Преступление победителя - Руткоски Мари. Страница 8

У Кестрель закружилась голова, она пошатнулась и едва успела схватиться за полку.

— Я знаю, зачем вам так нужно выйти за меня, Кестрель. Хотите, чтобы все забыли о том, как после восстания вы не оказались в тюрьме, в отличие от всех остальных валорианцев в городе? Но вы-то были особенной, не так ли? Вы принадлежали ему. Это всем известно.

Головокружение прошло. Кестрель схватила с полки глиняного солдатика. По глазам Верекса она поняла, что держит в руках вещь, которая ему очень дорога. Нужно разбить игрушку, бросить с размаху на пол. Кестрель должна поступить с Верексом так же, как его отец. В конце концов, свое сердце Кестрель не пожалела. Внезапно она почувствовала, как душу царапают осколки, будто любовь была растоптанной скорлупой. Сердце екнуло, горло сжал спазм.

Кестрель вернула солдатика на полку.

— Отказываясь стать моим другом, рискуешь нажить себе врага, — твердо произнесла она и вышла из комнаты.

Кестрель вернулась к себе и отослала всех служанок. Теперь никому нельзя доверять. Она села у крохотного окошка, через которое пробивался слабый луч света. Монета с символом Джадис тускло блеснула на ладони.

«Год денег», — вспомнила Кестрель. Утром она действительно собиралась сходить в библиотеку, как сообщила Верексу подкупленная горничная. Кестрель хотела почитать о гэрранских богах, но потом передумала. Дворцовая библиотека не могла похвастаться большим выбором книг. Придворные приходили туда выпить чая с друзьями, а военные — сверить карты. Ни то ни другое Кестрель не интересовало, и уж точно она не хотела, чтобы весь двор увидел, как невеста принца копается в гэрранских книгах. Поэтому у дверей библиотеки она свернула в сторону музыкальной комнаты.

Кестрель забралась с ногами в кресло и попыталась обдумать разговор с Верексом, отбросив эмоции. В руках она вертела монету. Император. Джадис. Император. Джадис. «Мой отец — двуличный человек», — сказал Верекс. Рассматривая монету, Кестрель вдумалась в эти слова. Две стороны монеты, два лица. Мысль словно упала в темный колодец ее памяти и зацепилась за что-то.

Каждый гэрранский бог повелевал не одним, а множеством явлений, так или иначе связанных. Например, богу звезд подвластны звезды, а заодно и несчастные случаи, беды и красота. Бог душ… Вдруг у Кестрель перехватило дыхание: она вспомнила, как Арин упомянул бога душ, который в то же время был богом любви. «Моя душа принадлежит тебе, — сказал он. — Ты это знаешь». Каким открытым, честным было его лицо. Он как будто испугался собственных слов. И Кестрель тоже стало страшно — оттого, как точно эти слова описывали ее собственные чувства. Ей и сейчас было не по себе.

Монета. Сейчас нужно подумать об этом.

Бог денег не считался честным. Теперь она это вспомнила. У него, как у монеты, имелось две стороны: он мог быть то мужчиной, то женщиной. «Это бог купли и продажи, — говорила Энай, — а следовательно, он покровительствует переговорам и секретам. Ведь нельзя одновременно увидеть две стороны одной монеты, верно, дитя мое? Этот бог хранит тайны».

Бог денег был также богом шпионов.

5

Арин помнил все. Помнил, как легко было поначалу шпионить по приказу Плута.

— Я доверяю тебе, как никому, — шепнул ему на ухо предводитель повстанцев после того, как Арина продали дочери генерала. — Ты — моя правая рука. Вместе мы сумеем сломить валорианцев.

В это мгновение все встало на место, как шестеренки хорошо смазанного механизма. Вот только… Все оказалось не так просто.

Дочь генерала проявила к рабу интерес. Казалось, это прекрасная возможность, но даже тогда, в самом начале, Арина мучило дурное предчувствие — смутное, тяжелое, беспокойное. Отчего-то он был убежден, что вся эта история не доведет его до добра. К тому же Арин никогда не умел вовремя остановиться.

Рядом с Кестрель он становился крайне неосторожен. Говорил то, что не следовало. Нарушал правила, а она спокойно наблюдала, не пытаясь ему помешать. Он решил, что ей просто все равно.

Потом появилось новое чувство, которое Арин непременно распознал бы, если бы сумел признаться себе, что ощущает на самом деле. Ему все время казалось, что генеральская дочка спит с открытыми глазами, и бороться с желанием как следует встряхнуть ее становилось все сложнее. Госпоже нет дела до раба? Что ж, он заставит ее поменять мнение.

Арин помнил.

Помнил, как не мог уснуть в бараке, потому что в темноте ему не давали покоя звуки музыки, доносившиеся с виллы. Девчонка все играла, играла, не беспокоясь о том, что он устал. Она не то что не знала об этом, но вообще не думала о своем рабе.

Управляющий-валорианец высек его кнутом за какой-то мелкий проступок. На следующий день девчонка поехала к кому-то в гости на чай и велела сопровождать ее. Из гордости Арин не подал виду, насколько ему больно. Следы от кнута на спине кровоточили и горели огнем. Но она ничего не замечала, да и сам Арин не желал выглядеть слабым — девчонка только порадуется.

В то же время он напряженно вглядывался ей в лицо, пытаясь убедиться, что Кестрель слышала о назначенном ему наказании. Девчонке явно было не по себе оттого, что ее рассматривают, но и только. Она ничего не знала. Арин точно заметил бы фальшь. Скрыть чувство вины ей никогда не удавалось. Но девчонка спокойно сидела на диване, держа в руках чашку с блюдцем. Она отвела взгляд, повернулась к какому-то лорду и рассмеялась над его шуткой.

Ее невинность бесила. Она должна узнать, как поступил с ним управляющий. Пусть винит себя в этом, и не важно, что она лично не отдавала такой приказ и даже не знала об этом. Невинна? Кестрель? Ну уж нет!

Арин поднял воротник рубашки повыше, чтобы спрятать алую полосу в том месте, где кнут задел шею. Он не хотел, чтобы девчонка знала. Не хотел, чтобы она видела. И в то же время…

«Посмотри на меня, — мысленно заклинал Арин. — Посмотри».

Кестрель повернулась и взглянула на него.

Его захватили странные воспоминания, словно жестокая рука орудовала хлыстом, расчерчивая кожу хаотичным узором. Чувства пылали, как воспалившиеся раны. Больно, как же больно…

— Арин, — упрекнул его Тенсен во время встречи с хранителем гэрранской казны, который с каждым днем становился все мрачнее, — опять витаешь в облаках? Ты ни слова не слышал из того, что я сказал.

— Так повтори.

— Император отчеканил новую монету в честь помолвки.

Арин не желал ничего слышать об этом событии.

— По-моему, тебе стоит взглянуть, — добавил Тенсен.

Арин послушно взял монету, но не увидел в ней ничего интересного. Тогда Тенсен рассказал ему легенду о Джадис. Монета выскользнула из рук Арина и упала на пол.

Он помнил. Помнил, как все изменилось. Он видел, как Кестрель протянула цветок ребенку, на которого никто не обращал внимания. Видел, как она с улыбкой проиграла в карты пожилой валорианке, над которой остальные насмехались, не пытаясь даже понизить голос, потому что старуха, по их мнению, все равно выжила из ума и ничего не поймет. Во время игры Арин стоял за спиной Кестрель и видел, что у той на руках отличные карты.

Она всегда была честна с ним. Арин жадно глотал эту искренность, словно воду из протянутой чаши.

Он помнил, как блестели в темноте ее слезы. Помнил ее удивительный ум, похожий на грациозного дикого зверя с острыми когтями, который не желал угодить в ловушку. Помнил, как она предотвратила его жестокое наказание с таким видом, будто оказала пустяковую услугу, а не оставила в неоплатном долгу.

— Арин? — вновь раздался голос Тенсена.

Но тот погрузился в воспоминания. Какими серыми стали дни с тех пор, как он в последний раз видел ее! В тот день Кестрель вручила ему указ, в котором император даровал свободу Гэррану, и сообщила о своей помолвке. «Поздравь меня», — сказала Кестрель. Арин не мог в это поверить. Он умолял ее передумать, но она не пожелала слушать. «Ах, Арин, — качала головой Сарсин, когда он отказывался покидать комнаты, где жила Кестрель. — На что же ты рассчитывал?»