Свидетель (СИ) - Манукян Галина. Страница 27

Валерий начал глотать раскрытым ртом воздух, чувствуя, что задыхается. Деранул рукой горловину свитера от шеи: нет, это он сам. Зверь... Ведь снилось же... подобное. Мурашки побежали по коже.

И снова перед глазами встала Варя. Когда Георгий Петрович позвал его вчера утром, после бассейна. Только вчера! Она смотрела так, словно навстречу ей шел бог, способный покарать или помиловать. «Я люблю вас» - прошептала и заснула, почти у него на руках, внезапно доверившись. Так, что сердце его ненадолго оттаяло. Но при виде полного шкафа, заваленного дорогими вещами, очерствело снова. Она была, как все, падкая до денег. А вдруг... не притворялась?

Светлая кожа уже, наверное, похолодела, покрытая потеками крови и дождем...

Черкасов понял, что не сможет этого видеть. Грудь, горло, голову сдавило обручем. Невыносимо. Туго. Не в теле, а где-то еще стало так больно, что он оперся, тяжело дыша, на колени. И вдруг Валерий выпрямился и страшно, во всю глотку закричал, разрывая криком то, что убивало внутри.

Крошечный Дэу Матиз, появившийся на встречной из-за угла, запетлял и увеличил скорость. Вот и свидетели...

Припустил дождь. Валерий еще раз глянул широко раскрытыми глазами на жуткий мрак леса, хлебнул холода раскрытым ртом и, превозмогая боль в колене, побежал к свету, чувствуя, что если останется здесь еще секунду, сойдет с ума.

* * *

Пробежав больше километра мимо автобусной остановки, забитой людьми, мимо ресторанчика и отеля, Валерий сбавил шаг.

«Шиманскому не жить, и его головорезам тоже!» - решил он и уцепился за эту мысль, как за единственно реальную, которую можно превратить в цель и стратегию. Имея стратегию, можно переставлять ноги, можно думать, иначе только сдохнуть.

В душе царил липкий кошмар. Валерий вспомнил, что в портмоне есть деньги и остановил проезжающий мимо «Соболь».

- Пять тысяч до Барвихи, - выдохнул он и, не разбирая, что сказал ему водитель, мокрый и грязный влез на пассажирское сиденье. - Довезешь быстро, еще столько же приплачу, - сказал он и откинулся на спинку.

* * *

- Сергей где? - бросил Черкасов с ходу охранникам, ворвавшись на пост.

- Его нет.

- Звони.

- Не отвечает. Уже часа три.

Валерий выругался. Варя была права насчет Сергея? Кулаки сжались до побелевших костяшек.

- Вас Юрий Витальич искал, - по-военному вытянулся бывший спецназовец Кирилл. - А почему вы один? Что случилось?

- Набери адвоката, - распорядился Валерий и, окинув взглядом мониторы, форму, оружие троих охранников, которые не понадобились в самый нужный момент, подумал: «Деньги на ветер».

- Так точно.

Черкасов пристально глянул на Кирилла:

- Нравилось воевать?

- Да нормально.

- Может, скоро еще придется, - и взяв в руки дежурную трубку, вышел вон.

- Вас подбросить до входа? - крикнул вслед Кирилл, но Валерий зло отмахнулся.

Он шагал под фонарями и мокрыми соснами, слушая гудки, и знакомая дорога к дому казалась чужой. Зачем все это теперь: собственный лес, мраморный фонтан, домина, в которой бывало до зубного скрежета одиноко? Отчего он всегда стремился все расширить, дать размах, развернуться и урвать свою часть вселенной? Отчего в тесноте, в темных комнатушках он чувствовал удушье? Разве его кто-то держал взаперти? Мать только один раз в кладовке закрыла лет в шесть, когда баловался. Но он устроил такую истерику, выл от страха, царапался, орал и выламывал изнутри дверь, словно его заперли навечно. И больше она не решалась. Может, это повлияло?

Валерий всегда предпочитал небо низким потолкам, простор, воздух и панорамные окна. Отхапал кусок леса, обойдя законы.

Когда не было столько денег, снимал склад, превратив его в здоровенную студию. Будто был не метр восемьдесят шесть ростом, а великаном, не желающим сгибать голову под потолочными балками. Валерий вообще не хотел ни перед кем опускать голову, а еще он умел торговать. Все, что попадало ему в руки, даже в детстве, он мог сбыть, пользуясь напропалую способностью «уболтать» и очаровывать.

Еще в восемь лет Валерка знал, что торговать - это хорошо, это помогало выживать и получать желаемое. Когда не было денег у матери, он организовал троих пацанов со двора, чтобы пилить елки за городом и продавать под Новый год. Он втридорога сбывал яблоки с сада на каникулах, в школе - марки, кассеты и виниловые пластинки, особо ценные в советские времена. В старших классах занялся запрещенной фарцой. Это было увлекательно, риск быть задержанным милицией, щекотал нервы и придавал азарта. Иностранки при виде стройного подростка таяли и нередко платили больше, дарили жвачки и сувенирчики. Даже фотографировались с милым русским мальчиком, пытая, а точно ли он русский? По матери - да, так что считалось. Все равно отец, ядерная смесь грека, еврея, сирийца, армянина и украинца, исчез с горизонта, еще когда Валера был в детском саду.

Жвачки и брелки с Эйфелевой башней, Биг Бэном и Статуей Свободы тоже служили своеобразной валютой и хорошо продавались. Улыбка и внешность, умение вставить без акцента английские слова играли Валерке на руку. Может, в некотором роде это было проституцией, но какая разница, если он уже студентом сам мог дать матери деньги, а не клянчить у нее, обычной учительницы? Он любил не только продавать, но и организовать процесс, заразить жаждой наживы тех, кто рядом. Валерий до сих пор пользовался слоганом: «Голодному надо не рыбу дать, а удочку. Место на базаре он сам найдет». Он никому не платил зарплату, зато разработал такую бонусную систему, что продавцы в магазинах сети - те, кто умели работать, получали больше некоторых менеджеров.

Мать все равно осуждала Валерия, говорила, что интеллигентный человек торгашом не станет. Впрочем, мать по-другому и не могла сказать, ведь была из тех самых, коренных петербуржцев, не дворян, но разночинцев, кажется.

Прапрадеды Валерия видели императоров, революцию, а бабушка одна из всей семьи выжила в блокаде Ленинграда. Валера хорошо помнил, как она покупала всего по сто грамм в магазине: кусочек сыра, тонкий слой сливочного масла, по одному яйцу и четвертинке хлеба. Она просто не могла и подумать о том, чтобы купить больше.

Бабушка ходила со старинной сумкой и шелковым веером, проеденным молью. Она читала поэтов Серебряного века и рано умерла, оставив им с матерью огромную комнату в коммуналке, с потолками в пять метров. Валера туда сразу перебрался - на свободу, чтобы жить без учительских наставлений и укоризненных взглядов матери. Но он все равно ее любил. Из-за нее закончил универ, экономический, конечно. А потом, чтобы уж совсем порадовалась, и вторую вышку получил: юридическое в бизнесе в любом случае пригодилось.

Валерий задержал дыхание. Матери теперь он точно не сможет смотреть в глаза: она не воспитывала коммерсанта, и уж точно не знала, что ее сын - долбанный маньяк. И Варя назвала его торгашом в сердцах. Чем-то она была похожа на его мать... Не лицом, а внутренней скованностью, непонятностью и своей вопиющей праведностью, наверное. Тоже пионерка-комсомолка... Может, это и раздражало?

- Алло, - послышался голос адвоката в трубке.

- Наконец-то, - выдохнул Валерий, - Юрий Витальевич, вы мне срочно нужны. Возникла серьезная проблема.

- Хорошо, Валерий Михалыч. Я сейчас забираю Сергея из полиции, и приеду.

- Из полиции? - оторопел Валера. - Что он там делает?

- Процессуальная ошибка. Был звонок. Спутали с кем-то и забрали по обвинению в терроризме. Теперь разобрались и извиняются, идиоты.

- А вы как узнали?

- Случайно. Надо было по другому делу заехать в Измайловское отделение полиции. Увидел Сергея под конвоем. Глазам своим не поверил. Повезло Сергею, можно сказать.

Кровь застучала в висках Черкасова: повезло? Странное везение. Если подумать, удобный вариант для Шиманского - новый закон о терроризме дает полный карт-бланш хватать кого угодно без лишних слов. Он им воспользовался, и убрал начальника охраны со сцены, чтоб под ногами не путался. С другой стороны, не менее удобная отговорка для Сергея, если он сдал их с Варей Шиманскому. Она говорила... «доверяй с осторожностью». А если и Морфин с ними заодно?