Свидетель (СИ) - Манукян Галина. Страница 68

Чувствуя все очень живо, растворясь в звуках, образах, ощущениях, Валерий принес Варю и бережно уложил на подобие кровати - матрас, уложенный прямо на циновке. Черкасов сел на пол рядом, поджав под себя ноги. Взял ее руку, тонкую, изящную. Удивился гладкости, словно никогда до этого не касался женской кожи, сатиновой, мягкой. В сердце Валерия разлилась нежность. Нужно было только ждать, спокойно ждать, когда Варя проснется. И всё будет хорошо.

* * *

За болью пришла темнота. За темнотой - ватное забытьё. Может, я умерла? Где была реальность, и была ли она вообще, не понятно. Сквозь туман, сквозь массу жарких, толстых, словно пуховые одеяла, оболочек, в которых я застряла, будто гусеница в коконе, ко мне пробивался голос. Тихий, спокойный. Я не слышала, что именно говорил, но от того, что он был рядом со мной, расслабилась. Меня куда-то несли, укладывали, укрывали. Звуки нарастали и гасли. Голос исчез, уступив место тишине.

Я лежала на чем-то мягком и не могла открыть глаз - слишком много было усталости. Пудовой лапой смежив мне веки, она заставляла меня то спать, проваливаясь совсем глубоко, то дремать поверхностно, чувствуя окутавший меня запах чего-то родного, спокойного. Этот запах прогонял, вытравливал из меня страх, будто вредного усатого таракана, забравшегося под старые обои, обнаглевшего и устроившего себе там гнездо.

Совсем близко в темноте я увидела Сону. Она, полуодетая, вновь сидела взаперти, но не в украшенной шелками, коврами и резьбой комнатке, а в смрадном чулане, в котором нельзя было даже встать во весь рост. В щели проникали лучи света, ложась размытыми полосками на босые ступни девушки. За тонкой перегородкой толклись в загоне животные, блеяли и топотали копытцами.

Послышались шаги. Со скрипом распахнулась дверь, и в дверном проеме показалась высокомерная старуха в белых одеждах. Искусная вышивка золотой нитью окаймляла полотно сари. В ушах старухи сверкали синим огнем сапфиры, а в глазах плескался гнев. Сона подалась назад, но чулан был таким маленьким, что ее спина тут же уперлась в дощатую стену.

- Боишься?! - зло заметила госпожа Шри Дэви, мать Матхуравы. - И правильно. Если махаматры оставят тебя у нас, ты проведешь остаток дней здесь, со свиньями и козами, подтирая косами навоз.

- Госпожа, разве я в чем-то виновата? - жалобно спросила Сона, боясь взглянуть в глаза старухе.

Старуха поджала губы.

- Мой сын, самый лучший из ювелиров в нашей готре, самый талантливый в городе и разумный. Он не мог в здравом уме, без воздействия посторонних чар прельститься нищим куском грязи! - голос старухи стал еще более грозным. - Я его воспитывала, я! Он не мог! Матхурава не нарушил бы законы Ману!

- Но он увез меня... силой... - еле слышно проговорила Сона и тут же вскрикнула - ее босые ноги больно обожгло хворостиной, которую старуха выхватила неизвестно откуда. На коже осталась багровая полоса. Сона всхлипнула.

- Сжальтесь, о, госпожа!

- Из-за твоих чар, - процедила старуха и снова хлестнула по ногам девушки, - мой сын потерял голову, опозорил наш род! Если ваш брак признают махаматры, на каждом с фамилией Капур будет лежать пятно неприкасаемой шлюхи! Ни один уважаемый человек не станет заказывать у нас «грязные» украшения! Нам всем, моим сыновьям, детям, внукам, племянникам, невесткам, придется бежать из города, от позора, остаться ни с чем, как погорельцам! И ты хочешь, чтобы я сжалилась?! Над тобой?!

Сона закрылась руками от непрекращающихся ударов и завыла в голос.

Старуха Шри Дэви вытерла пот со лба и остановилась. Сона сжалась в ожидании новых побоев.

- Мой сын убил брамина, - жестко сказала Шри Дэви. - Его не спасти. Если его осудят на вечное заключение, тебя ждет жизнь в хлеву, и эта хворостина будет лучшим, что ты увидишь! Если же моего Матху приговорят к казни, ты станешь вдовой. И тогда через сати1 очистишь грехи своего мужа.

- О нет! Пощадите, госпожа! Смилуйтесь, матушка! - вскричала Сона.

- Матушкой я собаке не стану! - рявкнула Шри Дэви. - Даже по ошибке продажного брахмана! Ты скажешь всё, чтобы махаматры аннулировали брак! Поняла?!

Сона в отчаянии закивала.

- Пусть имя моего сына будет испачкано безвозвратно, семью я могу еще спасти! - гремела старуха. - Скажешь: издевался, насиловал, бил. Скажешь всё, чтобы этому браку не быть!

- Скажу, госпожа, скажу, - рыдала Сона.

Шри Дэви отряхнула руки, словно даже через хворостину могла испачкаться о Сону, захлопнула дверь в чулан и опустила засов.

Сона осталась одна со своими страхами и горем. Слова старухи об участи Матхуравы напугали ее. Пусть он бывал грубым, обижал ее, пусть никто кроме него не был виноват в случившемся, в сердце Соны таилась к нему жалость. Она вспомнила, что порой испытывала к хозяину добрые чувства и даже скучала за ним. Под конец ночи с Матхуравой стали приносить упоительную сладость, и Сона ждала его прихода с нетерпением.

Козы били рогами о стенку позади, и, казалось, та вот-вот рухнет. Девушка могла бы с усилием выбить дверцу чулана, но эта мысль не приходила ей в голову - страх был слишком велик. Когда стемнело, пришел Радж. Отводя глаза, он поставил перед Соной миску с едой и кувшин.

- Поешь, но только сейчас, чтобы Ма не знала.

- Помоги мне, Радж, - прошептала девушка. - Шри Дэви сживет меня со свету. Я подарю тебе столько поцелуев, сколько захочешь. Я подарю тебе меня всю, если пожелаешь. Ты просил этого раньше, а я не позволяла. Теперь позволю всё, делай со мной всё, только спаси меня! Увези, чтобы никто не нашел.

- Прости, Сона, ничего не получится, - тихо, стыдясь, ответил младший брат Матхуравы. - Если я сделаю так, твое место займет моя жена. А у меня дети. Трое уже. Я в ответе за них.

- Отчего-то ты не думал о жене и детях, когда просил моих поцелуев! - вспыхнула Сона.

- Но я и не обижал тебя, давал то, что ты просила. А ты давала мне. Это был честный обмен.

Радж ушел, позволив матери превратить жизнь Соны в ад. Шри Дэви повторяла экзекуцию, невестки издевались по ее наущению, дети кричали гадости и запихивали через щели чулана мусор, объедки и пауков. Под покровом ночи приходил Радж и кормил пленницу нормальной пищей. Пряча глаза, выгребал из чулана мусор, но на этом его помощь оканчивалась. День суда Сона ждала как избавление и, ненавидя всех из семьи Капур, виня Матхураву за свои беды, она легко от него отказалась. Он был виноват в ее страданиях, так пусть же поплатится!

В день, когда ее отдали в руки Прабхакару, Сона поняла, что носит под сердцем наследника Матхуравы. В слишком маленьком, едва округлом чреве измученной недоеданием юной женщины забился ребенок.

- Что такое? - спросил Прабхакар с уже непривычным теперь горным акцентом, полусогнутый после нанесенной ему раны.

- Меня почти не кормили, - прошептала Сона, бледнея от ужаса, ведь бывший жених во всеуслышание сказал, что она ему нужна только очищенная от Матхуравы ритуалом.

- Ничего, у меня тоже болит брюхо, - махнул жених рукой. - Лекари удивляются, отчего я остался жив, а я скажу тебе большую тайну. Всё потому, что Шива и Индру должны были восстановить справедливость.

- Слава Богам, - пробормотала Сона, понимая, что как только станет виден живот, она пропала.

- Не бойся, я хорошо буду кормить тебя. Заживем с тобой, как господа. - Он гордо похлопал по спрятанному за пазухой кошелю, набитому рупиями семьи Капур. - Только помни: я тебя вызволил из чужих лап, так что тебе мало быть просто хорошей женой. Будешь целовать мне ноги и вытирать их волосами.

Сона взглянула на запыленные, широкие ступни Прабхакара, и ее чуть не стошнило. Она опустила голову, пряча лицо в платке. Крестьянин решил, что та рада и на все согласна. А Сона про себя проклинала и винила Матхураву даже в том, что он был слишком красив и чистоплотен. Было бы проще терпеть того мужлана, не познай она раньше другого.

С нетерпением ожидая казни, Прабхакар не уехал с невестой из Паталипутры. Он снял комнатку на постоялом дворе и, всё еще серьезно больной, посылал Сону на раскинувшийся возле рынок то за тем, то за другим. Как любой бедняк, познавший унижение, он смаковал месть, предвкушая все муки злодея и рассказывая о них Соне. Его эго наслаждалось тем, что в большом городе с полученным штрафом он может позволить себе ранее недоступные мелочи. Сона мучилась от тошноты, от страха, изнемогала от самого запаха Прабхакара, от его грубых слов и самодовольства, но угождала, считая себя грязной и испорченной.