Цепи его души (СИ) - Эльденберт Марина. Страница 6

— Кроме того, ты тоже мошенничаешь, — неожиданно заявил он.

— И в чем же? — поинтересовалась.

— Скажу, если ты наконец изволишь подать мне руку.

Мелодичный звонок прокатился над театром, со стороны дверей донеслись шаги.

А вот ни капельки я не ревную, и вообще. Пусть будет бенуар, какая мне разница!

— Подам, если пообещаете больше не принимать решений за меня, — сказала, глядя ему в глаза.

Он вернул мне взгляд.

— Обещаю.

Мы прошли по мягкой ковровой дорожке, заглушающей наши шаги. Орман отодвинул полог, пропуская меня внутрь, в затемненную ложу, после чего задернул его и притворил двери.

— Так гораздо лучше, правда? — негромко спросил он, отодвигая для меня кресло.

А я… я замерла от раскинувшейся передо мной роскоши. Бенуар был погружен в полумрак, тогда как над залом рассыпала ослепительно-яркий свет большущая люстра. Кажется, электрическая. Партер, должно быть, на несколько сотен мест, и все заполнены людьми. Возносящиеся наверх ложи, бельэтаж и балконы, украшенные лепниной. Огромная сцена, совсем рядом с нами, с утопленной внизу оркестровой ямой, тяжелый красно-золотой занавес, струящийся волнами складок. Верх над королевской ложей (в два этажа высотой) был выполнен в форме короны, балкон украсили возлежащей на мече пантерой, гербом Энгерии.

Из оцепенения меня вывел второй звонок и голос Ормана:

— Ты обещала называть меня Эрик.

«Пусть тебя Камилла Эриком называет», — подумалось мне, но я тут же себя одернула.

Расправила юбки и опустилась в кресло.

— Вы обещали сказать, в чем заключается мое мошенничество.

— Так я же только что сказал, — он положил руки на подлокотник.

Руки в перчатках.

«Перчатка смягчает удар. Без нее все чувствуется ярче. Особенно кончиками пальцев».

Подавила желание прижать ладони к щекам. Слава Всевидящему, сейчас начнется представление!

Да что со мной вообще такое творится?!

Достала из ридикюля программку и раскрыла ее. Не успела даже пару строчек пробежать глазами, как сложенный вдвое листок выхватили из моих рук, и его постигла та же участь, что и контрамарку.

— Вы что делаете?! — возмутилась.

— Никогда не покупаю, и вам не советую. Это все равно что заглянуть в конец книги.

— Можно подумать, вы никогда не заглядывали, — ядовито заметила я.

— Никогда. В детстве будущее меня пугало, в юности мне не было до него никакого дела. Сейчас я предпочитаю путешествие конечной точке.

— Все равно вы ненормальный! — воскликнула я. — Это же остается на память!

Глаза его потемнели так, словно в зале приглушили свет. Я даже бросила взгляд наверх, но поняла, что люстра по-прежнему сияет в десятки хрустальных ярусов.

— Память, — глухо произнес он, — это то, что происходит здесь и сейчас. В этом бенуаре, на сцене, но никак не в клочке бумаги. Никогда не называй меня ненормальным, Шарлотта.

Последние слова были сказаны так, что я приросла к стулу.

Жестко. Холодно. Как приказ.

Ничего общего в голосе этого мужчины не было с тем, кто встречал меня у гардеробных и говорил о времени, что хочет со мной провести. По коже прошел мороз, я отвернулась и уставилась на сцену. Как раз в ту минуту, когда по театру прокатился третий звонок.

Занавес с тихим шорохом разошелся, стирая последние голоса, и в зале погас свет.

* Бенуары — одни из самых дорогих лож в театре, для очень важных гостей. Располагаются по обеим сторонам партера на уровне сцены или несколько ниже.

Глава 3

История происходила в Лации, одном из самых известных маэлонских городов. Славился он своими каналами и длинноносыми лодками, которые горожане использовали как средство передвижения, приезжие — как развлечение, а влюбленные парочки как место для романтического уединения. Главная героиня, девушка из небогатой семьи, приглянулась влиятельному мужчине намного старше себя, вхожему в круги правителей города. Он обещал ей красивую жизнь, если та согласится стать его любовницей, но она отказалась. Тогда он подставил ее отца, и его казнили за преступление, которого тот не совершал. Девушка осталась с матерью, младшим братом и четырьмя сестрами. Им с матерью отказывали во всех местах, куда бы они ни шли. Последней каплей стал момент, когда она пришла к нему (не зная о том, что случившееся с отцом произошло по его вине), чтобы продать себя за возможность кормить семью.

— Тебе нравится, Шарлотта? — негромкий голос Ормана совсем рядом заставил меня вздрогнуть.

Я вдруг поймала себя на мысли, что тереблю прядку, наматывая локон на палец.

Немедленно отдернула руку.

— Нравится, — ответила я.

Мне и правда нравилось. Настолько, что переживания главной героини, Виттории, заставили меня полностью окунуться в ее чувства и забыть о собственных. Но теперь я вернулась в реальность (спасибо кое-кому!), и снова вспомнила о происходящем. В частности, о том, что наши кресла стоят очень близко, и что Орману достаточно шевельнуть пальцами, чтобы коснуться моей руки.

— Я рад, — произнес он. — Признаться, у меня были некоторые сомнения…

— О чем же?

— Приглашать ли тебя на этот спектакль. В Энгерии принято осуждать все, что не укладывается в рамки морали.

— Рамки морали не имеют значения, когда твоей семье нечего есть.

— Хочешь сказать, на ее месте ты поступила бы так же? — Он внимательно смотрел на меня.

Интересно, какого ответа он ждал, этот мужчина?

Мужчина, увлекающийся запретными наслаждениями и чужой болью.

— Нет, — ответила я. — Но у меня преимущество, месье Орман: у меня нет семьи.

Воспоминания о леди Ребекке (даже в мыслях я не могла называть ее мамой) обожгли сердце, но я не позволила себе им поддаться.

— Ты не поверишь, но иногда отсутствие семьи действительно преимущество.

— Поэтому вы не женитесь? — поинтересовалась я, и тут же прикусила язык.

Хорошо хоть не ляпнула «на Камилле». Украдкой взглянула на Ормана, но он неожиданно улыбнулся:

— Почему ты спрашиваешь, Шарлотта?

Передернула плечами:

— Просто к слову пришлось.

— Просто?

— Да, — я отвернулась.

— Ты знаешь, что эта история основана на реальных событиях? — Орман чуть подался ко мне, не прикасаясь, но ни одно в мире прикосновение не обжигало так, как его близость. Сама не знаю, почему: именно эта близость, когда он замирал в дюймах от меня, не дотрагиваясь, сводила с ума сильнее, чем самые откровенные ласки. Возможно потому, что в воспоминаниях о нем, о моих-его снах и сеансах позирования было слишком много непристойного.

Да, разумеется дело лишь в этом, и ни в чем больше.

— Нет.

— Это видоизмененная история Виттории дель Поззо, женщины, в которую влюбился один из правителей Лации.

— Вы сожгли мою программку. — Я незаметно отодвинулась чуть подальше, небрежно поставив руку на подлокотник и подперев подбородок. — А теперь решили сами мне все пересказать?

— Я не рассказываю. Просто подогреваю интерес. — Орман подался ближе и коснулся моего плеча. — Чтобы ты немного расслабилась. Мы в театре, а не на занятиях.

От скольжения перчатки по обнаженной коже по телу прошла дрожь: я вдруг вспомнила, как горячие ладони касались рук, стягивая с меня нижнее платье. Пусть даже это было давно, пусть даже этого не было, потому что оно было во сне… Ну да, я определенно расслабилась.

— Давайте лучше смотреть, — убрала его руку и целиком сосредоточилась на происходящем на сцене.

Ну, если можно так выразиться.

Девушка как раз готовилась к первой ночи с мужчиной, разрушившим ее жизнь, и заметно волновалась, натягивая тонкие чулки под почти прозрачную сорочку. В зале стояла такая тишина, что слышен был шелест шелков и кружева, скользящих по атласной коже.

На миг даже перед глазами потемнело от бесстыдной откровенности происходящего.