Тогда ты услышал - фон Бернут Криста. Страница 10

За едой Карин Столовски сообщила, что в выходные к ней приедут родители. Они хотели бы познакомиться с ее новым молодым человеком. В протоколе ее свидетельских показаний записано: «Я этого не предполагала, но Константин абсолютно не обрадовался. Начал придумывать дурацкие отговорки. Мол, ему нужно работать в выходные, он не в настроении общаться с чужими людьми, для этого можно выбрать другое время». Сначала Карин Столовски решила, что он шутит. Что такого в том, чтобы пообедать с родителями своей девушки? Это ведь не обязывает жениться!

Ошибкой было то, что она продолжала настаивать. И наконец он страшно разозлился. Сказал, что терпеть не может, когда на него давят, у него нет ни малейшего желания быть представленным в качестве жениха, пусть оставит его в покое, с него и так достаточно людей, сидящих у него на шее.

Что он имел в виду, говоря «сидящих на шее»?

Этого Карин Столовски не знала. И никто из тех, кого они допрашивали, не знал. Вероятно, он сказал это просто так.

Ну, в любом случае, дальше разгорелась ссора. Наконец Карин ушла, но, конечно же, надеялась, что он будет ее удерживать. Но он не стал этого делать. Она бежала по лестнице до первого этажа. На улице она взглянула на его окно, но он даже не посмотрел ей вслед. У нее было такое чувство, что он нарочно завелся, чтобы избавиться от нее.

Не считая убийцы, Карин Столовски — последний человек, который видел Штайера живым. Предварительные токсикологические исследования не дали ничего интересного. Не было чужеродной ткани под ногтями Штайера, никаких следов борьбы. Волоконный анализ его одежды еще не закончен.

— А это не могла быть она? — спросил ПГКУП Кригер, руководитель всех КРУ и непосредственный начальник Моны.

— Кто? Эта Столовски? Нет, — сказала Мона. — Эта девчонка настолько… — В голову не приходило более точного слова, чем «невинна», но оно казалось ей неподходящим. — Чтобы такие начали убивать, должно произойти что-то из ряда вон выходящее.

— Может быть, у нее был негативный опыт общения с мужчинами, и вот он в этом случае выплеснулся. Может быть, у нее была причина для ревности. Вы не интересовались ее прошлым?

— Все в порядке. Хорошая ученица, хорошая студентка, много друзей, всем нравится. Кроме того, женщины из ревности не убивают, так поступают только мужчины. Женщины убивают лишь тогда, когда хотят от кого-то избавиться.

— Ну ты посмотри!

— Ты же сам это прекрасно знаешь.

— Эти дела…

— …абсолютно разные. Я знаю.

— А чего ты тогда тут сидишь, если все знаешь?

Мона заметила, что ее лицо отражается в оконном стекле за спиной Кригера. Издалека оно казалось маленьким и изможденным, длинные темные волосы напоминали покрывало. Ей нужно сделать себе челку. Пять часов, а она еще ничего не ела кроме гамбургера и картошки. Для напряженного рабочего дня это нормально, хотя что она сегодня успела сделать? Разве что непрерывно разговаривала по телефону, совещалась, читала протоколы. Лукас, наверное, сидит уже в пустой квартире и переключает телеканалы. Может быть, он уже привел своего друга Яна, у которого всегда есть самые новые компьютерные игры.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — вдруг спросил Кригер.

Мона взглянула на него. Что у него на уме? Ему действительно интересно или это скрытая критика?

— Нормально, — ответила она нейтральным тоном. — А почему ты спрашиваешь?

— Да так, просто. Тебя недавно повысили, у тебя первое дело, могу представить себе, что…

— …все это для меня слишком?

— Нет! — Кригер нервно поерзал в кресле, что как-то странно выглядело для такого грузного человека. Он снял очки и стал покусывать дужку. — Берти думал…

— Берти?

— Берти Армбрюстер.

— Армбрюстер? Он-то тут при чем?

— Ни при чем. У тебя были проблемы с родителями жертвы, да?

— Это тебе Армбрюстер сказал?

— Какая разница, кто?

— У меня не было проблем с родителями. Родители ждали чуда, а чудес не бывает.

— Замечательно. Не хотелось бы проблем с прессой.

— С тех пор родители интервью не давали.

— Но они, тем не менее, в Мюнхене.

— Я не могу отправить их домой.

Молчание. На улице гудели машины, зазвенел трамвай. Мона решила, что не стоит дальше развивать эту тему.

— Чтобы закрыть тему, скажу: у меня все хорошо. И завтра хотелось бы поехать в командировку в Иссинг.

— Что-что?

— Да. Сегодня у меня был коллега из Мисбаха, Игон Боуд. У них там похожий случай, в Иссинге. Задушена женщина, вероятно, проволокой.

Мона подробно описала обстоятельства дела. Кажется, на Кригера это не произвело впечатления.

— Убийца тоже неизвестен? — спросил он.

— Да. Восемь учеников обеспечили алиби мужу. Пятеро просидели с ним всю ночь, выпивали и беседовали. Около четырех утра решили пойти спать и тут-то обнаружили, что ее нет.

— Жены учителя?

— Именно. Спальник был на месте, а ее нигде не было. Что-то в этом роде.

Кригер надел очки, потом опять снял. Затем положил их на стол. Потер переносицу, как будто на ней по-прежнему сидели очки.

— Мона, не обижайся на меня, но я все же не понимаю, зачем тебе ехать в Иссинг. Если у тебя есть какие-то вопросы, просто позвони этому Боуду.

Мона задумалась. Потом сказала:

— Здесь мы, честно говоря, топчемся на одном месте. Мы уже не знаем, в каком направлении вести расследование. Может быть, Иссинг что-то даст.

— То есть, ты хочешь устроить небольшой пикник за счет государства.

— По такой погоде? Ты же сам в это не веришь.

Кригер снова надел очки.

— С чувством юмора у тебя не очень, да?

Мона пару секунд молчала, потому что на такие вопросы она реагировала особенно болезненно. Ей постоянно говорили, что она понимает все слишком буквально. Она всегда реагировала не сразу, когда кто-то шутил.

— Значит ли это, что все в порядке? Можно мне взять с собой Фишера?

— Нет, не значит. Для начала разберитесь на месте преступления здесь. Можете поддерживать контакт с Мисбахом. Если что-то прояснится, мы к этому еще вернемся.

Когда холодало, она любила сидеть на разожженной печи. Приносила себе подушку, достаточно большую, чтобы не пропускать жар, но чтобы при этом чувствовалось тепло. Иногда она часами медитировала, сидя так в позе портного, чувствуя каждый раз, как согреваются замерзшие ноги, как потом тепло поднимается по попе и по спине и, наконец, охватывает живот. Иногда она сидела с книгой так долго, что в конце концов засыпала. Всегда брала одни и те же книги, но это казалось ей совершенно естественным. «Эффи Брист», «Превращение», «Заметки клоуна», «Разделенное небо», «Красное», «Жестяной барабан». Она знала их почти наизусть. Они были для нее как друзья, к которым всегда можно сходить в гости, или как знакомая местность, где чувствуешь себя спокойно и уютно.

Но сегодня ничего не получалось. Она пыталась. Натолкала в топку бумаги, дров, угля, подождала, пока огонь как следует разгорится, но потом, минут через двадцать, она спрыгнула с печи и забегала по квартире — такая дыра! — как зверь по клетке. Ровное течение ее будней нарушилось. И все оттого, что она снова и снова пыталась открыться окружающему миру. Она ведь думала, что нужно доказывать свою способность справляться с тем, что ей сваливалось на голову.

Забегаловка, в которую она хотела устроиться помощницей, находилась неподалеку от Терезиенвизе. Заведение в грубом мужицком стиле, где толстопузые старики напивались уже в обед. Сюда, думала она, ее могли взять. Но нужна была карточка начисления налога на зарплату, которой у нее не было. И запах там просто отвратительный. Она обращалась с посетителями как проситель и думала, что нужно выполнять все указания. «Так вы работать не сможете. Думаю, вам это ясно!» И, кроме того, те немногие посетители, которые туда приходили, смотрели на нее так, как будто она прилетела с Луны, или они уже уйму лет не видели женщин, которые не были бы такими же толстыми, как их жены. Она очень вежливо сказала владельцу, что подумает до завтра и сообщит ему. Тем не менее он посмотрел на нее так, как будто у нее не все дома.