Папандокс - Фирсанова Юлия Алексеевна. Страница 4

– Может, и так, Деньес. Вы говорите, Лимей отреклась от рода? – задумчиво хмыкнул Ригет после изложения краткой биографии младшей сестры, поморщил лоб и философски подытожил: – Что ж, на все воля Восьмерых. Но я рад, что сестра жива и благополучна, пусть и не здесь.

– Чего-то не видно ни слез, ни радости, – подковырнул дядюшку Денис.

– Мы родичи, я тепло относился к вашей матери, но близкими по-настоящему мы с ней никогда не были. Виделись-то считаные разы. У нас с Лимей двадцать лет разницы в возрасте. Я уехал на учебу из замка еще до ее рождения. Потом она сбежала с помощью семейной реликвии, поставив семью в сложное положение, – не стал оправдываться дядя, просто сообщил факты.

– Э-э, а сколько тебе сейчас лет? – запутался Дениска.

Если верить словам дядюшки, то навскидку выходило лет шестьдесят, и для такого возраста дядя Ригет сохранился весьма прилично.

– Шестьдесят три, – спокойно ответил мужчина и, сквозь ночной сумрак ощутив удивление племянников, пояснил: – Дийская кровь сказывается – век тех, в ком есть толика крови первых творений богов, долог. Тело не дряхлеет, как у обычных людей.

– А мы? – высунула нос из-под плаща Светка, впервые проявив искренний интерес к теме, не касавшейся прямо способа возвращения домой.

– Вы – дети Лимей, кровь разбавлена, но лет триста проживете, – прикинул дядюшка, чуть улыбнувшись, когда мягкие прядки волос завертевшейся племяшки защекотали его подбородок. – Или больше, смотря какой путь изберете.

– Или меньше. От кирпича на голову никто не застрахован, – беспечно хихикнул Дениска и сделал стойку на незнакомое слово: – Дядь, кто такие дии?

– Создания, которыми боги изначально населили Вархет. Внешне они были схожи с человеком. Позднее, когда Восемь привели в мир людей, дии смешали с ними свою кровь. Изначальные были худощавы, легки в кости; говорят, сильнее в магии, искуснее в ремеслах и выносливее, чем люди. Но сколько в тех словах о минувшем правды, а сколько красивой легенды – сказать сложно. Одно лишь точно известно: век дийский вчетверо превышал людской, и борода у мужчин не росла.

– Надоели долгоживущие дийские черепашки, и боги завели людей-хомячков, – прокомментировал Дэн и на миг-другой прижух в седле, когда, словно в ответ на его шуточку, слева от дороги ночной лес разразился глумливо-зловещим «ой-хо-ханьем». Филин вступился за честь хозяина или, напротив, радовался шутке?

Впрочем, страдать и бояться долго парень не умел, он уже загорелся великолепнейшим подозрением. Заерзав и едва не сверзившись с терпеливо сносящей все его выходки и подергивания повода кобылы, попаданец продолжил расспросы:

– А уши? Какие у них были уши?

– Уши? – удивился нелепости темы Ригет.

– У них были острые уши? – выдохнул скрытый эльфоман.

– Нет, самые обычные. Я видел старые гравюры и статуи диев. Их облик мало отличен от моего, – жестоко растоптал дядюшка Денискины надежды на дальнее родство с дивным народом одним своим видом с совершенно заурядными, не острыми ушами. И, проведя свои параллели с болтливостью и длительностью жизни потомков первых созданий мира, велел: – Как въедем в Забытки, лучше молчите, чтоб ничего странного не сболтнуть и на кирпич не нарваться. Я снял комнату в трактире и сказал хозяину, что еду на тракт встречать родню из проходящего обоза.

– Это ты здорово просчитал, дядюшка! Не знал заранее, сколько родни на удочку поймаешь? – поддел старшего родственника Дениска, у которого все сильнее побаливала нижняя часть тела, а разговор хоть немного отвлекал от явных неудобств ночной дороги и нехорошего холодка, бродящего по хребту по той же причине.

Все-таки гулять ночью по улицам с фонарями, где никогда по-настоящему темно не бывает, и ехать сквозь звездную глухую ночь – две большие разницы. Нет, у бабушки в деревне, к примеру, тоже ночами темно бывало, но та темень была своя, привычная, домашняя, можно сказать ручная, знакомо пахнувшая сеном и навозом. Самым опасным в ней было наступить впотьмах на бабушкиного Блэка. Пес мастерски сливался шкурой с окружением и обожал валяться в самых узко-поперечных местах на пути прямого следования к объекту WC.

– Я не знал, кого смогу дозваться: Лимей или ее потомка, – объяснил Ригет. – Обряд поиска смог указать лишь, что вне Вархета есть носитель родной крови. Потому я отправился сюда, к старому храму Зебата. В местах, где прежде ходили боги и звучали молитвы, двери открываются легче и теперь. К тому же повелитель смерти именуется еще и стражем последнего порога или просто порога, без уточнения, какой имеется в виду.

– Забытки это искаженное от Зебата? – тихо спросила Света.

– Именно так, – приятно удивился выводам и наблюдательности девушки дядюшка. – О том, чей тут стоял храм, и что именно храм, а не форт или крепость, в здешних краях и не помнит никто. Коротка у людей память, быстрее всего добро и страх забываются. Знают только, что соваться в развалины и поблизости бродить, особенно ночью, опасно.

– А… – хотела задать еще один вопрос племянница, но Ригет шикнул:

– Потом, подъезжаем!

Глава 2

Забытки и сон, который не сон

Деревенька, окруженная высоким частоколом, резко вынырнула из-за вильнувшей дороги. Светка с Дениской и заметили-то ее в общей неразберихе темных контуров лишь благодаря свету одинокого факела, вставленного в скобу у ворот.

На стук, предварительно проверив, не твари ли какие ночные ломятся в деревню, распахнул калитку ночной сторож. Патлатый парень позевывал так, что Светлана всерьез испугалась, не порвет ли бедняга рот.

Сонливость сельчанина боролась с любопытством и победила с разгромным счетом. Дядюшку сторож узнал, а касаемо его спутников с вопросами не полез. Лишь зевнул еще раз от души и скрылся в малой сторожевой башенке рядом с калиткой и воротами, сонно бормотнув: «Засов взад задвиньте».

– Тебе, что ль? – схохмил Денис, но к собственному счастью, проистекающему из разницы весовых категорий и опыта кулачной борьбы, услышан не был.

Чтобы пройти в калитку, айтишнику пришлось спешиться, и обратно на лошадь парень забираться не стал. Бедра намял изрядно. Так и ковылял, не столько ведя кобылу в поводу, сколько опираясь на луку седла, а умная животина сама следовала за жеребцом. На спине коня кое-как держалась Светка. Дядюшка, задвинувший засов на воротах, тоже шел пешком и указывал всей процессии путь, ведя жеребца в поводу.

Идти молча, ночью, когда смотреть особенно не на что, а ноги – как похмельный колобок и болят от пояса и ниже все целиком, Дэн не мог. Потому для отвлечения и развлечения принялся осыпать вопросами родственника:

– Дядя Ри, а чего ворота-то и забор вокруг села понаставили? Тут иначе не строят или зверье дикое с тварями ночами в пятнашки играет? Может, из храма те костяные красавчики в гости шастают?

Нервическое возбуждение от случившегося попаданства сказывалось на сдержанности, мало свойственной парню даже в спокойные дни, самым скверным образом. Проще говоря, если Светка дрожала и отмалчивалась, хлюпая носом, то у Дэна случился не контролируемый мозгом словесный п… поток, гарантированно перекрыть который мог разве что кляп. Дядюшка, кажется, понимал состояние парня, потому отвечал. Ответил и сейчас, внося поправку:

– Ригет. Если язык в петлю свивается от имени, лучше вообще никак не зови. Мужские имена у нас сокращать не принято. По первому слогу только женщин можно кликать.

– Хм, прости, дядь. Ригет так Ригет, – повинился Дэн, бредя за родичем по пустынной и темной улочке с высокими заборами. Было тихо, лишь где-то сонно ворчал пес, выводила рулады пара спорящих котов, стрекотали сверчки и вдалеке ухал очередной крылатый помощничек Зебата Ойх. – Так все ж?

– Кругом лес, зверье разное водится. Но храм опаснее. Пусть и лежащий в руинах, он тянет к себе всех, в ком смерти более, чем жизни. Потому прав ты: ночами здесь всякое можно встретить, – сухо ответил родственник, останавливаясь перед широкой дверью в особенно массивном заборе.