Мы - Николай Кровавый! (СИ) - Николаев Владимир. Страница 34
Но стачка продолжалась. Рабочие, чтобы обсудить создавшееся положение и наметить план действий, собирались в полях. Однажды они провели совещание на берегу Финского залива, лёжа в камышах. Когда власти от шпиков узнали об этом, они поставили на взморье городовых. И те не позволяли катавшейся публике выходить на берег, заявляя, что это запрещено градоначальником с целью пресечения сексуальных оргий.
Про всё это мне доложили весьма оперативно обычным порядком, да и моя собственная служба безопасности не сплоховала. Как ни мала была её сеть информаторов, но они сработали четко: и события отследили, и информировали своевременно. К тому моменту, когда я вернулся в Северную столицу, стачка стала общегородской и подавить её ещё не удалось. Честно говоря, я не сразу поверил в то, что она возникла стихийно. Уж больно вовремя все это произошло. Но я был не прав. Забастовка застала врасплох не только власти, но и так называемое "прогрессивное общество". И оно свою растерянность скрыло под маской равнодушия. "Русское общество" не проявило особого сочувствия забастовщикам. Даже передовые его элементы отнеслись к этой действительно величественной стачке довольно равнодушно.
Полиция докладывала про активное участие социал-демократической интеллигенции в забастовочном движении. Ленинский "Союз борьбы" выпускал и распространял среди рабочих во время забастовки по три-четыре прокламации в день. В среде забастовщиков действовали и другие активистские группы - народовольческого толка. И тем не менее забастовка возникла стихийно. Рабочие пришли к идее забастовки потому, что устали мириться с несправедливостью, а не потому, что их подстрекали к прекращению работы "злонамеренные личности" со стороны.
Лично я всей душой был на стороне рабочего люда и давно про себя решил, что просто так я эти дела не оставлю. Раз народ не вытерпел и стал буянить - значит кто-то должен за это ответить. И этот кто-то не должен легко отделаться. Тем более, что такие происшествия являются прекрасным поводом для устройства чистки. В "верхах" конечно. И если в истории с казнокрадством на Черноморском флоте, я еще не мог поступить слишком радикально, то теперь ситуация изменилась. До 14 мая этого года я был царём не совсем полноценным. Как бы ВРИО царя. Правящая верхушка до этой даты ещё имела возможности всё переиграть и тихо отстранить меня от власти. Но сейчас, когда все необходимые формальности соблюдены, сделать "тихий переворот" не выйдет. Став в глазах всей страны помазанником божьим, я получил полное право творить как жесточайший произвол, так и божественную справедливость. Пренебрегать этими возможностями я не хотел. Кто будет на этот раз козлом отпущения, мне было ясно изначально. Конечно же генерал-губернатор Петербурга и командующий войсками Петербургского округа и гвардейским корпусом.
Я на этого эстетствующего гурмана давно имел некоторые виды. Только повод подыскивал посолидней. Одно время я хотел назначить его ответственным за распространившуюся в Преображенском полку повальную педерастию. Мне для расправы над великим князем Владимиром Александровичем только публичного скандала не хватало. Но теперь в этом нет нужды. Поведение вверенных его командованию войск в отношении собственного народа - хуже всякой гомосятины. Хотя за неё он тоже будет держать ответ.Жаль конечно, что публично да в официальном порядке дядюшку не накажешь. И законы не позволяют, и правила игры нарушать чревато. Но это не значит, что я ничего не смогу сделать. "Разбор полётов" с дальнейшей выволочкой можно устроить и в узком кругу. и естественно постараться, чтобы слухи об этом распространились широко и с большими подробностями. А там дядюшка пусть делает что хочет. Либо стреляется от свалившегося на него позора, либо уезжает навечно в Ниццу, но в политике его больше не будет.
Разбор полетов с одновременным наказанием непричастных состоялся в моей загородной резиденции в Царском Селе. Собрались все мои взрослые прямые родственники: дяди, maman, брат Георгий и конечно же Аликс. Супруга моя, впервые присутствовавшая на подобном семейном совещании, немного нервничала. Дядя Алексей тоже был не совсем спокоен, зато дядя Володя выглядел беззаботно. Слишком беззаботно. Самый младший из братьев моего отца - дядя Павел, вид имел весьма надменный, но беспокойство в его взгляде всё-таки присутствовало. Спокойней всех выглядела maman. Вот уж кто совершенно ничего не опасался. Ну что же, приступим! И я приступил. Спокойным и выдержанным тоном начал расспрашивать Владимира Александровича о том, как он докатился до жизни такой? Стоило ему покинуть столицу, как в ней начались беспорядки. Ответ дядюшки был именно таким, каким я его и предполагал. Он ссылался на то, что был в это время в Москве и командовал коронационным отрядом. Дел по горло, до порядка в столице руки не дошли, да и невозможное это дело - управлять Петербургом из Москвы. На этом я его прервал:
- Невозможно говорите управлять Петербургом из Москвы? А как это цари управляют всей Россией? Или вы дядя не из рода царей? Я ведь тоже в Москве в это время был, но у меня Россия не бунтовала. Почему в ваше отсутствие происходит всякая ерунда?
- Николя! Но ведь я действительно не мог за всем проследить! Тем более, что за порядок в столице отвечал градоначальник.
- Который привык действовать так, как вы дядя его приучили. Кстати, кто мне объяснит, почему войска и полиция подавляют возмущение мастеровых?
Этот вопрос я задал специально и как мне на него ответят, прекрасно знал. И присутствующие меня не подвели. Все, кроме Аликс и Георгия, начали объяснять мне, что стачка - уголовно наказуемое деяние и потому власть обязана прекратить её любыми средствами...
- Я это прекрасно и так знаю! Я только не могу понять, какой дурак сочиняет такие нелепые законы? С каких это пор, спор между хозяином и работником стал считаться злоумышленным деянием? На рынке люди тоже спорят о ценах, так что, потащим весь базар в участок?
- Но ведь хозяйство наше терпит при этом ущерб - вклинился в разговор Павел Александрович.
- Дядя Павел! Какой ущерб? Двадцать дней шли коронационные торжества. Вся страна ходила бездельная и пьяная. Вот где ущерб! Эти мастеровые вообще имели право все эти дни не работать и пить за наше здоровье! А ваши держиморды что творят?
Дальше, не давая дяде Володе сказать хоть слово, я продолжил макать его мордой в дерьмо, говоря о том, что закон законом, но нужно и голову вместе с совестью иметь. Что у нас для того и учреждена самодержавная монархия, чтобы правитель с помощью произвола прекращал действие дурных правил и законов. А законы эти бывают весьма дурны. Взять те же стачки. Господа фабриканты прекрасно устроились. Чуть что не так - требуют войск с полицией, ссоря при этом мастеровых с властями. А не пора ли эти гнилые порядки прекратить? Если мастеровой не бьет хозяина по мордасам, не устраивает погром, то какое нам дело до того, что он не поделил с хозяином? Пусть спорят и договариваются сами!
Как это ни странно, но изменить дурные правила согласились все. Впрочем, их дурость была очевидна. Покончив с этим пунктом, я перешел к другому. К поведению войск и полиции.
- Вот полюбуйтесь, что пишут наши нигилисты о поведении подчиненных нашего дяди Вальдемара, - начал я, демонстрируя собравшимся двенадцатый номер газеты "Правда".
"Правдой" меня на постоянной основе обеспечивал Зубатов. Центральный орган социал-монархистов в самом начале статей на острые темы не размещал. Сперва номера заполнялись материалом теоретического характера и потому газета выглядела слишком умеренной. Пришлось сделать замечание и положение исправилось. В этом номере материал был не просто острый. Он был убойный настолько, что не жалко было пересажать всю редакцию газеты вместе с Центральным Комитетом партии. И их посадят! Не всех, но многих. Зачем я это сделаю? А у людей должен быть соответствующий авторитет. Именно ради завоевания авторитета, партийный актив социал-монархистов сейчас и трудится в поте лица, добывая и распространяя шокирующие публику сведения.