Тогда ты молчал - фон Бернут Криста. Страница 5

Снаружи доносился уличный шум, такой сильный, что можно было подумать, будто находишься посреди улицы, а не в помещении на третьем этаже. Несмотря на усталость, Давид подошел к окну и посмотрел через запыленные стекла на суету, царящую вокруг центрального вокзала. В воздухе висел запах бензина и расплавленной смолы. Трамвай, звеня, остановился, заскрежетали тормоза — металл по металлу, — и Давиду, как в детстве, захотелось закрыть уши руками. В конце концов он прикрыл окно, несмотря на то, что в комнате было жарко, как в теплице, и снова уселся перед столом.

В коридоре послышались мужские голоса. Давид невольно выпрямился на стуле, но голоса удалились. Снова воцарилась тишина, нарушаемая теперь уже лишь приглушенным шумом улицы. Давид уже в четвертый раз посмотрел на часы. Четыре минуты одиннадцатого. Может, позвонить Сэнди? Но у него не было желания снова выслушивать незаслуженные упреки, а нового он ей ничего не мог сообщить. Давид и сам не знал, насколько все здесь затянется. Труп юноши, личность которого пока не была установлена, уже несколько часов находился в институте судебно-медицинской экспертизы, где производилось вскрытие. На месте преступления — пока еще не было установлено, действительно ли это оно, — эксперт-медик обнаружил на трупе еще несколько колотых ран на спине и животе, нанесенных посмертно. Язык тоже был вырезан, скорее всего тогда, когда парень уже был мертв.

Давида несколько раз расспрашивали разные сотрудники из КРУ 1 [4], и он думал, что сказал уже все, что мог сказать, а больше он ничего и не знал. Давид надеялся, что теперь его оставят в покое и ему не надо будет ехать на допрос в отдел, но эта Мона Зайлер настояла на своем.

Может быть, она действительно такая, какой ее обрисовали верноподданные. Педантичная и жесткая… Педантичная и жесткая. Эти слова завертелись у него в голове, голова опустилась на грудь, и он задремал.

В этот момент дверь распахнулась.

Давид проснулся и вздрогнул, КГК Зайлер вошла в кабинет, а за ней, как баржи за буксиром, двое ее коллег, которые уже разговаривали с ним возле клуба. Одному из них было около тридцати лет, он держался довольно раскованно и самоуверенно, другой же казался юным парнем лет восемнадцати, очень чувствительным и ранимым. К тому же, как обнаружил Давид во время разговора перед «Вавилоном», у него еще и нервно подергивался глаз. Давид попытался вспомнить их фамилии, но они выпали у него из головы.

— Привет, не вставайте, — сказала Мона Зайлер, проходя мимо Давида.

Мужчины прислонились к закрытой двери за его спиной, она же села за письменный стол перед ним. Давид сосредоточился. Если он станет отвечать коротко и точно, то через час уже будет в своей постели.

— Разрешите закурить? — обратился он к ней.

Она вопросительно посмотрела на него. У нее были карие глаза и узкое лицо безо всякой косметики.

— Иначе вы уснете, да?

— Да. Я всю ночь был на ногах и…

— О’кей. Патрик, пожалуйста, принеси пепельницу.

Младший из мужчин вышел.

— Вы уже познакомились друг с другом?

— В общем-то…

Это КК [5] Ганс Фишер. Тот, кто только что вышел, Патрик Бауэр. Я — КГК Мона Зайлер. Мы все из КРУ 1. Вас зовут…

— КК Давид Герулайтис. Отдел наркотиков.

— Вы работаете под прикрытием?

Все это он уже рассказывал возле «Вавилона». Один раз этому Гансу Фишеру, а второй раз — тому, с нервным тиком, — Патрику Бауэру.

— Да, — ответил Давид, надеясь, что это прозвучало не раздраженно.

— Вы не знаете умершего парня? Вы когда-нибудь его видели?

— Нет.

— Может, во время одной из ваших облав? Вы его никогда не обыскивали? Может, он — кто-то из дилеров?

— Может быть. Но я его не знаю.

— У вас хорошая память на лица?

— Вообще-то да. Я имею в виду…

— Да?

— Ну, может быть, я его и обыскивал когда-то или где-то видел, но когда и где — я этого не могу вспомнить. В любом случае, парень не крупная рыба. Насколько я знаю, — добавил Давид поспешно, чтобы не подумали, что он хвастун.

— А как насчет вашего напарника?

— Янош Кляйбер. Я не в курсе, знает ли он его.

— О’кей.

Она задумалась. Потом попросила у него сигарету. Затем Мона откинулась на спинку стула, закурила и смолкла на полминуты. Ганс Фишер тоже не произнес ни слова. Патрик Бауэр вошел, держа в руке пепельницу, и осторожно поставил ее на стол между Давидом и Моной.

— Странно как-то, — сказала она в конце концов.

— Что?

— Вы сказали, что вы регулярно перед этим клубом, как его…

— «Вавилон».

— Что вы периодически заглядывали туда и пару раз пресекли продажу наркотиков. Может, вас там кто-то знал.

Давид удивленно посмотрел на нее: «Что вы имеете в виду?»

— Может, труп положили туда специально для вас. В качестве зашифрованного послания. Вам. «WARST». «Был». Это вам ни о чем не говорит?

— Нет.

— Поэтому я и хотела знать, был ли погибший знаком вам. Если нет…

Значит, поэтому она держала его здесь?

— Мне действительно кажется, что я его не знаю. Точно нет. Если бы это было адресовано мне, то тогда это полный промах. А узнали уже, кто это такой?

— Нет. Но скоро узнаем. Тогда поговорим еще раз, о’кей?

— Конечно. Я могу идти?

Она в первый раз за все время улыбнулась и сказала обычную фразу:

— Если вы что-то вспомните, все равно что, позвоните, пожалуйста.

— Да.

Давид с облегчением поднялся, и Мона дала ему свою визитную карточку.

— Патрик отвезет вас домой. О’кей, Патрик?

— Э-э… конечно. Никаких проблем.

— В этом нет необходимости, — сказал Давид. — Я поставил свою машину здесь, я и сам смогу доехать.

— Ничего, Патрику это не сложно сделать.

Она смотрела на него до тех пор, пока он не сдался и не согласился. Патрик уставился в пол, когда открывал перед ним дверь.

— Совещание в час, — объявила КГК Мона Зайлер.

Казалось, это послужило сигналом тому, чтобы все покинули ее кабинет, потому что Ганс Фишер тоже вышел. В коридоре он коротко и не особенно любезно попрощался и пошагал в противоположную сторону.

4

«WARST». Что это — произвольный набор букв? Фамилия? Имя? Сокращение? Инициалы? Код? Или же глагол «sein» («быть») во втором лице единственного числа прошедшего времени имперфект, то есть «был» или «была»? Мона заложила руки за голову. Да, это какое-то послание, в этом можно быть уверенной. Но кому оно адресовано? Зазвонил телефон. Мона бросила взгляд на дисплей. Номер телефона господина Герцога, директора института судебной медицины. Она сняла трубку.

— Фрау Зайлер?

— У аппарата. Ну что?

— Героин, превышение дозы. Однозначно, это причина смерти. Хотите приехать сюда?

— Нет, не сейчас. Просто передайте заключение Форстеру.

— Тогда придется подождать, потому что Форстер уже уехал к вам.

— Ничего, тогда пришлите заключение по электронной почте. Нам все равно сначала придется узнать, кто он такой. Он был наркозависим?

— Я бы так не сказал, но, видимо, это был не первый его укол.

— Он и раньше кололся? Героин?

— Да, пару раз, насколько можно судить по следам уколов. Может, он раньше курил травку, то есть все же принимал наркотики. Значит, у него стаж общения с наркотиками может быть большим, чем это кажется. Да, сейчас многие делают это. В любом случае, я могу сказать, что он, возможно, был на пути к тому, чтобы стать зависимым от наркотика. Но у него нет никаких зарубцевавшихся давних следов уколов, никаких сопутствующих заболеваний, ничего, что подтверждало бы это.

— Значит, он сам себя уколол?

— Никаких следов борьбы. Никаких чужих частиц кожи под ногтями, никаких царапин и прочих повреждений кожных покровов, никаких признаков постороннего воздействия. За исключением, конечно, отрезанного языка и прочих…