Преступление победителя - Руткоски Мари. Страница 14

Тенсен окинул ее внимательным взглядом. Он провел узловатыми пальцами по резной спинке стула и поджал губы, будто ему не понравилась резьба.

— Я знаю, у вас с Арином все… сложно после восстания. Вы жили в его доме.

— Против собственной воли.

— Поначалу — возможно.

Помедлив, Кестрель ответила:

— Я не могла остаться.

— Моя госпожа, не мне судить о ваших желаниях и о том, что вы могли или не могли сделать. Но условие меня удивило. Если вы на стороне нашего губернатора и готовы поделиться сведениями, то почему нельзя рассказать Арину? Я поклялся перед богом верности, что буду честно служить ему. Вы заставляете меня нарушить клятву.

— Вы знаете, почему мне тогда удалось сбежать?

— Нет.

— Арин отпустил меня, хотя понимал, что это все равно что пригласить валорианское войско к стенам города. Поэтому пообещайте, что Арин ничего не узнает. Это в ваших же интересах. Безопасность родины — и даже его собственная — для него не на первом месте.

Тенсен молчал.

— Вы понимаете? — продолжила настаивать Кестрель. — Понимаете, что Арин не должен знать, кто поделился с вами сведениями? Вы сами помешали мне войти в зал. Давайте отбросим притворство: вы знаете, почему я так выглядела и почему мне нельзя было появляться на людях в таком виде. — Она уставилась на свои руки, не зная, куда их девать, и представила, что держит розу, одну из тех, что стояли в вазе. Кестрель почти чувствовала под пальцами бархатистые лепестки.

— Мы с Арином не можем быть вместе, — тихо закончила она. — Это опасно. Нам лучше держаться подальше друг от друга.

— Да, — кивнул Тенсен. — Я понимаю.

— Так вы обещаете?

— Вы так уверены, что я сдержу обещание?

— Я знаю, что могу уничтожить вас, если вы его нарушите.

Тенсен издал смешок — так иногда смеются старики над молодежью.

— Говорите, госпожа. Даю вам слово.

Кестрель рассказала ему про Тринна и передала слова несчастного узника. Министр слушал, прижав ладонь к губам и потирая уголок глаза большим пальцем. Постепенно Тенсен сжал руку в кулак и прижал ко рту, будто его вот-вот стошнит. Когда Кестрель закончила, он убрал руку и проговорил:

— Значит, вы полагаете, что Тринн хотел передать Арину что-то важное. Что же обсуждал император с главой сената за закрытыми дверями?

— Не знаю.

— Вы можете выяснить.

Но Кестрель уже направлялась к двери.

— Нет.

Тенсен развел руками:

— Почему нет?

Кестрель покачала головой. Глупый вопрос.

— Вы боитесь узнать слишком много? — спросил Тенсен. — Я слышал, вы любите азартные игры.

— Это уже не игра.

— Однако вы в ней участвовали. И продолжаете.

Кестрель взялась за трость, которую Тенсен продел через ручку двери.

— Я говорю с вами об этом в первый и последний раз. Я не гэррани. У меня есть своя страна и свой кодекс чести. Я не стану для вас шпионить.

— Тогда зачем вы поделились со мной сведениями?

Кестрель пожала плечами:

— Хотя валорианцы не почитают богов, мы не пренебрегаем последней волей умирающего. Я рассказала вам обо всем ради Тринна.

— И только?

Кестрель отдала Тенсену трость.

— Желаю приятного вечера, министр. Бал еще не окончен.

Верекс отыскал Кестрель в углу зала. Она как раз собиралась налить себе в бокал лимонной воды с мятой и льдом.

— Где ты была? Почему не попросишь кого-нибудь другого за тобой поухаживать? Дай мне. — Он взял из ее рук хрустальный графин и наполнил бокал.

Но Кестрель почти не смотрела на принца. Она снова вернулась в темную галерею за задернутые портьеры, туда, где пряталось воспоминание о тепле, об искушении, о близости. И о том, что пришлось оттолкнуть, отпустить…

Верекс вручил Кестрель бокал прохладного напитка. Лимонно-мятный вкус показался ей непривычным: насыщенным, приторно-сладким.

Принц налил напиток и себе. Он явно был напряжен, как будто хотел сказать что-то и не мог собраться с духом.

— Спасибо, — пробормотал он наконец.

— За что? — Разве принц не знает, что Кестрель обманщица? Неужели он не замечает? Почему благодарит ее?

— За помощь в «Пограничье». Без тебя я бы проиграл.

Кестрель уже успела забыть об этом.

— О, ерунда. Не благодари.

— Для тебя, может, и ерунда, — с горечью произнес Верекс. Он окинул взглядом зал, нашел императора, а потом отпил из бокала. — Хотел поблагодарить тебя сразу, но ты пропала. Я искал тебя всюду.

Кестрель провела пальцем по запотевшему бокалу. Некоторые придворные стояли очень близко, на границе допустимого по этикету, и прислушивались.

— К тебе пристал кто-то из сенаторов? — спросил Верекс. — Это они любят. Жаждут добиться твоего расположения, чтобы найти способ влиять на императора. Так что же, Кестрель? Где ты была? И что… — Он нахмурился, внимательно глядя на нее. — Позолота совсем побледнела.

— Ох, — вздохнула Кестрель. — Голова болит.

На глазах у придворных она потерла лоб, размазывая золотую полоску. Оставалось лишь надеяться, что жест получился достаточно естественным, даже рассеянным, будто она делала это весь вечер.

Арин прошел по комнатам, которые отвели им с Тенсеном. Покои были не слишком большие, но и не маленькие, не шикарные, но и не убогие. Арин думал, что управляющий попытается как-нибудь оскорбить гэррани выбором комнат, но, судя по всему, им лишь намекали, что до Гэррана никому нет дела.

Было еще рано, часы даже не пробили полночь. Бал продолжался, бесконечно кружась вокруг своей оси. Тенсен пока не вернулся.

От Арина пахло духами Кестрель. Ее аромат смешался с запахом моря. Он скинул с себя рубашку и увидел, что она разорвана на плече. В дырку можно было просунуть палец. Арин тихо выругался. Рубашка была не новая, но лучшая из его вещей. Арин так торопился на бал, что, прибыв в столицу, успел лишь вытащить рубашку из сундука и кое-как застегнуть манжеты. Может быть, тогда шов и разошелся. Рано или поздно это все равно бы произошло: всем его хорошим вещам, доставшимся от отца, было не меньше десяти лет. На Арине эта одежда, даже перешитая, сидела очень плохо. Отец был изящным мужчиной с идеальными пропорциями. Если бы сейчас он встал рядом с Арином, никто не назвал бы их родственниками.

Арин поднес руку к лицу. Само строение черепа делало его лицо грубым. Отросшая щетина неприятно колола пальцы. Как глупо он, должно быть, выглядел, появившись среди роскошно разодетых придворных в таком виде: небритый, в рубашке с чужого плеча. Грубый, похожий на разбойника. Таким на балу не место.

Арин раскрыл складную бритву, набрал воды в раковину и вспенил мыло. Он начал бриться, стараясь не слишком вглядываться в собственное отражение. Бритва царапнула по коже, пена вокруг ранки порозовела. Наконец Арин закончил, вытер пену, полил воду себе на голову. Потом посмотрел в зеркало: мокрые волосы, чистое лицо.

И снова, как бывало иногда, Арин увидел того мальчишку, каким он был до войны. Этот ребенок вызывал у него нежность. Мальчуган никогда не винил его за то, что Арин занял его место, но, когда в зеркале вдруг отражались детские черты, взрослый Арин отводил взгляд. Как бритва случайно задевает кожу, так бередило его это воспоминание.

С влажных волос на лицо текла вода. Он вздрогнул от холода — все-таки стояла зима. Покопавшись в сундуке, Арин отыскал ночную рубашку и халат.

Он снова испытал волнение, как тогда, в коридоре, перед тем как выйти на галерею. Портьера, которую задернула Кестрель, слегка покачивалась. Арин осторожно прикоснулся к мягкому бархату. Кестрель казалась такой усталой, загнанной.

Арин вспомнил, как они стояли рядом в темноте… Горло сжалось, будто от жажды. «Докажи мне», — потребовал он, охваченный желанием и глупой уверенностью, которая то накатывала, то отступала — так быстро, что он сам не понимал, где правда. «Докажи, что тебе нужен именно принц». Кестрель его оттолкнула.

В какое-то мгновение Арин готов был поклясться: она хочет того же, что и он. От ее кожи исходил аромат желания. Разве он мог ошибиться? Но потом Арин вспомнил, как Кестрель сбежала из его дома в Гэрране. Словно наяву он увидел, как, сверкая глазами, сжимая в руке нож, она стояла на причале. Ее взгляд тогда ужаснул Арина. Но сам виноват: лгал ей, заманил в ловушку, убил ее друзей, а заодно и чувства, в которых Кестрель призналась после Зимнего бала… до того, как обнаружился обман Арина. Неудивительно, что дочь генерала предпочла другого.