Время вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада". Страница 257

  По дороге к дому Магрит - который, если только Эрвину не изменяла память, оказался попутно и домом Найджела Наклза - он думал о том, как тяжело жить в Каллад, не будучи какой-нибудь "Тальвер" по паспорту. И особенно, наверное, тяжело быть Тирье по паспорту, как Анна, но при этом иметь типично виарский нос с горбинкой и карие глаза.

  - Их больше, чем нас, - неожиданно серьезно заметил Маэрлинг, когда пролетка уже тормозила на вокзальной площади. Эрвину нужно было забрать саквояж из камеры хранения, поезд он все равно упустил и вовсе не ощущал желания куда-то ехать. До конца отпуска оставалась еще неделя, вечерний кофе в компании Кейси Ингегерд закатился в вечность, а болтовня Маэрлинга не так уж и раздражала. К тому же, Витольд уже целых полторы недели не говорил о всемогущей любви и ее многочисленных предметах.

  - Кого - их? - рассеянно спросил Эрвин, чтобы не обидеть приятеля. Он и так молчал почти полчаса. - Рэдцев?

  - Нет. Тявкающих щенков.

  - Вы же сами носились с идеей своей богоизбранности...,

  - Это с какой такой идеей, прости, носился народ принципиальных атеистов? - прищурился Маэрлинг.

  - Что вы лучше всех, - и не подумал смутиться Эрвин. Он беседовал с Маэрлингом почти механически, потому что вспоминал номер дома, где жила Анна. И почему-то помнил только вид из окна и угол, под которым вечернее солнце падало на местами тертый старенький ковер. - Поздравляю, худшая ваша часть в это искренне поверила.

  - Что я в тебе, Эрвин, не люблю, так приступов мизантропии. Тебе полагалось ответить, что они умеют только тявкать, а я дворянский неженка с нервами гимназистки.

  - Витольд, Каллад - страна, в военной доктрине которой почти прямым текстом сказано, что с кем хотим, с тем и будем граничить на таких условиях, как нам надо. Конечно, все эти щенки умеют стрелять. Хуже нас с тобой, но на таких, как эта девочка, их хватит.

  - В минуты тягостных раздумий о судьбах родины необыкновенно приятно ощутить дружескую поддержку, - едко сказал Витольд. - Если передумаешь бросаться на меч, найдешь меня во "Враньем ко...", хотя - нет. В "Дыхании розы".

  - Я, как ты мог заметить, не хожу по бардакам.

  - Бардак - это наша с тобой жизнь. А "Дыхание розы" - приличный публичный дом. Чтоб ты понимал разницу, - фыркнул Витольд и быстро зашагал прочь.

  Эрвин мимоходом задумался, чем он смог его обидеть и вообще, умел ли Витольд обижаться. Кажется, раньше не умел. Для этого Маэрлинг отличался слишком большими легкомыслием и жизнелюбием - виконт даже на дуэлях стрелялся исключительно после игристого, в хорошем настроении и без ярко выраженной ненависти к противнику. А теперь - обиделся, разозлился.

  Мысль о том, что веселому графскому сынку, который хотя бы в силу природного обаяния - не говоря уже о титуле и деньгах - мог походя назначить черное белым, впервые не нашлось, что ответить безродному рэдцу, пришла Эрвину в голову уже когда он подходил к улице, на которой жила Анна. Неунывающий Витольд, наверное, обиделся не столько потому, что был неправ, сколько потому, что у него, Эрвина, не хватило доброты этого не заметить.

  "Тридцать секунд околополитического разговора, а день испорчен", - мрачно подумал Эрвин, направляясь к бакалейной лавке мадам Мирты. Это казалось ему более приемлемым вариантом, чем сразу нанести визит Анне. Та, в конце концов, была молодой незамужней девушкой, и его неожиданный приход посреди бела дня мог ее скомпрометировать. Анна, определенно, не относилась к той неприятной Эрвину породе чересчур эмансипированных дам, которые только и мечтали, чтобы их кто-нибудь скомпрометировал.

  Лавка Мирты выглядела ровно также, как и почти пять месяцев назад, когда Эрвин видел ее в последний раз. "Лавкой" ее называли скорее в силу привычки: перед ним находился крохотный одноэтажный магазинчик, примостившийся между двумя трехэтажными домами, чьи жестяные крыши угрожающе нависали с обеих сторон. Нарядная, явно самодельная вывеска, чуть поблекшая от времени и дождей, по-прежнему висела над зеленой дверью. Нордэнвейдэ невольно улыбнулся: раньше он бывал здесь не реже раза в месяц, покупая перчатки, которые по рассеянности тут же терял. Мирта - веселая рэдка, мать троих детей и всех людей, готовых поделиться с ней своими горестями - беззлобно подшучивала над такой расточительностью тогда еще лейтенанта и даже предлагала отпустить пару в долг. Что Эрвину в ней бесконечно нравилось, так это отсутствие всякого страдательного или назидательного пафоса. Она не переживала, что жила в неродной стране, хотя всегда была рада тихонько поболтать по-рэдски с посетителями, если такая возможность выдавалась, и не злилась, видя рэдца в калладской армии - в конце концов, в жизни случалось всякое.

  Эрвин по дороге купил кулек леденцов для ее детей - теперь ему, во всяком случае, не приходилось выбирать между этим удовольствием и мясом к собственному ужину - толкнул зеленую дверь и оказался в небольшой комнатке, освещенной единственным окном и двумя масляными лампами. За стойкой вместо Мирты стоял невысокий мужчина с пробором как у клерка и пристальным взглядом. Увидев Эрвина, он мигом сложил губы в улыбку, которая настолько плохо сочеталась с выражением глаз, что выглядела пришитой. Ну просто вылитый опереточный шпион. Эрвин даже удивился, где Мирта откопала такого неприятного приказчика - раньше ей помогала старшая дочь.

  Дело осложнялось: Эрвин, конечно, не стал бы расспрашивать незнакомца об Анне. Вряд ли он вообще знал, что Мирта позволяет использовать магазинчик в качестве почтового отделения для людей, которые не могут писать друг другу напрямую. В Каллад такое вообще не приветствовалось - уж очень не любил Герхард Винтергольд подобные вещи, особенно в исполнении граждан второго класса.

  Эрвин обвел витрину рассеянным взглядом, соображая, что ему может быть нужно в этом местечке, кроме его хозяйки.

  - Добрый день, - улыбнулся человек за стойкой. - Я могу вам чем-то помочь?

  Нордэнвейдэ не хотелось лгать, что он искал пуговицы, поэтому он прямо сказал, что ищет Мирту.

  - Мадам Вилассэ здесь больше не работает, - необыкновенно любезно отозвался мужчина. Чем-то эта необыкновенная любезность резанула Эрвину слух, как фальшь в мелодии. - Вы ищите мадам Вилассэ по каким-то деловым вопросам? Вся бухгалтерия осталась здесь, и я буду рад вам помочь...

  "Смотрит на меня, как будто сейчас побежит жандармам портрет рисовать", - с отвращением подумал Эрвин. Глаза приказчика буквально ощупывали его лицо.

  - По личным. Мадам Вилассэ не сообщила, куда переходит?

  - Переходит? - поднял бровь мужчина. - Увы. Боюсь, здесь некоторое недоразумение. В свете последних событий...

  Многозначительная пауза вызвала у Эрвина не любопытство, а желание как следует встряхнуть приказчика, конфликтовавшее с нежеланием пачкать руки.

  - Извольте выразиться понятнее, - холодно бросил Нордэнвейдэ. Шесть лет в калладской армии его чему-то научили. Например, вовремя ставить людей на место, не повышая голоса. Ледяной тон в сочетании с военной выправкой сделал свое дело: человек за стойкой несколько потускнел.

  - Несчастный случай. Ее старшая дочь попала под колеса телеги. Ничего серьезного, но...

  "Но на рэдцев и прочих граждан второго класса медицинская страховка распространяется только при травме на производстве".

  - ... госпожа Вилассэ разумно решила, что девочке полезен свежий деревенский воздух. Думаю, любой врач одобрил бы это ее решение. Они уехали всей семьей еще в середине лета.

  Эрвин вдруг вспомнил, как около полугода назад Мирта говорила ему, что отказалась продать свою лавочку некоему калладцу, фамилии которого он не запомнил. Не исключено, что тому самому, который теперь пристально глядел на него из-за прилавка.

  - Перелом, конечно, сложный, но, есть надежда...

  Эрвину не хотелось слушать про сложные переломы и надежды, до которых говорящему не было никакого дела. Мирта обожала свою работу. Она не продала бы магазинчик, будь у нее хоть малейший шанс выкарабкаться как-то иначе.