Камень астерикс (Фантастика Серебряного века. Том III) - Вознесенский Александр. Страница 21

Ночь уже кончалась. Луна была близка к точке запада. Реверо сидел на песке у самой воды.

Тоска снова охватила его. Он думал о своей молодости, бесцельно проходившей среди обстановки, вызывавшей в нем лишь скуку и презрение. Ведь он не вечно будет молод. Теперь или никогда он должен испытать счастье, о котором каждый, если есть в его душе хоть ничтожная искра поэзии, мечтает хотя бы раз к жизни. Это счастье — блаженство разделенной любви. Все те, в кругу которых он губил свою юность, все эти «милые обманщицы» не могли заставить его полюбить их.

Сколько раз со вздохом сожаления он спрашивал себя, не любит ли он; сколько раз он искренне верил, что действительно любил, — напрасно: он обманывался.

Мир со своей пошлостью и обыденностью налагал печать прозы на всех женщин, встречавшихся Реверо, лишая их женственности, и он не мог любить их.

Так думал молодой человек, склонив голову на грудь. Луна заходила, рассвет был близок.

Реверо поднял голову и бросил рассеянный взгляд на окружавшие его скалы. Вид их заставил его вспомнить о легенде, передававшейся из уст в уста в народе относительно этих мест.

«Однажды молодой рыбак высадился на берег близ мыса и развел костер, чтобы согреть свои промокшие члены. Свет костра проник в морские глубины и потревожил покои русалки, обитавшей в них. Окруженная своими подругами, она выплыла на поверхность моря, и рыбак, очарованный чудным видением, поддался ее коварству и хитрости. Она манила его, сулила ему счастье; он безрассудно последовал за ней и погиб в море, увлеченный в пучину».

«Какое наивное сказание, — подумал Реверо, — и, однако, сколько в нем поэзии! А что, если бы русалка могла действительно явиться со дна морского? Я думаю, что я мог бы полюбить ее, и за эту любовь стоило бы пожертвовать жизнью. Разве не платили жизнью за одну ночь Клеопатры?

Этот берег пуст теперь, он подобен островку Калипсо без нимфы. О, фея вод, явись же! Я жду тебя с таким же нетерпением, с каким Язон ждал Медею с ее волшебной мазью».

Что мне все женщины, которых и встречал: лучшие из них не стоят даже подошвы одной из твоих сандалий!»

Так он говорил, полушутя, полусерьезно.

Но что это? Не грезил ли он? Ему показалось, будто поверхность моря внезапно вспенилась невдалеке от берега, Он протер себе глаза. Нет, он не спал.

Между тем, волнение усилилось, и вот из глубины воды, окруженная пеной, явилась целая вереница фигур, нежных и стройных. Странные звуки поразили ухо Реверо. То было пение сирен, полное чарующей мелодии и гармонии.

Они пели: «Мы свободны, как морская волна, пробегающая наше царство. Наша жизнь привольна; в ней нет ни тревог, ни забот. Мы вольны любить, кого желаем, и наша страсть не знает стеснений.

Днем блеск солнца проникает на дно сквозь толщу воды; его лучи жгут наше нежное тело, и мы прячемся, чтобы отдохнуть на ложе из мягкого песка и водорослей. Когда же кроткая Селена, богиня ночи, заронит свой луч в наши пределы, мы выплываем на поверхность, чтобы порезвиться и насладиться ее нежным сиянием».

Так пели сирены при последних лучах заходившей луны и снова погружались в море одна за другою.

Реверо хотел броситься за ними, удержать их, но одна из них не уплыла — то была самая прекрасная из всех. Она медленно приближалась к берегу.

Как очарованный, следил за ней Реверо. Вот она подплыла совсем близко. Ее ноги уже касаются прибрежного песка.

Чудное неземное существо! Она была так стройна, как прибрежный тростник; так бела и прозрачна, точно состояла из пены волнующегося моря.

Черты ее лица были тонки и правильны, но в них было что-то странное, вполне чуждое нам.

Густые косы с зеленоватым отливом струились по плечам обитательницы моря.

И, странное дело, несмотря на привычку к более плотной среде, она непринужденно и легко шла по песку, едва оставляя на его поверхности следы своих ножек, обутых в легкие сандалии.

Сеть из морских водорослей живописно облегала стройное тело ундины, не похищая от взоров ее красоты. Диадема из кораллов и пояс из морских раковин дополняли костюм.

Реверо бросился к ней.

— Кто ты, — вскричал он, — о, чудное существо, чей прелестный образ так не похож на все виденные мною?

— Я Дельфида, русалка, — отвечала она с прелестной улыбкой, протягивая руки к юноше. — Ты звал меня, изнывая от тоски, и я явилась на твой призыв.

— Ты не замучаешь меня, не увлечешь с собою в море? Впрочем, я не дорожу жизнью: она презренна; мир опротивел мне. За один миг любви такой женщины, как ты, я готов умереть. Разве любовь не величайшее наслаждение, доступное человеку?

— Успокойся, — сказала Дельфида со смехом, — я не причиню тебе вреда. Я знаю очень хорошо, что среда, в которой мы живем, губительно действует на вас, людей, тогда как мы можем безнаказанно выходить на землю.

За мою любовь я не возьму у тебя жизни. Ты самый прекрасный из всех, виденных мною смертных. Я люблю тебя со всею страстью русалки, не знающей ни притворства, ни условных приличий.

— Русалки, — прервал Реверо. — Но ведь вы, живущие в холодной стихии, должны быть так же холодны, как она.

— Глупый мальчик! Как ты жестоко ошибаешься!

Ваши женщины камень в сравнении с нами. Их любовь подобна тлеющему углю, никогда не загорающемуся ярко, наша же страсть вспыхивает, как зарево все пожирающего пожара.

— Так это правда, — вскричал Реверо, бросаясь к ней. — Ты меня любишь, а я думал, что ундины всегда желают только мучить людей, что их сердцу недоступна не только любовь, но и жалость.

Я смотрел равнодушно на всех скучных и пошлых женщин, окружавших меня. Но ты, дивное создание, ты пробудила во мне пылкую любовь. В ней отражается все мое стремление к необычайному, все презрение к обыденному миру. О, будь же моей!

С этими словами Реверо страстно обхватил руками упругое тело ундины и бешено сжал ее в своих объятиях; его губы жадно прильнули к ее устам; близость этой женщины, теплота ее тела опьяняли его, голова его кружилась; способность рассуждать покинула и все силы его организма слились в одном стремлении обладать очаровательным существом, трепетавшим у него на груди.

Дельфида, с полузакрытыми зелеными глазами, едва видными из-под длинных шелковистых ресниц, с распустившимися волосами, одевавшими ее подобно мантии, в какой-то сладостной истоме склонила голову на грудь Реверо.

Но вдруг она, как змея, выскользнула из объятий молодого человека и насмешливо закричала:

— Куда спешишь ты, безумный юноша?

Вне себя он бросился за нею, но ундина устремилась к морю.

— Дельфида, — простонал Реверо в отчаянии, — ты обманула меня!

— Нет, но ты должен меня поймать, — отвечала она со смехом, обдавая его пеной.

Завязалась борьба. Реверо был ловок и силен, но русалка была недосягаема, когда находилась в своей стихии. Наконец, юноше удалось схватить ее.

— Ты не убежишь от меня больше; теперь ты моя, коварное создание!

Говоря так, Реверо вынес ее на берег.

— О, нет, не здесь, — прошептала русалка в изнеможении. — Неси меня в пещеру, вход в которую чернеет за этой скалой.

Дельфида была прелестна в своем изнеможении и страсти. Непрочная одежда из морских водорослей распалась во время борьбы; ничто более не скрывало от глаз стройного тела ундины.

Наступило уже утро, когда Дельфида и Реверо вышли из пещеры.

— Милая Дельфида, — сказал юноша, садясь на один из прибрежных камней рядом с своей подругой, — я люблю тебя так сильно, как нельзя любить ни одну земную женщину.

Посмотри, моя фея, как светлеет восток и как догорает блеск звезд Ориона. Один только Сириус еще ярко блестит, посылая к нам свои синеватые лучи. Но и он, наиболее яркая из звезд, скоро скроется в лучах солнца. Заря уже появляется.

— Да, — задумчиво отвечала сирена, — день близок; нам надо расстаться.

Не горюй же обо мне, бедный мой мальчик: ведь и я скоро стала бы для тебя обыкновенной, прискучила бы тебе, если б даже ты не разочаровался во мне преждевременно. Пусть же покой и забвение сойдут в твою встревоженную и израненную душу.