В логове льва - Гаррисон Гарри. Страница 26

Попрощавшись с графом, они сели в шлюпку; багаж погрузили на нее заранее. Помахали графу и суденышку, сослужившему такую добрую службу. По команде все матросы на его борту вытянулись во фрунт и отдали честь.

– Мне будет ее недоставать, – проронил Уилсон. – «Аврора» – великолепная скорлупка с отважным сердцем.

– И прекрасным капитаном, – поддержал Шерман. – Мы перед графом в великом долгу.

Поднявшись на борт «Диктатора», они обнаружили, что судно готовится к выходу в море. Причину им изложил в офицерской кают-компании сам капитан Толивер.

– Конечно же, вы еще не слыхали, меня и самого уведомили только что. По пути домой «Виргиния» остановилась в Корке. Дали мне сюда телеграмму. Она выдержала бой. Очевидно, ее атаковал британский броненосец.

– И что случилось? – слова Шермана прозвучали в наступившей тишине очень громко.

– Затопили его, разумеется. Как и следовало поступить.

– Тогда это означает…

– Это означает, что президент и правительство должны решить, как быть дальше, – заявил Шерман. Капитан Толивер утвердительно кивнул.

– Все мы получим новые приказы. Надеюсь, вы отплывете с нами, генерал, равно как и вы, мистер Фокс. Не сомневаюсь, Вашингтон найдет новые задания для каждого из нас.

Сказать, что Британия была взбудоражена уничтожением броненосца – значило бы чудовищно преуменьшить. Грошовые газетенки брызгали слюной; Громовержец метал громы, парламент выступал за немедленное объявление войны. Премьер-министра лорда Пальмерстона призвали к королеве, и он провел в высочайшем присутствии два изнурительных часа. Лорд Джон Рассел терпеливо дожидался его возвращения в комнате номер 10. И поднял голову от бумаг, когда за дверью сперва поднялась суматоха, потом дверь приоткрылась, и в комнату ступил один из швейцаров, чтобы распахнуть створки до предела. Первой на пороге показалась забинтованная нога, а за ней осторожно последовали прочие части тела лорда Пальмерстона, сидевшего в кресле на колесах, которое толкал второй швейцар. Он на миг зазевался, и колесо кресла задело того, что держал дверь открытой. Громко охнув, Пальмерстон огрел помощника тростью с золотым набалдашником – правда, довольно слабо, швейцар лишь чуть съежился. Отложив стопку бумаг, изучением которых занимался, Рассел поднялся навстречу Пальмерстону.

– Я прочел все предложения по вооружению. Все они весьма разумны и весьма уместны.

– Как им и следует – я их сам готовил.

Кряхтя от напряжения, Пальмерстон выбрался из инвалидной коляски и плюхнулся в кресло за своим массивным письменным столом, после чего взмахом руки отослал швейцаров, извлек из рукава платок и утер лицо. Он не раскрывал рта, пока дверь не закрылась и они остались наедине.

– Ее Величество нынче безрассудна до неразумия. Считает, что мы должны вступить в войну самое позднее завтра утром. Глупая женщина. Я до посинения толковал о приготовлениях, организации, проверке войск. В конце концов переупрямил ее. Вызвала своих фрейлин и умчалась.

Обычно такой напористый и самоуверенный Пальмерстон говорил совершенно несвойственным ему тоненьким голоском, и лорд Рассел встревожился, но был не настолько глуп, чтобы высказать свои опасения вслух. В конце концов, Пальмерстону уже за восемьдесят, да вдобавок ко всем мытарствам преклонного возраста его терзает подагра.

– В последнее время она частенько позволяет себе подобное, – заметил Рассел.

– Немецкая наследственность всегда имела свои недостатки, не говоря уж о безумии. Но в последнее время я просто отчаялся добиться от нее если не взаимодействия, то хотя бы толку. Да, она презирает янки и желает, чтобы они расплатились за вероломство дорогой ценой. Как и все мы. Но когда я призываю ее одобрить то или иное действие, она просто ударяется в амбиции.

– Нам надлежит воспринимать ее желания как приказ и действовать соответственно, – предельно дипломатично произнес Рассел, воздержавшись от упоминания, что вспыльчивый премьер-министр и сам не чужд ослиного упрямства и иррациональных амбиций. – Йоменов призывают на действительную службу, как и надлежит в пору национального бедствия. В Индию и к антиподам ушли приказы как можно быстрее переправить полки сюда. Уже почти два года корабельные верфи на Клайде и Тайне строят прекраснейшие броненосцы. Делается почти все, что можно, для подготовки к любым испытаниям. А на дипломатическом фронте наши послы неутомимо бьются, чтобы лишить американцев всех преимуществ…

– Да знаю я это все! – раздраженно отмахнулся Пальмерстон. – Да, приготовления, да, этого добра у нас хватает. Но приготовления к чему? Есть ли какая-то всеобщая стратегия, способная сплотить воедино все это и нацию в целом? Если есть – я ее не вижу. Уж королева-то определенно не может обеспечить нам в этом вопросе ни помощи, ни поддержки.

– Но на герцога Кембриджского, командующего войсками, можно определенно положиться…

– В чем? В нерешительности? В пьянстве? Во времяпрепровождении с дамочками? Это не выход. У него под началом служат кое-какие славные люди, но чаще всего последнее слово остается за ним.

– Значит, увы, это бремя по-прежнему на ваших плечах.

– И действительно, – утомленно кивнул Пальмерстон. – Но года уже дают себя знать. Мне давным-давно следовало отпустить себя на все четыре стороны, но вечно одно и то же: очередной кризис, надо принять еще одно решение – и так без конца и краю.

Он совсем сгорбился в кресле. Лицо его, несмотря на полноту, стало дряблым и обвисшим, кожа приобрела неприглядный землистый оттенок. Рассел, за все годы знакомства еще ни разу не видевший его настолько больным, хотел было сказать об этом, но пока воздержался, прибегнув к компромиссу:

– В последнее время вы перетрудились, взвалили на себя непосильную ношу. Может, вам побывать за городом, хорошенько отдохнуть…

– Не может быть и речи, – огрызнулся лорд Пальмерстон. – Страна летит в тартарары, и я не собираюсь ее подталкивать к пропасти. Надо сделать еще так много, так много…

Но он не успел даже договорить, когда голос его пресекся, выродившись в бессвязное бормотание. Рассел в ужасе смотрел, как глаза лорда Пальмерстона закатились и он упал вперед, ударившись головой о столешницу. Рассел подскочил, с грохотом уронив стул, но едва успел ринуться вперед, как Пальмерстон тяжело соскользнул на ковер, скрывшись из виду.

Радикальное решение

Генерал Шерман встретился с президентом Линкольном в Белом доме, а оттуда оба прогулялись до военного министерства пешком. Немного поболтали о жаре, почти две недели безжалостно сжимающей город в своих тисках. Потом Шерман поинтересовался здоровьем миссис Линкольн, пошедшей на поправку. Линкольн сообщил, что все очень рады быстрому исцелению раненой руки генерала Гранта. Говорили обо всем – кроме того, что волновало обоих более всего. Но на сей предмет Гус Фокс был абсолютно непреклонен: никаких разговоров о подробностях путешествия на борту «Авроры» за стенами комнаты 313. Куда они сейчас и направлялись.

Как только они ступили в коридор, двое часовых у дверей вытянулись по стойке «смирно».

Шерман отдал им честь и постучал в дверь. Фокс отпер ее изнутри и отступил в сторону, чтобы впустить их, после чего снова запер дверь, пересек тесную прихожую и отпер внутреннюю комнату. Войдя туда, они обнаружили, что шторы задернуты и в комнате царит удушающая жара.

– Минуточку. – Фокс поспешно отдернул шторы и распахнул оба окна. Толстая решетка преграждала путь извне, но хотя бы пропускала прохладное дуновение свежего воздуха.

Вытащив платок, Линкольн утер лицо и шею, после чего рухнул в кресло, перекинув длинные ноги через подлокотник.

– Неужели я наконец узнаю подробности вашей таинственной миссии?

– Да, – подтвердил Шерман. – Она была опасной, может быть, даже безрассудной, но раз уж она завершилась успехом, пожалуй, риск можно считать оправданным. Предлагаю вам рассказать президенту о нашем русском друге, Гус.