Слом (СИ) - Моричева Наталия "Кельта". Страница 30

— Госпожа, я... я не знал... я не хотел... Госпожа, — позвякивающий пластинками брони стремительно обретал разум, переводя взгляд с хозяйки на Катю и обратно. — Я сейчас, сейчас...

Охранник поспешно бухнулся на колени и стал неловко поднимать девушку обратно на ноги. Не получалось. Катя отшатывалась, глядя безумным взглядом, продолжая бормотать «Мамочка».

— Иди Вон! — скомандовала хозяйка и бугай проворно скрылся. — Прости нас за это недоразумение, хорошо. Это было просто недоразумение, тебя никто не хотел обидеть. Это случайность, просто случайность. Не держи зла... — она ласково ворковала, ухитряясь не упускать с лица приклеенной улыбки, пока помогала подняться девушке.

Катя потёрла ушибленное плечо, возвращаясь сюда из тени страха, молча кивнула женщине и, прихрамывая из-за неудачного падения, придерживаясь за стену, побрела к комнате. Выделенный ей угол оказался крошечной каморкой. Девушка на ощупь нашла возле двери полочку, на ней подсвечник с огарком. Не с первой попытки, но свечку удалось поджечь, и робкий огонёк высветил голые стены, жесткую пустую лежанку и больше ничего. Но больше ничего и не нужно было. Привычно отряхнув грязь с платья, Катя подложила сумку под голову, свернулась калачиком, натянула вместо одеяла шаль и мгновенно уснула.

Утром первое, что девушка почувствовала — это боль в налившемся синяком плече, и только потом всё остальное. В каморке, душной, но такой тёплой, было темно, а из коридора слышны были шаги и разговоры. Вот и Катя поспешила выйти: на ощупь пробралась к двери и, прихрамывая, отправилась приводить себя в порядок.

Во всём доме царствовала кипучая суета. Люди в серой одежде куда-то спешили, что-то тащили, но даже споря не повышали свои голоса. Богато одетых видно не было, хоть вечером ей и встретилось таких обитателей не меньше десятка. А вот бойцы при оружии остались как и были, они кучками стояли возле въезда во двор, гоготали, тыкая пальцами в слуг, вольно прохаживались, то возвращаясь в дом, то вновь выползая на воздух. И всё встречные посматривали на девушку в белом платье с самыми противоречивыми чувствами: с недоверием, со злостью, со страхом, непонимающие, с надеждой, с подозрением, с ненавистью... Такого внимания к себе Катя ещё не чувствовала и очень надеялась, что больше не почувствует.

Оставшееся до торжественного обеда время она старалась никому не мешать и просто осторожно посматривала по сторонам. С ней не пытались заговорить, ни чтобы рассказать что-то, ни попросить совета или рассудить сторонним взглядом давний спор. Госпожа и господин, так к ним обращались обитатели дома, несколько раз появлялись, чтобы лично проследить за приготовлениями. Порой их сопровождала стайка ярко одетых ближников, которых про себя Катя окрестила «попугайчиками». И с каждой минутой потихоньку у девушки росла уверенность, что не могут быть у искренних, приветливых людей такие застывшие улыбки. Но, кроме встречи с пьяным дураком, других неприятностей не было — ей дали комнату и ужин, утром завтрак... и перед самым обедом, когда начали подъезжать гости, отвели в подготовленную к празднику комнату, занимающую больше половины дома, и усадили за стол для особых гостей.

Со своего места девушка могла видеть весь зал. Каждому человеку, появившемуся из дверей, помимо прочего указывали на Катю и с нескрываемой гордостью поясняли «Это известная юродивая Катя Чистые Руки, так самая, ведомая богами. Видите, она пришла и к нам». Было неприятно, словно говорили не о ней, а о породистом зверьке на ярмарке, расписывая, сколько наград он получил на выставках и в скольких вязках участвовал. Единственное, что вынуждало сохранять приличествующий моменту вид — это уважение к хозяевам дома и нежелание портить им праздник.

Гости прибывали, постепенно заполняя зал, а вместе с гостями в комнате становилось всё больше вооруженных людей, почетным караулом выстраивающихся вдоль стен. Воздуха не хватало. Низкий потолок, коптящие светильники и факелы, парящие густыми запахами редко расставленные блюда создавали непередаваемую удушающую смесь, от которой кружилась голова и с которой не справлялись крошечные отдушины под потолком. Но хозяевам и их гостям такая атмосфер была привычна и не мешала есть, пить, веселиться и громко поздравлять и славить именинника.

А вот Кате кусок не лез в горло, хоть ей заботливо подложили на тарелку немалый шмат дичи и запеченных овощей. Девушка вяло ковыряла ложкой в тарелке, ёжась под взглядами полными любопытства и стараясь не встречаться ни с кем глазами. Во всех речах ей слышались зависть, обман и страх, а в ответах виновника торжества — самодовольное презрение. А ещё настораживали взгляды хозяев дома, их гостей, охраны, слуг... и вслед за взглядами шли шепотки «Катя Чистые Руки, та самая». Это пугало.

Размеренное сытое словоблудие вдруг оказалось неожиданно прервано — в дверь ввалилось с полдюжины оборванцев. Люди в бедной, изношенной почти до лохмотьев одежде, но с чисто умытыми лицами, затравленно огляделись и, радостно улыбаясь, пошли в сторону Кати.

— О, ты ведь Катя! Как хорошо, что ты пришла! — заговорил идущий впереди. — Мы тебя так ждали! Нам столько всего есть сказать богам...

Договорить в затихшем зале он не успел — опомнившаяся охрана, подгоняемая сердитым взглядом хозяев, поспешила наперерез. Амбалы привычно и равнодушно под молчание зала сбили нищих с ног и замахали кто кулаками, кто кривыми мечами в завязанных ножнах.

Катя закричала, долго и пронзительно. Перед её мысленным взглядом яркими мгновениями пронеслись вчерашний удар и вся жестокость первых дней в этом мире, и ещё многое и многое. И из страха неожиданно пришла мысль: «Если они считают, что я воля богов, то пусть слушаются моей воли». И, вдохнув побольше воздуха, она постаралась как могла властно и громко приказать:

— Остановитесь! Не смейте трогать этих людей! — девушка поняла, что её трясёт, но не от холода и не от страха. Впервые в жизни к ней пришли гнев и ярость. — Не смейте трогать этих людей. Прочь!

Катя, даже не заметившая, когда успела встать, решительными шагами обошла стол и приближалась к лежащим на полу. Со всех сторон доносились досадливые высказывания, но местная госпожа с мужем сохраняли презрительное молчание.

— Да кому нужны эти оборванцы.

— Испортили, нахалы, праздник.

— Как жаль, я рассчитывала поговорить с юродивой.

А Катя, хмурясь, поудобней поправила свою сумку и по очереди помогла подняться побитым беднякам.

— Идемте, идемте отсюда, нечего нам тут оставаться, — поторапливала она мужчин, выходя с ними из зала.

По пустому коридору они выбрались из дома, миновали безлюдный двор и приоткрытые ворота, возле которых сидел пьяненький охранник, и по заснеженной дороге в густеющих сумерках побрели в сторону еле виднеющегося села. Было холодно, зима вступила в свои права очень быстро, покрыв белым землю и деревья и пощипывая за лицо и руки. Мужчины уверенно шли по оставленным чуть раньше следам, перешептываясь и пытаясь почтительно кланяться, сталкиваясь с девушкой взглядами.

Мрачная деревня их встретила высыпавшими на улицу жителями. Женщины и мужчины недоверчиво присмотрелись к соседям и радостно бросились обнимать их.

— Вернулись, — ахнула одна из женщин. — Вы так быстро пришли. Поговорить-то успели?

— Нет, лучше, — сияя улыбкой ответил один из вернувшихся. — Она пришла с нами. Вот же она!

Девушка в белом, закутанная в свою белую шаль, потерялась в вечерних сумерках на фоне свежего снега, поэтому её заметили только сейчас. А заметив, радостно потащили в одну из изб.

Внутри было не намного теплее, чем на улице, остывшую низенькую печку едва было видно в свете светильника-плошки, тусклого и сильно коптящего, как и сплошь покрытый сажей потолок, и чёрные почти до самого пола пустые стены. В домике царило запустение: блеснувшее крепление для полки, но самой полки уже не было, видимо ушла на дрова, глиняные горшки и миски, пристроившиеся на печке, даже на беглый взгляд было не спутать с их собратьями в других деревнях, где ценили красивую посуду, а не столь небрежную. Единственная лавка шаталась и кололась занозами.