Сердце мира: часть вторая (СИ) - Рауд Алекс. Страница 27

Эртанд хмуро глядел на него.

– На сей раз ты рассказал все или снова что-то утаил? Может быть, Мадраго потому и не поверил тебе, что всегда слышал полуправду?

– Я не врал тебе, когда говорил, что мы сражаемся за то, чтобы спасти этот проклятый мир. Тебе не хватает этого? Нужны подробности? Мадраго они и погубили, потому что в чистую правду никто не поверит, – Саттаро скривил губы. – Думаешь, я не проверял? Думаешь, за десять лет странствий меня не обвиняли во лжи, когда я выкладывал им все, как есть? Ты не первый, кто пытается раздавать мне советы. И будь добр, прислушайся к моему: всему миру будет гораздо лучше, если ты оставишь свое мнение при себе, а сам будешь выполнять мои приказы. Мы отбросили отряд Хетты, но если задержимся тут еще хотя бы на четверть часа, за нами придут снова. Сильно сомневаюсь, что мы это переживем.

– Мне ты можешь говорить правду. Только что мне предлагали сдаться и перейти на сторону этой Хетты. У меня не было ни единой мысли о том, чтобы предать тебя, хотя перевес был на стороне врагов! Я никогда не предам тебя и позже. Я просто хочу знать правду.

– Час назад ты не знал, что можешь зажигать огонь на расстоянии и наносить наты на свое тело. А сейчас ты убеждаешь меня, что никогда не предашь. Повторяю: ты не первый, Эртанд. Сломалось даже Сердце мира, исправно работавшее три тысячи лет. В мире нет ничего неизменного.

– Есть. Пусть я и не первый, значит, буду последним, – упрямо произнес маг. – Просто говори мне правду.

Саттаро хмыкнул.

– Посмотрим, – он отвернулся и зашагал к завалу. – Но у нас есть вещи и поважнее. Хранители сейчас вернутся. Пора вытаскивать Турна, иначе он лишится не только ноги, но и жизни.

Эртанд кивнул.

Так и есть. Всегда находится что-то важнее правды.

9. Глаза Гор

Мир был единым. Не существовало четких линий между одним и другим, как то видят люди. Не было отдельно земли, воды или неба — там, в вышине, их соединяли каменистые горы, одетые в короны из душных облаков, робко тянущиеся вверх растения, не способные жить без дождя, земли и тепла, которое давал гигантский огненный шар в небе — тот, что люди называли солнцем и считали выколотым глазом своего бога.

Глазам Гор все это не требовалось. Но и он был един с тем, что его окружало — с причудливыми линиями, которые перетекали в него из темных пещер, из гнезд вархов, от холодных горных ручьев и вечных сквозняков перевалов. Они отдавали по кусочку себя, своих натов, чтобы сформировать новое тело конструкта. Из неживого сотворить живое.

Или мертвое.

Айгар Безумец создавал для себя могущественных слуг, которые выполняли определенные задачи. Никаких эмоций, собственной воли – слепое следование приказам. Полная противоположность людям-идиотам, которые не оценили революционных идей мага и стали его преследовать, а ученики и друзья — предавать.

Он не учел лишь одного. Или учел, но решил, что это не будет иметь значения, пока течет его век. Или хотел что-то исправить, но не успел – его убила им же придуманная Схема. Или даже сделал это нарочно — как шутку. У человека, который разделил континент на четыре части и заставил его сотрясаться в катаклизмах, чтобы люди прекратили междоусобицу и помирились, было странное чувство юмора.

Ничто в мире не постоянно. Высыхают океаны, стираются в пыль горы, на месте зеленых островов возникает ледяная пустыня. Связанные с ними конструкты тоже изменяются. Они точно так же могут умереть, исчезнуть, кануть в небытие. И кто сказал, что они этого не боятся?

Страх был первым из чувств, которые осознал в себе Глаза Гор. Это было неправильно. Слишком по-человечески. Их такими не создавали, этого не должно было существовать!

Это было больно.

Глаза Гор недоумевал. Почему он не дышит, не ест, не спит, но, как обычный человек, вынужден рано или поздно потерять всех братьев и сестер, сотворенных рукой великого мастера одновременно с ним? И главное — почему ему так плохо от этих мыслей? В этом ощущалась несправедливость.

Гораздо хуже стало, когда они действительно начали уходить в небытие.

Для Глаз Гор оказалось проще отринуть чувства, чем в них разобраться. Тем более Гласа Города попытка это сделать довела до сумасшествия — тоже одно из качеств, присущих исключительно людям. Глаза Гор не собирался повторять его ошибок. Он выполнял только то, что необходимо для выживания — их общего выживания.

И забыл обо всем, когда это привело к убийству его сестры. Той, что по воле Айгара Безумца поддерживала жизнь в Схеме биением своего сердца.

Глаза Гор не знал, можно его считать живым или нет. Он вообще не беспокоился об этом. Зато он знал, что в его груди распускается кроваво-красный цветок ната смерти, который проникает туда с частицами Эстарадских гор, с отчаянными криками вархов, лишившихся гнезд, и сгорающими в огненных вихрях цветами коловника. Скоро Глаз Гор тоже ждала гибель вместе со всем тем, что его окружало на протяжении нескольких тысяч лет.

Наверное, он должен был бояться неизбежного исхода, но чувствовал лишь жгучую ненависть и желание мести. Саттаро заслужил самое страшное наказание, и раз они так или иначе все умрут, Глаза Гор хотел исполнить кару собственными руками. Пусть тело не успеет восстановиться до того, как Саттаро покинет Эстараду, и убийцу придется отпустить. Это ненадолго. И пусть там, в Шердааре, конструкт будет по-настоящему слеп. Его это не останавливало.

У всего есть смысл существования. У камней, на которые взбираются погреться ящерицы, у животных, которые становятся чьей-то пищей, у ветра, листьев, тумана. И у Глаз Гор когда-то была цель, но ее отобрали.

Если защищать больше нечего, почему бы не сделать своим смыслом месть?

10. Дурак

Таш смотрел в небо. Из-за дымчатых гор медленно выкатывалось солнце, все еще ржавое. Хранители говорили, что это из-за песка, который нанесло аж из Каменных земель, но верилось в это с трудом. Сколько отсюда до Исихсаса — лиги и лиги. А с другой стороны, зачем хранителям врать?

В глубине души ему было плевать, правы они или нет. Таш был готов думать о чем угодно, лишь бы не о своем проигрыше.

Он поднялся с земли, такой горячей, словно вокруг не стояло раннее утро.

— Уже отдохнул? — спросил Реан, сидевший рядом, на валуне. – Быстро ты. Эх, молодость…

Встал воин с едва заметной неохотой. В драке с Забом ему повредило колено, и теперь он прихрамывал.

Сражение вообще обошлось хранителям дорого. Трое погибших, несколько раненых, а главное — они не получили совершенно никакого преимущества. Ну, лишили одного из людей Заба ноги, но что-то Таш не видел, чтобы это помешало остальным разнести противников в пух и прах.

Что удивляло, так это то, что в лагере смерть трех соратников не вызвала глубокого горя. Хранители погрустили, соорудили им простенькие могилы из наваленных друг на друга камней, кто-то из женщин поплакал, набожный Жрец прочитал молитву за упокой, да и все на этом. С тех пор о гибели друзей свидетельствовали лишь редкие вздохи и сетования, что-де Линви лучше охотился, да только он уже никогда не смастерит силки.

Не позавидуешь хранителям, раз они так привыкли к смерти. Впрочем, с их-то подготовкой…

Когда два дня назад они с Лааной ушли с постоялого двора и нагнали хранителей, казалось, что все не так уж плохо. Хетта изощренно ругалась на шердском, но обратно их не отослала. Ташу выдали оружие, Лаану отправлять в лагерь было поздно, поэтому ее взяли с собой и наказали держаться как можно дальше от сражения.

К тому времени оказалось, что отряд Заба развернулся и направился по другой дороге. Таш уже решил, что схватка откладывается, как Глаза Гор объявил, что знает «короткий путь». Таш только хмыкнул. Вокруг широченные горы с ущельями, их и за полдня не обойти. Какой, к Урду, короткий путь?

А потом Глаза Гор увел хранителей под землю.

В сырых и темных пещерных ходах стало ясно, как им удавалось так долго скрываться от преследования. Заблудиться в кромешной мгле – в два счета, для этого и факел не нужно гасить. Уже через несколько поворотов с совершенно одинаковыми коридорами Таш забыл, как возвращаться. Наверняка тут сгинуло немало отрядов, охотившихся на беглых тинатов.