Сердце мира: часть вторая (СИ) - Рауд Алекс. Страница 46

Хотя половине Эртанда было совершенно наплевать, что там рассказывает Саттаро, вторую его половину это разозлило. Он снова попытался что-то сказать, но губы покинул только вздох.

Обнаженной кожи коснулись холодные пальцы. Мука продолжилась.

– Я не буду уродовать твою сущность, как мог бы. Будешь выполнять мои приказы – этого хватит. И ненависти во взгляде, пожалуй, у тебя многовато. Стоит ее уменьшить.

Плечи Эртанда напряглись и расслабились. Все – против его воли. Он больше не управлял собой. Жив ли он вообще?

Он качнул головой. Влево – вправо. Влево – вправо. Жив. Но в голове ни единой мысли.

Влево – вправо. Влево – вправо. И так неплохо, в общем-то. Куда лучше, чем раньше. Столько тревог, волнений. Зачем?

Влево – вправо. Влево – вправо.

– Ты молодец, – шептал сверху Саттаро. – Всегда бы ты был таким…

16. Хранитель

Дни текли за днями. Эртанд перестал их подсчитывать. Какая разница, если твоя жизнь целиком и полностью зависит от чужой воли и определяется только ей?

Он зачаровывал оружие для Ме Рооша. Таскал мертвецов для Саттаро. Спал. Ел. Справлял нужду. Все было одинаково — без мыслей и забот о завтрашнем дне. Во всяком случае, так должно было быть, но комок отчаяния, отвратительной беспомощности никуда не исчезал.

Спасением стала Киэна. Саттаро проявил милость — запретив общаться с кем-либо, кроме него, Турна и Ярхе, он сделал исключение для родственницы хозяина. Правило было лишь одним — не сообщать, даже не намекать ей на то, чем занимаются хранители и что означают царапины на его теле.

Конечно, Киэну они взволновали. Она чувствовала изменения в мужчине, который ей полюбился. Эртанд это видел, но на все расспросы мог только криво улыбаться. Хорошо, что девушка оказалась не слишком любопытной. Работа на дядю научила ее тому, что некоторые секреты лучше не знать.

Эртанду – той половине, которую изменил Саттаро, — это нравилось. Второй половине, до которой он добраться не мог или по какой-то причине не стал, нравилось то, что рядом с Киэной исчезают тяжелые мысли.

У нее было красивое тело. Округлые плечи, мягкий живот, грудь, в которую приятно утыкаться лицом. Ее сладковатый запах пота и тихие стоны удовольствия сводили Эртанда с ума. Он перестал ночевать в комнате с Турном и Ярхе, предпочитая им время с Киэной. Хорошо, что Саттаро не противился. Эртанд не мог наложить на себя руки, но ласковые прикосновения молодой женщины и нежные поцелуи как будто снимали вес с его души. Он старался отплачивать тем же – насколько получалось из-за въевшихся в его кожу узоров, которые сожрали добрую часть его чувств и переживаний.

Киэна была единственным настоящим, что оставалось в его жизни. Когда ее не оказывалось рядом, к горлу подступала тошнота, а голова сама собой начинала покачиваться в разные стороны.

Влево — вправо. Влево — вправо.

В конце концов, что еще делать марионетке?

Ту ночь он снова проводил с Киэной. Шердка спала на его руке, притиснувшись к нему всем телом и едва слышно посапывая. Рука онемела от тяжести, но Эртанд ее не убирал. Он вдыхал аромат темных волос Киэны, впитавших в себя горечь пожаров и остроту южных пряностей, теплый ветер Шердаара, жар их совместных ночей, и мечтал о том, чтобы никогда не вставать с этой постели, остаться здесь навсегда — с женщиной, к которой он чудовищно быстро привык и с которой его ждала неизбежная разлука. Это было сладко и больно одновременно и никак не давало уснуть.

И если бы не это, Эртанд не услышал бы ругань Ярхе с привратником, а затем скрип ворот.

В том, что он слышал именно девятипалого шерда, Эртанд не сомневался. В последнее время они по полдня торчали в мастерской, корпя над огненным оружием. Турн, оказавшийся в убежище Ме Рооша бесполезным, притаскивал вино, напивался сам и напаивал им старого товарища. Хотя Ярхе после этого продолжал работать, его язык развязывался длиннее обычного, и у них с Эртандом изредка получалось подобие беседы. Молодой маг даже стал одним из немногих человек, посвященных в историю, откуда у Ярхе взялось его прозвище — «ящерица», и знающих его настоящее имя.

Так себе, вообще-то, была история. Как будто вечно прячущийся от чужих взглядов человек мог получить другую кличку. Похоже, что Ярхе снова ее оправдывал, куда-то сбегая, пока все спят. Разрешения на это Саттаро ему совершенно точно не давал.

И снова сущность Эртанда разделилась надвое. Одна считала, что Ярхе мог сбежать к шлюхам в бедный квартал Зехтара, спросив об этом Саттаро прямо сейчас, так что незачем вставать и уходить от мягкой теплой Киэны. Вторая видела в тайном исчезновении спутника дурной знак. Темнота опустилась на город часа три назад, так долго ждать похода в увеселительное заведение нет смысла. Если для чего-то и терпеть столько времени, то только для того, чтобы все заснули и получилось улизнуть незаметно.

Решение, как поступить, принимал не Эртанд — за него выбрали выведенные на коже символы.

Он аккуратно сдвинул Киэну, порадовавшись, что удалось не потревожить ее сон, оделся и поднялся на верхний этаж. Может, ему все-таки показалось и Ярхе как ни в чем не бывало дрыхнет в своей постели?

Его место пустовало. В комнате храпел один Турн, распространяющий вокруг запах кислого вина. Эртанд поморщился и спустился в самый низ дома, к Саттаро. Сегодня оказалась одна из тех редких ночей, когда ему поставили свежего мертвеца.

Грудная клетка нищего шерда, скончавшегося от какой-то болезни, была раскрыта. Эртанд не выдержал и отвернулся, не в силах смотреть на раздвинутые ребра и вынутое сердце.

— Я никуда его не отпускал, – уверенно произнес Саттаро. – Жди во дворе и выясни, куда он ходил. Что делать дальше, ты знаешь.

Он знал. Именно поэтому еще раз отправился наверх, захватил меч, над которым они с Ярхе завтра собирались работать, а потом вышел во двор и устроился в тени рядом с крыльцом.

Ворота заскрипели во второй раз через полчаса. Опять стал ругаться привратник, требуя двойной платы за молчание. Зазвенели монеты, и голоса стихли. Ярхе умел ступать беззвучно. Если бы не фонарь у двери, то коренастая фигура в решшасе, плотно обматывающем голову и оставившем открытыми лишь глаза, проскользнула бы в дом незаметно. Эртанду все равно не нужен был свет, чтобы понять, кто перед ним. Он прошел за Ярхе до верхнего этажа и ступил в комнату следом.

Чадящий огонек лампы освещал пустую спальню и замершего посередине Ярхе. Услышав хлопок закрывающейся за его спиной двери, он даже не обернулся.

Понял, что ему отсюда не выбраться.

– Тебе удалось растолкать пьяного в стельку Турна? Делаешь успехи, — несмотря на похвалу, одобрения в его голосе не прозвучало.

-- Почему ты решил, что это был я?

– Саттаро не стал бы тратить силы, а сам он в таком состоянии не встал бы.

– Встал. Когда услышал, что ты взял за привычку разгуливать по ночам без нашего ведома. Он ждет в коридоре на тот случай, если ты вздумаешь сбежать.

Ярхе медленно повернулся. Он успел размотать головной убор, и на Эртанда смотрело иссушенное ветрами смуглое лицо с блестящими черными глазами. Под кожей расплывались темные нити натов, среди которых мелькнул неприятно знакомый страх.

– Зачем? – тихо спросил Эртанд. – Зачем предавать нас сейчас?

Шерд вдруг рассмеялся, запрокинув голову назад, и так же резко посерьезнел.

– Сейчас? Ли Хетта нашла меня еще в Тамин-Арване. Она баба вздорная и себе на уме, но в одном права – у Саттаро не все в порядке с головой. Ты же видел его наты – черная волна безумия, которая готова захлестнуть весь мир. Саттаро плевать, что будет с нами, у него свои цели. Я думал: может, рабство прочистило ему голову от сумасшедших идей? Но воз и ныне там. Он угробит нас всех ради своего бессмертия.

Эртанд моргнул.

– Что?

– А, так ты до сих пор ничего не понял. Это же складывается, как два и два: сердце конструкта, которое не останавливается тысячелетиями, оживление мертвых, постоянные отговорки от того, чтобы вернуть артефакт на место. Он все равно пойдет к Экоранте, туда, где нашел Сердце. Только там есть все, чтобы сделать себя бессмертным. Вот увидишь, – не дождавшись реакции, он с жалостью улыбнулся. – Умный ты парень, да не очень. Без этих царапин гораздо лучше был. Может, раньше ты понял бы меня… Что там, наверняка понял бы. Не зря же Саттаро тебя исполосовал. Ты ему нужен, а я – нет. Так ведь?