"Молва" - Поляков Борис. Страница 9

зовите всех сюда!

Через полминуты все сотрудники особого отдела

сигуранцы были в кабинете своего шефа.

— Господа, — начал полковник, — полчаса назад

красные бандиты совершили еще одну крупную

диверсию: недалеко от города пустили под откос большой

эшелон с живой силой и техникой. Бандиты забросали

горящие вагоны гранатами, оторвались от преследования

и скрылись в катакомбах...

НА ПРИВОЗЕ

Хмурый осенний день.

Привокзальная площадь, еще недавно шумная,

многолюдная, сейчас тихая и пустынная. Кругом воронки,

висят оборванные струны трамвайных проводов. У оди-

* Это ужасно, ужасно... Конечно, конечно... (нем.).

нокого «оппеля», замершего возле полуразрушенного

здания вокзала, прохаживается немецкий автоматчик.

Зато на узкой и короткой Привозной улице, ведущей

к знаменитому Привозу — городскому рынку, идет

бойкая торговля мукой, крупой, рыбой, бельем, посудой,

новыми и старыми вещами, квашеной капустой,

маслинами, немецкими сигаретами. Кто продает, кто

покупает— понять невозможно. Обстановка суматошная,

ярмарочная.

Еще более оживленно на самом Привозе, похожем на

гигантский муравейник. Здесь меняла на меняле,

скупщик на скупщике, спекулянт на спекулянте.

«Запретное стало возможным, — ликует «Одесская

газета».— Сон превратился в явь. То, против чего

боролись коммунисты, — частная инициатива, — сейчас

получило полный простор.

...На этом же базаре существует бойко торгующий

винно-закусочный ряд, на котором на чистеньких

столиках продается рюмками водка и закуска. Ничего не имея

против такой торговли, считаем необходимым заставить

продавцов мыть рюмки и стаканы после каждого

употребления».

— Продаю осетрюгу, продаю осетрюгу, — басит

небритый, с многодневной щетиной курносый мужичок в

полосатом рваном бабьем свитере.

— Это осетрина или севрюга? — спрашивает у него

другой мужичок, протиснувшийся к «осетрюге» сквозь

толпу.

— Это рыба, — объясняет хозяин «осетрюги» и снова

басит: — Продаю осетрюгу!..

— Есть подошва, отличная подошва, — кричит еще

один небритый рыболов-любитель, хлопая себя по

ладони вяленой рыбиной размером с подошву для башмаков

пятидесятого размера.

— Покупайте семечки, морские семечки,

—предлагает свой товар — связки мелких черных как уголь

бычков — его сосед.

— Продаю слово, продаю слово, — озираясь,

негромко шепчет горбун, — плата по соглашению...

За небольшую мзду горбун сообщает, где откроется

новая бодега, где и какие будут продавать товары. Спрос

на «слово» огромный, торговля у горбуна идет лихо.

— Меняю прилишный дубовый гроб на

обыкновенную картошку! Пошмотрите, какой великолепный гроб,—

3*

35

шепелявит маленький сухонький старичок в накинутом

на плечи теплом платке. — Для шебя держал... Отлиш-

ный гроб!..

— Зачем тебе, деда, обыкновенная картошка? —

улыбается мальчишка с ноготок в огромной смешной кепке

и протягивает старику широкополую шляпу. — Возьми

лучше эту необыкновенную шляпу. Ей-ей, не пожалеешь!

Это же, глянь, не шляпа, а головной убор самого

Рокфеллера. Наденешь и станешь похож на Форда.

— Это ты шнова? Шгинь, «Метр ш кепкой», шгинь,

нешиштая шила, — сердится старичок и гневно топает

ногой. — А не то пожову шешаш кого надо. Вот ты уже

где у меня жа шелый день! — хлопает он себя рукой по

шее.

— Эх, деда-деда, — смеется Гошка, так зовут

мальчишку, прозванного на Привозе «Метр с кепкой».—

Не понимаешь ты юмора и трагедии текущего момента.

Шляпа — это вещь, а гроб, — он машет рукой, — даром

давай — не возьму. Если уж предлагать кому, то вон

тем,— он кивает на двух полицаев, подошедших к

пареньку-чистильщику в казацкой кубанке.

— В момент чтобы были как новый гривенник, —

не глядя на чистильщика, приказывает толсторожий

полицай и ставит на стульчик грязный сапог.

Другой полицай прислоняется к дереву и, закурив,

как коршун, что-то высматривает в рыночной суете.

— Готово, — говорит чистильщик. — Не сапоги, а

зеркало. С вас две леи, домнуле *.

— А вот это не хочешь? — полицай ржет и

показывает мальчишке кукиш.

— Дай ему по шее, — советует второй полицай,—

и потопали, кажись, нам пора.

Полицаи уходят.

— Горячий пролетарский привет честным

труженикам Одессы! — восклицает Гошка, остановившись перед

чистильщиком.

— Ах, это ты, «Метр с кепкой»! — радуется

чистильщик.— Жив, курилка?

— А что со мной станется? — отшучивается Гошка.—

Не фартовое, мастер, место выбрал. Да и вообще —не

доходное это дело, ей-ей!

* Господин (румын.).

36

Он важно усаживается на табуретке, достает из-за

пазухи пачку марок.

— Одна операция, и, — Гошка хлопает марками по

кубанке чистильщика, — недосчитались фрицы двух

ящиков галет. Правда, одного нашего пацана зашухерили,

чуть отбивную из него не сделали, но... — он разводит

руками, — сам понимаешь, время военное, потери

неизбежны.

— Не дело это, Гошка, — говорит чистильщик,

поправляя кубанку. — Поймают — печенку отобьют. Или,—

он делает выразительный жест рукой, — веревку на шею

и к первому фонарю подвесят.

— А блеск за леи и марки наводить — дело? — зло

щурится Гошка. — Мне стыдно за вас, гражданин

мастер. Очень стыдно. И вся Одесса за вас краснеет.

Заметив в толпе толстую румынку с сумочкой, он

вскакивает, словно его подбросило пружиной.

— Пардон, мастер! Меня, ей-ей, кажется, заждалась

гранд-дама.

Гошка галантно расшаркивается перед

чистильщиком, который смотрит на него с грустной улыбкой,

подтягивает брюки и важно, вперевалочку, направляется

вслед за «гранд-дамой».

В это время к Привозной улице со стороны вокзала

подъехал грузовик с солдатами.

— Полундра, землетрясение! — слышится чей-то

возглас, и вмиг рынок превращается в потревоженный

муравейник.

Солдаты и полиция перекрывают выход с Привозной

улицы, начинают проверять документы.

В противоположном конце переулка, у входа в

Привоз, раздается несколько выстрелов.

— Вон он, вон! — кричат полицаи и кидаются сквозь

толпу, расшвыривая всех и все на своем пути.

Выстрелы учащаются. Люди прижимаются к стенам

домов, и все становится видно, как на ладони. У входа

в Привоз, прижимаясь к воротам, стоит высокий

мужчина и почти в упор стреляет в бегущих к нему солдат

и полицаев.

Несколько солдат и полицаев падают. Но и

стреляющий как-то странно надламывается и опускается на

колени. Затем он поднимает голову и подносит пистолет

к виску...

37

САМЫЙ ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ

Мужчину, покончившего с собой, а также своих

убитых и тяжело раненных солдаты и полицаи грузят в

машину и уезжают. Рынок пустеет. Лишь старичок

кряхтит у своего «великолепного дубового гроба», не зная,

то ли тащить его обратно домой, то ли плюнуть на него

и бросить.

— Видел? То-то... Настоящий был одессит, не то что

некоторые, — говорит чистильщику появившийся с

дамской сумочкой Гошка.

Чистильщик молчит, наклонив голову, укладывает

щетки в короб.

— Да оставь ты, деда, это сокровище! — обращается

к старичку Гошка. — Сколько оно стоит — сорок лей,

шестьдесят? На, держи, — он отсчитывает и вручает ему

деньги, затем пинает гроб ногой.

— Жалко брошать, — шепелявит дед. — Хранил

штолько лет!

— Как знаешь! — Гошка машет рукой, уходит.

Когда Гошка скрывается за углом ближайшего дома,

Яша — а это он — встает и не спеша направляется домой.