Вечная жизнь - Бегбедер Фредерик. Страница 5
– И все шесть пальцев хорошо работали?
– Отлично. Дополнительным был маленький сочлененный мизинец. Представьте, как удобно играть на арфе шестипалому музыканту!
– Да уж, техника улучшилась бы процентов на двадцать! У флейтистов, гитаристов… И в ушах ковырять удобнее.
– Тогда я искренне полагал, что было бы гениально, сумей я «одарить» этой геномной вариацией все население планеты, улучшая человеческий вид. Я взял кровь у тех индусов и обнаружил мутировавший ген. У них, как у нас с вами, было две копии генома: хромосома матери, хромосома отца плюс мутация равно двадцати четырем пальцам вместо двадцати. Но если у кого-то мутация повторялась дважды – что случалось в этой семье совсем не редко, – эмбрион погибал уже на восьмой неделе беременности. Интереснейшая мутация: одна копия – хорошо, две – смертоносно.
– Надо же… Прощай, карьера арфиста.
– Я рассказал вам эту историю в назидание. Мы не знаем, какую цену придется заплатить за игры с геномом. Следует задуматься о вреде, причиняемом эволюции. Хотим улучшить наш вид? Придется принимать решение всем миром.
– Но человек воистину неидеален…
– В точку! У мухи-дрозофилы зрение во много раз мощнее нашего, а летучие мыши слышат гораздо лучше людей. Наша грудная клетка не защищает печень и селезенку, так что, случись авария, мы рискуем умереть от потери крови. Люди умеют ходить только на двух ногах, в отличие от далеких предков, отсюда боли в пояснице. Пищеварительные и дыхательные «трубопроводы» слишком сложны, да и менопауза могла бы наступать попозже.
– Но вы уверены, что, несмотря на все эти несовершенства, трогать ничего не следует?
Доктор Антонаракис отошел к окну и посмотрел на деревья. В саду юная брюнетка в белом халате раскручивала Роми на турникете, напоминающем лабораторную центрифугу. Моя дочь смеялась – громко, заливисто, ее смех взлетал вверх, трепетал в воздухе и разбивался о панорамные окна, как отчаянно-неосмотрительная малиновка.
– Мы беседуем уже полчаса. За это время обновились тысячи и тысячи наших клеток. В крови – миллион. В кишках – полмиллиона. Для обновления клеток нужно скопировать геном. За эти же тридцать минут шесть миллиардов «букв» были скопированы около двух миллионов раз. Для этого копирования нам нужна суперсовременная и точная система. Увы, она точна не всегда и допускает ошибки. Каждый раз, когда мы обновляем клетки, случается одна ошибка на 108. Одна ошибка копирования на 100 миллионов дает сорок или пятьдесят ошибок на три миллиарда букв. Именно эти ошибки и делают нас разными. Это необходимо для продолжения жизни в меняющейся окружающей среде. В случае появления нового, опасного вируса или в условиях глобального потепления для нашей дальнейшей эволюции потребуется многообразие. Некоторые мутации вызывают заболевания, но такова цена нашей адаптируемости. Диабет – яркий пример эволюции человеческого вида. Он становится все более распространенным явлением, ведь в пище и сахаре недостатка нет, а сто лет назад никто знать не знал про диабет. Сегодняшние плохие гены – виновники диабета – триста лет назад были генами-защитниками.
Я почувствовал себя обманутым, и профессор Антонаракис решил меня утешить.
– Вот что я вам скажу: люди, которые защищают чистоту водных источников Земли, делают для увеличения продолжительности нашей жизни больше, чем все лекарства и генетики, вместе взятые.
– Как же нам отодвинуть смерть?
– Наша забота – мозг. Мы можем способствовать регенерации печени, кишечника, крови, пытаемся помогать даже сердцу. Но не мозгу. Мы научились вводить клетки в эндокринные железы, но искусственный мозг вряд ли сумеем создать. С этим нужно смириться. Многим моим пациентам восемьдесят и даже девяносто лет, и каждый говорит одно и то же: «Все в порядке, я готов присоединиться к большинству…» Приход смертельной усталости неотвратим. Есть такое насекомое – поденка. Она живет один день, который вмещает весь цикл: рождение, взрослую жизнь, старость и смерть. И возможно, это самый счастливый вид на планете.
Я бросил взгляд в окно и провел рукой по волосам – дежурное движение, когда я не знаю, что сказать. Буддизм бабочек-однодневок не вызывал у меня восторга. Солнце быстро спускалось за деревья. Я понял, что пора забрать Роми, поблагодарить любезного генетика (хоть он и не осчастливил меня рецептом спасения жизни) и откланяться. Мою девочку и хорошенькую докторшу, которая ее «пасла», я нашел в холле. В голове мелькнула коварная мыслишка: они прекрасно спелись… что, если… мы могли бы… при случае…
– Пап, это Леонора. Она фанатка твоей передачи и хочет селфи с тобой!
– Это самое малое, чем я могу отблагодарить вас, мадемуазель!
Прелестная Леонора уже достала планшет.
Клик-клик-клик. Все решилось за долю секунды, пока я позировал рядом с ней. Брюнетка с упрямым лбом только что почистила зубы, ее кожа пахла вишневым гелем для душа, волосы – цветком апельсина, улыбка сияла здоровьем. Вся – высший сорт! Она смотрела мне в глаза, чуть приоткрыв рот, будто хотела сказать: я знаю, чего жду от жизни, и ты можешь стать частью моей программы. Я выдержал ее взгляд – из принципа, и она уступила, отвернулась к окну, в которое «заглядывали» Альпы. Между волосами и шеей, за ухом, были видны три квадратных сантиметра чистой, бархатистой обнаженной кожи, к которой так и тянуло прикоснуться губами… И хорошо бы еще в этом году. Короче говоря, мне тотчас захотелось завести с красавицей ребенка. Мужчине куда легче создать новую жизнь, чем отвадить смерть. Клянусь, я не просто вожделел, но жаждал оплодотворить эту женщину и потом наслаждаться видом ее растущего живота. Я чувствовал себя инопланетянином на стадии репродукции; мне хотелось погрузить щупальце в сладкую плоть человеческой самки. Я только что угодил в ловушку, расставленную моей любимой дочерью и профессором-генетиком. Беседа о ДНК распалила мой детородный орган, и он возомнил себя Виктором Франкенштейном.
– Роми – просто прелесть, – сказала Леонора, глядя на экран смартфона. – И настоящая спортсменка – чемпионка трапеций и качелей!
– Папа, мы можем пригласить ее пообедать с нами в La Réserve? Давай…
– Но я заказал омолаживающий массаж в спа-центре Nescens…
– Она согласна, я уже спросила! Скажи «да»…
– Ладно, да будет так, – произнес я с интонацией «короля вестерна» Джона Уэйна [52] (в «Пленнице пустыни» его дублировал Раймон Луайе) и содрогнулся от отвращения к собственному старческому голосу. Никто больше не говорит «да будет так!», а у меня вылетело само собой. Некоторые встречи переводят организм в режим автопилота. Заговор, составленный женщинами ради моего счастья, обернулся новым «покушением».
Мы купили меренги, взбитые сливки, малину и устроились на берегу Женевского озера. Слушали, как хлюпает вода под днищем лодок, макали пирожные в сливки и ели. Леонора объяснила Роми, откуда берутся вечные снегá.
– Наверху так холодно, что снег никогда не тает.
– Как сливки на папиных усах?
– Точнее не скажешь!
Я утерся рукавом рубашки. Крякнула утка, гладь озера сверкнула в сумерках и потемнела – Бог погасил свет. В одно мгновение набежали тучи, и на нас обрушилась летняя гроза. С мокрыми волосами Леонора была еще прелестнее и намного чувственнее персонажей эротических фотографий моего покойного друга Жана-Франсуа Жонвеля [53].
– Какая у вас группа крови, мадемуазель?
– 0+, а что?
– У меня та же. Вы секвенировали свою ДНК? Заморозили яйцеклетку? Что думаете о личном банке стволовых клеток? Имеете что-нибудь против идеи загрузки сознания? [54] Верите в возможность саморегенерации красных кровяных телец? Пойдете за меня замуж?