Воин пепла (СИ) - Рауд Алекс. Страница 32

Так или иначе, начало было положено, и ценой за него стало то, что мертвенно бледный целитель едва держался на ногах. Маг вложил кубок в ладонь друга и помог донести до рта. Карас признательно кивнул. В отношении боли вино иногда действовало лучше заклинаний.

– Что ты натворил, мальчик мой, что ты натворил… – бормотал граф. Каблуки на его сапогах бойко отстукивали по паркету.

– Да не волнуйтесь вы так, дядя. Я погасил огонь. Ничего, кроме верхнего слоя тростника, не сгорело. Ущерб небольшой. Так, подымило только.

– Да я не об этом, как ты не понимаешь! Ты хоть представляешь, в какое положение меня поставил?!

Игнатос не выдержал, развернулся и грохнул кулаком по длинному обеденному столу. Капитан вздрогнул. Маг, немного удивившись несвойственно яркому для графа проявлению чувств, взял с блюда кусок тонко нарезанной ветчины и запихнул в рот.

Он слишком устал, чтобы пользоваться лежавшей рядом вилочкой.

Граф, заметив это, потер переносицу.

— Мне нужно поговорить с тобой наедине. Позволь капитану Николейну уйти. Я буду рад, если твой друг тоже подождет снаружи. Если это необходимо, я дам клятву сам и попрошу капитана поклясться, что в этот момент тебе не будет принесен или задуман никакой вред, а капитан вернется под твое… в твой плен, — закончил он.

— Карас никуда не уйдет. А капитан… Капитан Николейн, – обратился Тайен прямо к нему, – вы слышали его сиятельство. Можете идти. Пока что.

Мужчина поднялся так резко, что раздался щелчок костей, схватил со стола шлем с плюмажем, хмуро поклонился графу и вышел за дверь. Его доспехи почти не издавали звуков — наверное, все-таки их кто-то зачаровал.

Тайен съел еще кусок ветчины.

– Да что с тобой такое, мальчик? — слабым голосом произнес Игнатос. — Как ты мог нарушить приказ императора и вернуться в Вессалию, более того – в мои владения, словно мы с тобой заговорщики! Ты перепугал горожан, поставил на уши все мое имение! И что это за угрозы – что у тебя в Ориве подельники? А вот это все, -- не найдя слов, он махнул в сторону наполненных подносов с едой. – Что это за ребячество?

– Ребячество? – угрожающе повторил Тайен.

Он бросил на стол кусок хлеба, который разламывал руками, и медленно встал. Несколько шагов к графу дались тяжело, но маг не остановился и не оперся о стол. Пусть дядя думает, что его лицо искажено от гнева, а не от боли.

Игнатос, видимо, так и решил. Он выпрямился, однако не отступил назад.

– Я через весь континент шел за двумя тварями, которые перебили множество ни в чем не повинных людей, – зарычал Тайен. – Жрецов в Золотом храме в Таммаруте, которые не хотели выдавать своего друга, танцовщицу, которая была виновата только в том, что влюбилась в меня, и еще Херн знает сколько народа! Ваших охотников тоже убили они. А в Билиме Кейро собирается выпустить на свободу зло, которое две тысячи лет назад чуть не стерло с лица земли все человечество! Я мог бы пройти до города спокойно, никем не узнанным, но все испортил твой тупица-капитан, которому с какой-то радости взбрело в голову, что нас нужно атаковать, хотя мы были готовы сдаться! Я не собирался никому вредить, но меня вынудили это сделать! Вы это называете ребячеством?

– Ты все еще преследуешь эту женщину?! Тайен… Подожди, – брови графа подскочили на лоб. – Что ты сказал о Билиме?

– Ну наконец-то вы готовы меня выслушать, не обвиняя в разных нелепостях, – огрызнулся маг.

Тяжело ступая, он вернулся к стулу и без всякого изящества на него плюхнулся.

– Мне жаль Шюдде, – скупо признался Тайен. – Я думаю, у моих сообщников это вышло случайно.

– Охотник жив, он всего лишь потерял сознание, а обнаруживший его человек ошибся. Мне доложили об этом, когда ты уже ждал здесь. Шюдде утверждает, что вы не намеревались его убивать, поэтому о подозрениях в убийстве охотников можешь забыть.

– Это была подстава, так ведь? С охотником?

Игнатос поморщился.

– Что за выражения, мальчик мой! Ты урожденный аристократ, а не какой-нибудь голодранец!

– Я всегда был паршивой овцой, – отрезал Тайен. – Отец с детства любил меня тыкать в это носом. «Не так держишь приборы, не то говоришь, не так смотришь»…

Он замолчал. Слова воскресили в памяти сцены, когда отец цеплялся к каждой мелочи, которая ему не нравилась в сыне. Венас Ребеллин заставлял Тайена часами простаивать на коленях в домашней часовне и просить у Всесоздателя прощения за то, что он, ребенок, пролил на пол молоко или нечаянно наступил гостю на ногу. От старших сыновей отец никогда не требовал этого и за более серьезные прегрешения. Наверное, он забыл, что непокорность – это фамильная черта Ребеллинов, а еще – что в этой семье не рождаются дураки.

Непокорность. Как же любила в нем это качество Кейро! Если бы не оно, ничего бы не было…

Она нашла бы другого дурачка.

– Мне жаль, что твоя мать не дожила до этого, – вздохнул Игнатос. – Она обладала несомненным даром свыше успокаивать Венаса. Он потом как с цепи сорвался. Я думаю, он прекрасно видел, как ты на него похож, и старался добиться обратного. А получилось…

– Хватит о моем отце, – утомленно прервал Тайен. Ему не хотелось сейчас снова выслушивать то, о чем ему постоянно говорили в Арраванте. Всё, те времена давно прошли. – Что с Шюдде? Он действительно знает дорогу до Билимы?

– Нет, конечно же! Когда начали убивать всех, кто ходил в город ашари, капитан Николейн решил выследить преступников с помощью хитрости. Он нашел пьяницу, который согласился за несколько монет притвориться, будто ему известна дорога до Старого тракта, а стражники следили за его домом. Увы, – граф развел руками, – мы поймали только вас двоих.

– Кейро уже ушла, – впервые подал голос Карас. – Ей незачем сидеть здесь и выискивать каждого проводника. Что хотела, она уже получила.

– Снова я слышу это имя! – Игнатос сурово посмотрел на Тайена. – Во что ты ввязался, мальчик мой?

– Вам лучше сесть. И возможно, попросить, чтобы вам принесли нюхательную соль.

Граф слушал внимательно, не перебивая, хотя изредка охал и прикрывал веки. Когда Карас без спроса поправлял Тайена, уже начинавшего забывать некоторые подробности, Игнатос неодобрительно смотрел на целителя. Он всегда категорически отвергал панибратство с простолюдинами, которое еще в Арраванте стоило младшему Ребеллину шлейфа из дурной молвы. А Тайен не понимал, как можно холодно относиться к человеку, который много лет спасал его от полученных на тренировках шрамов и ожогов. Однако когда Карас попытался неверными руками набить трубку, маг все-таки попросил его повременить. Такое неуважение Игнатос уже вряд ли стерпел бы, а без его помощи в сложившихся обстоятельствах было не обойтись.

Поэтому Тайен говорил и говорил, рассказывал много и с надрывом, иногда добавляя детали, которых и в помине не случалось в настоящей жизни. Карас в такие моменты щурился и блестел на него черным вороньим глазом, но молчал. Закончил маг лишь к утру, когда механические часы – еще одна невероятная роскошь для такой глухомани, как Орива, – глухо пробили четвертый час ночи.

Игнатос откинулся на спинку и снова потер переносицу.

– Всемогущий Всесоздатель, я о таком даже помыслить не мог! Вынужден признаться, когда ты объявил о своем решении преследовать Кейро, я подумал, что это одна из самых глупых затей, которые могут прийти в голову молодому человеку. И вот, как все обернулось! Поистине неисповедимы пути Всесоздателя.

Тайен криво улыбнулся, сдерживая рвущуюся с языка фразу, что в Гирантис его привел вовсе не Всесоздатель.

– От себя могу добавить лишь то, что Билима действительно крайне опасна, – продолжал граф. – Там каждый год пропадают люди, один раз исчез целый поисковый отряд, который отправился за заблудившимися охотниками. Даже повстанцы, которые могли бы использовать его как прекрасное место для лагеря, держатся в стороне. В этом я уверен совершенно точно. Руины вызывают у них священный трепет, и они не смеют к ним приближаться, считая, что оттуда появляются некие «изначальные люди». Я видел одного из них – обычный дикарь, который опустился до состояния обезьяны и дружил с волками. И уж тем более я никогда не думал связывать все это со злой магией Херна!