В логове льва - Гаррисон Гарри. Страница 21

– Я весь к вашим услугам.

– Тогда… не могли бы мы навестить реку Мерси?

– Могли бы. Ливерпуль?

– Именно Ливерпуль. А после этого – вы наверняка рады будете это услышать – наше маленькое приключение подойдет к концу.

– Boshe moi! – шумно вздохнул граф. – Что означает что-то вроде «Господь, благослови». [23] Так русские говорят в очень тяжелую минуту или в минуту величайшего облегчения. Пойдем, не опоздать бы на поезд.

Президент Авраам Линкольн был расстроен. Заседание кабинета министров не только не выдало решения проблем страны, но и стремительно перерастало в банальную перебранку.

– Есть пределы, которые мы не смеем переступить – и не переступим, – заявил министр финансов Сэмон П. Чейз твердо и решительно. – Во время войны – да, народ облагался более высокими налогами и притом шел на некоторые лишения и на жертвы. Но война давно кончилась, и люди вправе ожидать какой-то отдачи за свои мучения, каких-то элементарных удобств. Я не могу согласиться снова подымать налоги – и не буду.

– По-моему, вы меня не расслышали, мистер Чейз, – в холодной ярости процедил Гидеон Уэллс. – Как министр военного флота, я обязан следовать предписаниям конгресса. Конгресс же мудро приказал наращивать флот, дабы следовать мировым тенденциям. Когда другие страны вооружаются, мы должны следовать их примеру, дабы обеспечить передний рубеж обороны нашей страны. Мощь современного флота опирается на броненосцы. Они стали больше, быстрее, сильнее, лучше вооружены, а броня стала крепче. И все это стоит денег. Я достаточно ясно выразился?

Не успел взбешенный Чейз раскрыть рот, как в разговор встрял военный министр Эдвин М. Стэнтон:

– А вот тут я должен напомнить вам всем, что содержание в поле двухсот тысяч хорошо обученных солдат обходится в полтора миллиона долларов в день. Как и военный флот, я получил наказ конгресса наращивать и содержать эту армию…

– Джентльмены, джентльмены, – возвысил голос Линкольн, чтобы утихомирить разгорающуюся свару, – мне кажется, что мы тут спорим о взаимоисключающих предметах. Ничуть не сомневаюсь, что у каждого из вас имеется свое мнение. Но я созвал сегодня совещание, чтобы просить у вас совета и чтобы вы объединили умы в поиске решения актуальной и серьезной проблемы – непримиримости британцев и попрания ими международного права в массовых масштабах против нашей страны. Вот какой совет мне сейчас отчаянно нужен. Умоляю, забудьте свои разногласия и высказывайтесь только на эту тему, будьте любезны.

Сидящие вокруг длинного стола погрузились в молчание. Наступившую тишину нарушало лишь гудение шмеля, влетевшего в распахнутое окно. Сердито потыкавшись в стекло, он наконец отыскал путь на свободу, и стало еще тише. В этом безмолвии негромкий голос Уильяма Г. Сьюарда прозвучал очень отчетливо.

– Будучи государственным секретарем, я обязан откликнуться на просьбу президента. Мое ведомство не сидело сложа руки. За границей послы и государственные служащие пытались уговорить другие страны присоединиться к нам в протесте против британского беззакония. Вынужден признать, тут мы потерпели крах. Многие европейские страны, достаточно крупные и достаточно сильные, чтобы Британия прислушалась к их мнению, связаны с британской королевской династией родственными узами, а более мелкие страны попросту не станут слушать. К сожалению, больше мы почти ничего не можем предпринять.

– Я могу лишь посоветовать вашим представителям приложить побольше сил, – сказал Иуда П. Бенджамин. Потерпев поражение на президентских выборах, он великодушно согласился вернуться на свой пост министра по делам Юга. – С каждым днем я получаю все больше и больше жалоб от хлопковых плантаторов. Они не могут полагаться исключительно на внутренний рынок и ради прибылей должны искать сбыт за океаном. Захват британцами такого множества хлопковых кораблей доведет их до банкротства.

Это безрадостное заявление встретили кивками понимания. Затем, прежде чем еще кто-нибудь успел что-то сказать, дверь приоткрылась, и в нее проскользнул секретарь президента Джон Хей. Что-то негромко сообщил Линкольну, и тот кивнул.

– Понимаю. Подождите секундочку, Джон, пока я изложу это кабинету. Джентльмены, до моего сведения доводят, что внизу дожидается президент Ирландии вместе с ирландским послом. Он связался со мной вчера вечером, вскоре по прибытии, и просил о встрече. Я же уведомил его о заседании кабинета и просил присоединиться к нам. Надеюсь, вы согласитесь, что заявление, которое он собирается сделать, имеет величайшее значение для всех собравшихся.

– Несомненно, – поддержал Сьюард. – Надо позвать его.

Хей вышел. Министры ждали в молчании. Вернулся он в сопровождении двух мужчин в черных костюмах. Выражения их лиц были под стать цвету их платья – на них читалось уныние на грани отчаяния.

– Президент Росса, – объявил Джон Хей, и тот кивнул. – А с ним посол О’Брин.

– Очень рад, – сказал Линкольн. – Джон, поднесите-ка эти стулья. Джеремия, последний раз мы виделись в годину тяжких испытаний.

– К несчастью, Авраам, испытания не кончились – скорее уж усугубились, и я начинаю опасаться, что моя бедная страна отдана на милость некой библейской чумы.

– И я могу назвать источник этой чумы, – подхватил ирландский посол. – Прошу вас, простите за такие речи, но слова эти рвутся из моей души. Британцы – вот чума, опустошающая нашу бедную страну.

– Именно, – кивнул Росса. – С каким теплом я вспоминаю те безмятежные дни осуществления мечты, когда президент Линкольн присутствовал при моей инаугурации. Какими чаяниями был напоен воздух! Мы только что прошли через муки войны, но никто не сожалел об испытанных лишениях. Ирландия стала свободной, свободной после стольких веков ига! Сам воздух благоухал ароматом свободы, глас ее слышался в церковном благовесте. Мы наконец-то стали единой страной, от Белфаста на севере до Корка на юге. Единой и вольной самостоятельно определять свое будущее.

Росса окинул заслушавшихся членов кабинета министров взором ввалившихся глаз, под которыми залегли черные тени тревоги.

– И как же быстро это подошло к концу! Вместо того чтобы отстроить заново и воссоединить Ирландию, мы вынуждены снова встать на ее защиту. Лодки наших рыбаков сжигают у них на глазах. Наши приморские города и селения подвергаются набегам и грабежам. В то время как ирландских мужчин и женщин – и даже детей! – в Англии хватают прямо в их жилищах и сгоняют в отвратительные концентрационные лагеря. Что делать? Что делать?!

– Президент Росса, мы задаемся тем же самым вопросом, – подал голос Сьюард. – Мне кажется, мой государственный департамент не оправдывает ожиданий американского народа. Несмотря на наши старания отыскать мирный выход, наши хлопковые суда по-прежнему захватывают в открытом море.

– Наверное, есть только один ответ, – голос Россы был полон безысходности. – Наверное, мирного решения действительно нет. Наверное, мы должны противостоять ужасу и угрозе. Не вижу иного выхода, учитывая известные нам факты. – Он весь подобрался и оглядел сидящих. – Наверное, мы должны поступить, как поступали – как поступали и вы – прежде. В последний раз призвать британцев покончить с мародерством. Напомнить им о долге перед историей. Потребовать, чтобы они немедленно прекратили бесчинства. Ибо если не прекратят, мы придем к единственному выводу – что они объявили нам войну. А если уж они так решили – быть посему. Наша страна меньше и слабее. Но во всей нашей земле не найдется ни единого человека, не согласного с тем, что раз уж нас вынуждают принять решение, то республика Ирландия объявляет Великобритании войну.

И если мы поступим так – поддержите ли нас вы, страна демократии и свободы, в сем благородном предприятии?

Присоединитесь ли вы к нам в войне против Великобритании?

ЗАПАДНЯ!

Плавучий маяк заметили с «Авроры», как только она вошла в Ливерпульский залив. После полудня судно пробивалось через водовороты и стремнины взбудораженных приливом вод у входа в устье Мерси. Летний шторм надвигался с самого утра. Принесенный с Атлантики, над Ирландией он набрал силу и сейчас вспенил Ирландское море. Граф Корженевский с генералом Шерманом стояли на палубе, кутаясь в клеенчатые плащи, хоть как-то защищавшие от проливного дождя. Низменные берега реки по обе стороны лишь смутно маячили сквозь пелену тумана и дождевую завесу.