День коронации (сборник) - Злотников Роман. Страница 16

Как нарочно, двадцать второе июня. Русский народ мистический, то есть, попросту говоря, склонный одновременно к фатализму, суеверию и мракобесию, – им понравилось. Они полезли на рожон, мировое сообщество показало в ответ кулак, и тогда Россия нарочно подчеркнула свое отношение к внешней угрозе датой коронации. Мол, кто с мечом к нам придет, от «Щита» и погибнет.

Весь мир уверен, что «Щит» вовсе не оборонный комплекс, а черт его знает какой. То, что он, судя по внешнему виду и расстановке башен, может накрыть страну полем неясной природы, это жутковато, но, в конце концов, ее внутреннее дело. Мировое сообщество вмешается не раньше, чем получит доказательства, что на территории России разверзся ад или ее несчастный оболваненный народ окончательно сошел с ума в массовом порядке. Но башни по всей границе, вынесенные к ней вплотную, – уже прямая и явная угроза соседям. Вся Европа в истерике, и ее можно понять.

Русские – с простодушием, достойным лучшего применения, – обещают доказать свое миролюбие, включив «Щит». Перед этим они коронуют Романа Первого, и тот нажмет символическую кнопку. Двадцать второго июня. Ребята, да вы с ума сошли.

Мистицизм не мистицизм, а идиотизм точно.

Так или иначе, но, по данным нашего источника в Кремле, «окно» под интервью вечером перед коронацией осталось в расписании избранного государя. Источник рассматривает это как недвусмысленное приглашение. Тем более что за то окошко уже перегрызлись все новостные агентства, какие вы можете вспомнить, и всем отказано. Похоже, в Кремле ждут человека из GINN.

Понимают, значит, что к чему.

Государь хочет не просто говорить, ему важно донести свое слово до людей. А в интернете всем плевать, кто что сказал, даже если он два раза царь. Да ты хоть сними штаны; надо как минимум овцу трахнуть, чтобы тобой заинтересовались. Голос человека в интернете – глас вопиющего в шторм. Люди видят ровно то, что готовы увидеть, и слышат не больше, чем хотят расслышать. Про Россию и русских им все давно объяснили, у них сложилось мнение, и хрен его оспоришь. В интернете каждый пользователь страшно умный, а кругом одни дураки, и он это знает твердо.

Выйти на такую самодостаточную аудиторию, убежденную в том, что она «знает жизнь» и ее на мякине не проведешь, можно только через сетку вещания GINN. Сюжеты GINN эти дебилы – простите, эти добрые люди – смотрят от корки до корки, чтобы казаться себе еще умнее, поскольку Глобал Индепендент Ньюс Нетворк последняя в мире полностью независимая и по-хорошему безбашенная информационная компания. Люди верят, что GINN говорит только по делу, клинически объективна и если кого-то пустила в эфир, значит, в этом есть большой смысл. Так уж и быть, они потерпят твою россиянскую харю пару минут, а там, возможно, ты им понравишься.

Поэтому в Россию прилетел Ник. И сейчас Гоша твердой рукой ведет его на выход к парковке, а Ник пытается сообразить, отчего они не идут в сторону аэроэкспресса, так ведь было бы лучше – сорок минут, и ты с гарантией в центре города.

Они подходят к машине, Ник видит человека за рулем и окончательно перестает что-либо понимать.

– Хватит дурака валять, садись назад, – сказал Миша. – Давай-давай, будь хорошим мальчиком, не наглей.

Бо́рис Саленко, самый разыскиваемый человек в России, недовольно ворча, перебрался на заднее сиденье.

– И не бухти, – добавил Миша. – Ведь под честное слово все.

Саленко открыл было рот, но только протяжно зевнул.

Он сильно постарел за пару лет, что Ник не видел его вживую. А может, последние дни его вымотали. Но тогда, если судить по лицу, он за эту неделю в бегах целую жизнь прожил. Миша с Гошей, явно не следившие за собой, на его фоне казались гладкими и лоснящимися, как типичные американцы.

И, главное, он был усталым, таким же шершавым и тусклым, как тот пограничник, уморившийся еще при рождении.

Ник помнил совсем другого Саленко: быстрого, подвижного, с богатой мимикой; когда-то он жаловался, что ему всегда приходится в кадре хоть немного, но зажимать себя, контролировать тело и лицо, чтобы не мелькать, выглядеть солиднее и убедительнее. Обаяние Бо́риса включалось на полную мощность именно в движении. Магия жеста, волшебство улыбки. Одаренный от природы коммуникатор, гений общения.

Теперь его не было. Ну, здесь, в машине, не было точно.

– Приветствую вас на русской земле!

Эта реплика очень подошла бы прежнему Саленко, но сейчас не очень прозвучала. Он сунул Нику узкую крепкую ладонь, и рукопожатию тоже чего-то не хватало. Энергии.

– Что случилось? Какой-то ты пришибленный.

– Его погранцы глушилкой жахнули, – объяснил Миша, садясь за руль. Гоша устроился рядом, и в машине стало заметно темнее.

– Что так?

– Довыеживался.

– Ничего не понимаю, – честно признался Ник.

– Да и не надо, – сказал Саленко. – Ты в хорошей компании. Я тоже здесь ничего не понимаю. Все такие умные, один я дурак. Теперь нас двое.

Машина тронулась и резво запетляла по парковке. На выезде у паркомата ошивался небритый тип в светоотражающем жилете. Миша высунул в окно руку и что-то вложил в подставленную ладонь, шлагбаум поднялся, машина выскочила на шоссе – и поехала, аж дух захватило. Ник не помнил, когда в последний раз его возили с такой скоростью. Возможно, в президентском кортеже Сан-Эскобара.

– Сколько ты дал этому уроду?

– Сколько надо, чтобы он после смены упал и все забыл.

– По факту мы тут были, ты же не отключил трекинг.

– А плевать, где кто по факту. Наше дело – прикрыть хороших людей на случай, если тобой займутся всерьез и станут искать, где ты шлялся. Значит, главное, чтобы этот тип не запомнил твою морду. Никаких проблем. Тебя здесь не было. А мы с Григорием встречали гостя, все нормально.

– Погоди, он правда, что ли, забудет?..

– Естественно. А как еще?

– М-да… А ничего, что за нами хвост?

– Этот хвост – кого надо хвост. Странно, что ты его не заметил, пока мы сюда ехали.

– Я был занят. Я думал, – сказал Саленко.

– Раньше надо было думать, – сказал Миша.

– Когда?

Миша не ответил. Ник слушал этот загадочный диалог, тихо обалдевая. Машина неслась по пустынной трассе от аэропорта к Ленинградскому шоссе. И действительно за ней кто-то ехал, на почтительной дистанции, но тоже быстро, не отставая.

– Ну, когда же, объясни, я не обижусь, – настаивал Саленко.

– Знаю я, как ты не обижаешься. – Миша так заправил машину в поворот, что Ник едва не стукнулся головой о стойку, даже ремень безопасности не помог.

– Когда Леночка подала на развод, – пробасил Гоша.

– Да, тогда был первый звонок, – согласился Миша. – Он же последний.

Саленко тихо зарычал. Наверное, в знак того, что не обиделся.

Далеко впереди показалась еще одна башня «Щита». Ник знал, что их много, видел карту, да ее весь мир сто раз видел, когда СМИ подняли крик, она долго не сходила с мониторов. Но тогда это казалось игрой. А тут все серьезно. И очень страшно. И Саленко был первым, кто сказал еще года два назад, когда по всей стране начали заливать опоры под башни: ребята, я знать не хочу, что вы затеяли, но это плохо кончится.

Кстати, именно тогда его жена и выгнала. Совпадение?

Выскочили на Ленинградку, тут уже было движение, и машина влилась в общий поток. Она все равно шла напористо, перед ней расступались, и Ник никак не мог избавиться от ощущения, что они в Сан-Эскобаре. Пейзаж совсем не похожий, но есть нюанс: мы расталкиваем других плечами. Так в диктаторских режимах сильные мира сего, а на самом деле крошечного задрипанного мирка, подчеркивают свой людоедский статус.

И башни, эти башни… В «Щите» и вокруг него – десятки тысяч человек. И ничего внятного не удалось выяснить про то, как он работает. Наверное, кому надо, те знают, но тоже молчат. А официально было сказано, в самых общих словах, что комплекс защищает границы России от вторжения «путем принуждения живой силы к миру». Танки заедут – и встанут, поскольку экипажи то ли потеряют сознание, то ли еще что. Теперь против России возможна только баллистическая атака, и по этому поводу русские намерены значительно сократить численность своих наземных сил. Мирная инициатива. И русские выражают недоумение, почему все так волнуются.