Большое кино - Гаррисон Зоя. Страница 75

— Хотите воды? — Раш, словно зачарованный, смотрел на ее бумаги, и Либерти не сомневалась, что он отлично разбирает написанное.

Открыв чистую страничку, она решительно произнесла.

— Что вы хотите мне сообщить?

— О, это совершенно новый подход к делу!

— Я о «жутких сестренках». Кажется, так вы их назвали на прошлой неделе? У меня сложилось впечатление, что вы хорошо знакомы и с матерью, и с дочерью…

С момента своего возвращения со Звара Либерти чувствовала себя, как на «американских горках»: головокружительные взлеты, падения в бездну, резкие повороты, грозящие членовредительством. Интервьюировать Раша — не на сухие деловые темы, а по личному поводу — было все равно что встать в разогнавшейся коляске «американских горок» в полный рост.

Раш усмехнулся и не спеша набил трубку табаком:

— Вы правы, хотя с Китсией я не виделся уже много лет, да и не я один.

— Зато я виделась.

Кивнув, Раш указал ей на несколько пачек сигарет, разложенных на столе, и Либерти потянулась к «Кэмелу». Манеры хозяина производили на нее сильное впечатление, как и его хобби; он коллекционировал старинные русские иконы и картины великих мастеров — от Рембрандта до Раушенберга, пробегал по четыре мили в день и говорил на семи языках. Она как будто владела фактами, но если разобраться, знала о нем до смешного мало.

— Насколько я понимаю, Кит должна быть ободрена прогрессом «Последнего шанса». А в каком восторге ваша дочь!

— Я бы предпочел не поднимать сейчас эту тему и дождаться пресс-релиза.

— Вот как? А мне казалось, что все это — дело ваших рук!

— Ошибочное впечатление. Мне бы вообще не хотелось, чтобы моя дочь снималась в кино. К тому же с этим фильмом связано чересчур много отрицательной рекламы, да и с ней самой тоже. Для «Рейсом энтерпрайзиз» это не лучшая ситуация.

— Пожалуй… — Либерти была совершенно сбита с толку.

— Боюсь, при всей своей опытности Кит проявляет чрезмерную наивность в общении с прессой. Ей недостает хватки. которая есть у ее матери.

— Разве существует другой способ замять историю со смертью на съемочной площадке? — Либерти торопилась перейти к интересующей ее теме и заранее волновалась.

— По-моему, да.

— А как насчет вашего романа с Монетт Новак?

Либерти думала застать его врасплох, но Раш так широко улыбнулся, словно она польстила ему своим намеком.

— Никак. Я встретился с мисс Новак один-единственный раз. Невероятно, чтобы я произвел на нее такое сильное впечатление, от которого она…

— Как бы вы прокомментировали нападение миссис Новак на Кит Рейсом во вторник? — Либерти была довольна тем, что ее голос звучит как обычно. Притворяясь, будто не знает ответов на свои вопросы, она могла заставить Раша поскользнуться.

— Что ж, ничего удивительного. Все матери души не чают в своем потомстве. — Он пренебрежительно махнул рукой, словно давая понять, что не очень-то верит во всю эту историю.

— То есть вы считаете…

— Что все это блеф.

Она не стала показывать, как он ее разочаровывает, и, вскочив, произнесла жизнерадостным тоном:

— Не возражаете, если я пройдусь по кабинету? Человека можно понять по тому, что он вешает на стены.

— А вам хочется меня понять?

— Может быть…

Внимание Либерти тут же привлекли несколько больших фотографий в рамках, вывешенных вдоль зеленой стены на уровне глаз. Это были студийные работы, возможно, выполненные профессиональной аппаратурой, и они добавляли к облику Раша Александера немало нового. Похоже, Эбен был прав: Раш действительно питал противоестественную слабость к своей дочери, причем до такой степени, что этого было уже не скрыть. Фотографии были не из тех, что вывешивает обычный папаша, гордый своим творением. Перед Либерти висели иллюстрации к «Лолите» в увеличенном масштабе. Ей впервые стало жаль Раша.

— Ну, что вы о ней скажете?

Она через силу засмеялась. На память пришли слова Пирса: «Только не подлетай к потолку…»

— Фотогеничная девушка, — пробормотала она и перешла к фотографиям самого Раша, где он был снят с известными бизнесменами, и в частности с Арчером Ренсомом. Везде он выглядел одинаково: хорошо одет, сдержан, неулыбчив. Лишь на одной из фотографий рядом с ним стояла красивая женщина средних лет. Услышав звук открываемой двери. Либерти оглянулась — официант вкатил в кабинет тележку с чаем и двумя вдетыми в бронзовые кольца салфетками. Эти приготовления не вызвали у нее особого энтузиазма. Она снова взглянула на фотографию и только тут узнала в женщине Китсию.

Официант тем временем расставлял тарелки на маленьком столике в углу: толстые куски ростбифа, вареная морковь, запеченный картофель, здесь были два краба с мягкими панцирями, горка зеленого горошка и яблоко под зеленым соусом.

— Я велел своему секретарю заранее выяснить, что вы любите, — любезно заметил Раш.

— Вот это да! — Либерти наградила его подобием улыбки.

От такого внимания ей стало еще больше не по себе. Раз он знает о ее слабости к мэрилендским крабам, то не ведомы ли ему и другие ее грешки?

Раш отпустил официанта и пододвинул ей кресло.

— Надеюсь, вам понравится праздничный ленч. С днем рождения, Либерти! — Он уселся напротив и взмахнул салфеткой.

Она заметила, что на его тарелке всего по четыре: четыре куска ростбифа, четыре морковки, четыре картофелины.

— Что за смысл в четырех? — поинтересовалась она.

Он улыбнулся, продолжая кромсать ростбиф:

— Вы и вправду потрясающе наблюдательны. В детстве у меня всегда было по четыре шоколадки на целый день. Мне не хочется забывать, что в свое время я обходился малым. Как видите, не вы одна пережили тяжелое детство.

— Вижу, — ответила она бесстрастно и направила вилку на краба.

— Надеюсь, вы не страдаете отсутствием аппетита, тем более в свой день рождения, не принадлежите к числу странных женщин, косо глядящих на еду как таковую? Скажем, моя дочь… Вот кто любит поесть! Иногда мне кажется… — Он задумался. — Кажется, она проглотила бы весь мир, дай ей волю.

— Отчего же, я тоже люблю поесть, — в доказательство Либерти отправила в рот микроскопический стручок гороха, — но не люблю делать из еды культ. Кстати, у Кит было такое же тяжелое детство, как у вас?

Он посмотрел на нее так, словно не понял вопроса.

— У Кит ведь не было отца, — пояснила Либерти.

— Ну, не знаю… Китсия вполне могла заменить ей обоих родителей.

— И вас не интересует, кто отец Кит?

— Нисколько. Я и так знаю, кто это.

— Неужели? — Либерти чуть не прикусила язык. — И кто он, по-вашему?

— Уймитесь же наконец! — урезонил он ее с улыбкой. — Арчер правильно вас охарактеризовал как чрезвычайно прямодушного ребенка. — Он замолчал и стал тщательно пережевывать мясо — судя по всему, Раш считал, что правила интервью задает он сам. — Вернемся лучше к «Последнему шансу»: вся эта история очень сильно повлияла на всех нас.

— В каком смысле? — рассеянно спросила Либерти. Она сильно сомневалась, что Раш действительно знает, кто является отцом Кит. Да и откуда бы?

— До недавнего времени киностудия «Горизонт» была особой гордостью Арчера…

— Не мудрено. — Либерти ухватила пальцами крабью клешню и озадаченно на нее уставилась. — Обходится без рабского труда, никаких скандалов с юными жительницами Тайваня, слепнущими над сборкой микросхем. Это уже повод для гордости.

Ни рака, ни сколиоза. — Она заметила, что Раш словно застыл с ножом и вилкой в руках. — Кажется, не одной Кит иногда приходится усмирять прессу, — бросила она небрежно.

Ее собеседник мгновенно пришел в себя и хитро усмехнулся:

— Да уж, не одной ей! Ситуация с Комиссией по биржам и ценным бумагам очень серьезна. — Раш так осторожно попробовал вино, что Либерти испугалась, как бы он не послал за другой бутылкой.

— Я удивлена тем, что пресса малюет Ренсома одной черной краской, при том, что у его компаньона репутация человека, умеющего затыкать прессе рот. У вас что, упадок сил?