Подарок (СИ) - "May Catelyn". Страница 18

Наконец, они вошли в одну из многочисленных гостевых спален. Китайские мотивы были искусно воплощены в отделке покоев принца-регента, но Виктория не могла сосредоточиться на осмотре интерьера и словах Уильяма, пытавшегося сохранить непринужденность беседы, нить которой то и дело обрывалась. Напряжение нарастало, становилось трудно дышать. Вик чувствовала, что ее щеки предательски пылают, хотя он даже не держал ее за руку.

Пара глотков шампанского, выпитого за ланчем, неожиданно подействовала на Викторию. Ей захотелось стать беззаботной и наслаждаться каждым мигом пребывания здесь. К черту все эти светские условности, которыми был наполнен здешний уклад жизни. Больше никакой недосказанность и никакого благоразумия. Ее взгляд, обращенный к нему из-под густых дрожащих ресниц, с головой выдал свою хозяйку. Внезапно словно сработал невидимый пусковой механизм, разрушая стену принципов и убеждений. Уильям почувствовал ее настроение точно так же, как сообщники неожиданно угадывают намерения друг друга.

Он вдруг оказался совсем близко, уловив волнующий шлейф аромата, сопровождавшего Викторию с первого дня их знакомства. В нем было всё — и чувственность, и тайна, и погибельная женственность. Кончиками пальцев он провел по ее щеке. Приподняв зардевшееся лицо, оставил несколько легких поцелуев на ее веках, прежде чем спуститься к приоткрытым губам. Этот поцелуй был не похож на предыдущий. В нем было неистовое признание, которое пробуждало во всем ее теле сладкую истому. Его касания казались ей обжигающими языками пламени, которые разбегались по венам и вызывали дрожь во всем теле. Это было так непохоже на неловкие юношеские поцелуи Альберта в полутемной прихожей. Последовавший за этим первый торопливый опыт любви был так неудачен, что Виктория инстинктивно стала сторониться этой интимной стороны их отношений. В воспоминаниях не осталось ничего кроме боли и страшной неловкости, растерянных глаз и немого сожаления.

С Уильямом все было по-другому. Он словно знал, чего она хочет, словно держал в руках ее сердце и разум. И его губы, нежные и внимательные, бережно и настойчиво ласкали ее шею, спускаясь к открытым плечам.

— Я не тороплю события? — хрипло спрашивал он.

— О нет же! Нет. Нисколько… — отвечала она, забываясь под новым сводящим с ума поцелуем.

Привычным и умелым движением рук он стал расшнуровывать ее платье, сопровождая каждое свое действие новой лаской. Но неожиданно вместо жёсткого корсета его взгляду предстали пенные кружева и диковинного вида полоска атласной на ощупь материи. Он резко выдохнул, и тут же его удивление сменилось неподдельным восхищением:

— Однако, Вы полны сюрпризов, Виктория! — предательски дрогнувшим голосом заметил он, пытаясь сохранить остатки самообладания. Но это было невозможным, потому как открывшееся ему смущало и поражало своей откровенностью, одновременно подчеркивая красоту и изящество каждого изгиба ее точеного тела, заставляя замирать от восторга и желания. И вместе с тем он чувствовал некую скованность Виктории, неопытность во всех ее действиях, которая контрастировала со столь смелым облачением. Мельбурн вдруг подумал, как непростительно было с его стороны не учесть, что все это может происходить для нее впервые. Но грань отделявшая их от полной близости была уже почти преодолена, девушка изнемогала в его руках, она хотела того что должно было случиться, пути назад уже не было. И он не жалел для нее в ответ самых горячих поцелуев, самых искусных ласк, самых страстных и искренних слов.

Она никогда и не подозревала в себе способности к тому, что творилось с нею сейчас. Захлестнувшее ощущение было древним, как сама жизнь. Она выгибалась навстречу ему, вскрикивала испуганной лесной птицей, хватаясь за ткань его рубашки, которая все еще была на нем.

Когда вся одежда наконец упала к ее ногам, он подхватил ее на руки и отнес к широкой кровати с красным изголовьем. Его рубашка приземлилась рядом с ее платьем, а вскоре и последние предметы гардероба были безжалостно сосланы прочь.

Она понимала его тело так же, как и он ее, словно они всегда знали друг друга. С самого начала времен, с первого мгновения, с первого вздоха. Виктория смотрела в его потемневшие от желания глаза и уже не сдерживала стоны, которые он вызывал у нее подобно опытному музыканту, касавшемуся самых потаенных струн. Она узнала себя настоящую, такую, какой ее создала природа, свои желания и страхи, свою страсть и силу, чувственность и нежность. И когда самый сильный прилив наслаждения обрушился на нее ошеломляющим откровением, ей показалось, что она растворилась, исчезла, растаяла, готовая принять его рвущуюся страсть без остатка, вжимаясь всем телом, всхлипывая и шепча что-то на языке самой любви.

Они были словно две жертвы кораблекрушения, выброшенные на берег, ошеломленные и уставшие. Но буря, разбившая корабль их сомнений, принесла обоим абсолютное и неоспоримое счастье. Виктория приходила в себя на широкой груди Уильяма, чувствуя, как рядом учащенно бьется его сердце. Он не был ее первым мужчиной, но теперь совершенно точно знал, что именно ему суждено открыть для нее мир чувственного наслаждения.

— Со мной никогда еще… — открыв глаза и немного придя в себя, тихо призналась она, подтверждая его догадки.

Я знаю, моя дорогая… — сказал он и коснулся поцелуем ее разгоряченного лба, нежно отодвинув прилипшую к нему прядь каштановых волос, выбившуюся из безнадежно испорченной прически. Безупречно застеленную кровать в спальне принца-регента также не миновала печальная участь.

— Похоже, наша экскурсия немного затянулась, — с улыбкой глядя ему в глаза, продолжила Вик.

— Это была восхитительная задержка, и я счастливейший из гидов! — ответил он, награждая поцелуем ее зардевшиеся щеки, подумав, что эта роль теперь подразумевает нечто большее, чем сопровождение по старинному особняку.

— Надеюсь, мы не очень шумели, и Ваши слуги не побегут к викарию за святой водой? — слегка смущенно спросила она, испугавшись, что их могли услышать.

Ее обеспокоенное личико не могло оставить Мельбурна равнодушным. Он притянул ее к себе и нежно прошептал:

— Не волнуйтесь, любовь моя, в этом доме хорошо знают, когда и где не следует находиться, — он заставил себя отодвинуться, оперся на локоть и, проведя пальцем по ее обнаженному плечу, сказал с сожалением: — Как бы мне ни хотелось остаться здесь, с Вами, но все же нам необходимо вернуться в свои покои и встретиться как полагается за пятичасовым чаем. Наша экономка мисс Эттли неусыпно следит за соблюдением традиций. Будем благоразумны и не станем вызывать ненужное любопытство.

Вик послушно закивала головой и сказала с лукавой улыбкой:

— Тогда Вам придется выполнить обязанность Рози. Ведь сама я вряд ли справлюсь.

— Для меня это станет истинным удовольствием, — ответил он, и они принялись с заговорщицким смехом обшаривать спальню, разыскивая выпавшие из прически изящные шпильки.

Глава 11

Вечерний чай был накрыт в одной из гостиных первого этажа с прекрасным видом на озеро. Отменно начищенное столовое серебро отражало мягкие отсветы свечей и языки пламени зажженного камина.

На правах единственной дамы за столом, Виктория разлила чай по чашкам веджвудского фарфора и в восхищении застыла перед горкой с овсяным печеньем, сэндвичами, медовыми коврижками, бисквитами и тёплыми масляными булочками. Джем, масло и мёд заняли своё достойное место рядом с этими рукотворными чудесами здешней кухни.

Ощутив голод после столь интенсивного и романтического досуга, Уильям и Виктория не заставили себя долго уговаривать и решительно потянулись к серебряной этажерке. Пальцы их непроизвольно встретились на ярусе сэндвичей, и в ходе непродолжительной борьбы великодушия, виконт стал обладателем ржаного с копчёным лососем, а гостья довольствовалась пшеничным с огурцом.

Интимность накрытого на две персоны стола не предполагала посторонних глаз, и они открыто наслаждались непринужденной беседой, изредка прерываемой нежными взглядами и «случайным» касанием рук. Виктория удивлялась естественности и гармонии этого момента. Словно они нашли какой-то неведомый остров в океане времени и пребывали на нем, забыв обо всем на свете. Здесь он просто был ее мужчиной, а она его женщиной, все остальное было сейчас неважно.