха. Спасая от Атамапта второго сына — Меликерта, Инб бросилась с ним в море; они стали морскими божествами: Инб — Левкотеей, Меликерт — Палемопом.), (помнится, именно Ино) должна была встретить меня белоснежными объятиями своими, по когда морские валы мало-помалу затихли и море из бурного стало спокойным, а затем слилось с течением полноводной реки, эта река, как бывает во сне, когда вдруг появляется что-то знакомое, оказалась не чем иным, как милой Темзой, и две-три ласковые волны выплеснули меня в целости и бесславии к подножию дворца в Ламбете (Подразумевается одно из наиболее старинных сооружении Лондона, резиденция главы англиканской церкви, архиепископа Кецтерберийского).