Грустный день смеха (Повести и рассказы) - Дубровин Евгений Пантелеевич. Страница 72

— Сестренки у меня не было никогда, а мама умерла, — ответил мальчик. — Я живу с отцом и братом.

— А… Так, может, у тебя есть товарищ, который имеет старшую сестренку или молодую маму?

— У меня нет товарищей, — ответил мальчик. — Мы здесь живем одни.

— С кем же ты тогда играешь? — удивился геолог с веселым глазом.

— Ни с кем. Мы строим дом.

— Дом? Ну, когда построите, приплывай к нам. Мы здесь недалеко. У нас есть бадминтон, и мы поиграем с тобой. Договорились? — Геолог хлопнул мальчика по бледному незагоревшему плечу. Этот геолог очень понравился мальчику: такой он был веселый и ладно сложенный. И мальчик чуть не заплакал от мысли, что он никогда больше его не увидит.

— Я не знаю, когда мы его построим, — печально сказал мальчик. — Отец хочет еще сложить ограду и посадить сад. И еще надо рыть колодец…

Геолог с веселым глазом привлек к себе мальчика.

— Ну, не вешай нос. Приедешь к нам в воскресенье, здесь недалеко.

— Мы и в воскресенье работаем…

— Ишь ты… В самом деле… — Геолог не знал, что сказать. — Ты любишь тушенку?

— Люблю, — сказал мальчик.

— Петро! Подай тушенку! — Геолог вручил мальчику большую банку с изображением свиной головы. Мальчик прижал банку к груди.

— Дядь, — спросил он, — а на нашей речке водятся пираты? — Видимо, дневник, найденный в бутылках, не выходил у него из головы.

— Пираты? — Геолог задумался. — Петро, на нашей речке водятся пираты?

Петро, щуплый парень с огромной черной бородой и гитарой на голом животе, сказал:

— Встречаются еще. Только они замаскированные. Вроде бы на первый взгляд нормальный человек, а на самом деле — пират. Зазеваешься, он тебя и возьмет на абордаж.

Эти геологи были веселыми и добрыми людьми. Они накормили мальчика пшенной кашей, научили играть на одной струне «Чижик-пыжик», подарили толстую растрепанную книгу без обложки и уехали, а мальчик проплакал весь остаток перерыва на обед.

Когда геологи стали поднимать якорь, мальчик попросил:

— Возьмите меня с собой.

— Нельзя, брат. У тебя есть родители, — сказал геолог с веселым глазом.

— Я хочу к вам, — сказал мальчик.

— Ты еще слишком мал, чтобы принимать решения, — покачал головой веселый геолог. — Вот когда подрастешь…

Сейчас мальчик смотрел на поворот, но река была пустынной.

— Борис! — послышался голос. — Э-э-й! Ты где?

Это был Павел. Мальчик забыл, что они сегодня собрались на автобусную остановку продавать малосольные огурцы. Вчера вечером отец сказал, что огурцы в самый раз, и старший брат ездил на велосипеде специально к Павлу, чтобы тот зашел за мальчиком.

— А я думал, ты еще дрыхнешь. Рыбу, что ли, дергаешь?

— Да нет…

Мальчику не хотелось, чтобы Павел видел дневник, и он решил закопать бумагу в песок, но не успел.

— Ты чего там прячешь?

— Так… Нашел на речке.

Павел поставил тяжелую корзинку на землю, присел, взял в руки дневник.

— Рассказ, что ли… Наверно, какой-нибудь писатель потерял.

— Нет, — сказал мальчик. — Это писал один человек. Как его мучили пираты. Представляешь, оказывается, и в наше время есть пираты. Только они сильно замаскированные. Сразу не узнаешь. Встретишь — вроде бы нормальный человек, а на самом деле у него есть свой остров, где он совсем другой, делает деньги. Как мы с тобой. Сейчас пойдем на базар делать деньги.

— Какие же мы пираты? — удивился Павел. — Те убивают из-за денег, а мы добываем свои честно-законно.

— Мы тоже убиваем.

— Кого? — донельзя удивился Павел и даже раскрыл рот.

— Многое.

— Например.

— Например?.. Ракушки…

— Ракушки? — опешил Павел.

Мальчик покраснел.

— Да… Ракушки тоже. Я хотел облепить грот, а теперь они пропадут на дне. Из-за дома и огурцов.

— Ты чокнутый, теперь я знаю точно.

— Зато ты пират.

— Повтори!

Мальчик промолчал.

— Чудик ты! Ненормальный чудик. Псих! Вот ты кто! Сейчас я тебе врежу, будешь знать, как обзываться.

Павел размахнулся, чтобы ударить мальчика, но в последний момент опустил руку. Несмотря ни на что, он уважал мальчика.

— Ладно, — сказал Павел. — На этот раз прощаю, но еще раз вякни. Пошли, а то скоро автобус.

Они зашагали к дому, друг другу в след по едва заметной тропинке. Павел шел сзади, смотрел на щуплого, неловко держащего под мышкой пачку бумаг мальчика, и ему все больше и больше было обидно. Вот глупость какая: обидно из-за того, что никогда не хотелось собирать какие-то дурацкие ракушки…

РАССКАЗЫ

Ну, потерпи до понедельника

С Эльбруса тянуло замороженными фиалками; вокруг грязелечебницы имени Семашко цвели каштаны; целительные «Ессентуки № 4» надежно заполняли желудок, не оставляя там места для губительного «Портвейна-72»; шедшие навстречу женщины, освобожденные от домашних забот, несли в руках вместо авосек цветы, как это и положено женщинам.

В общем, жизнь была прекрасна. До полного счастья не хватало только услышать голоса родных. Но двадцатый век предоставил человеку и эту возможность. На углу стоял автомат, который мог всего за пятнадцать копеек перенести тебя за тысячу километров домой.

Я бросил монету, и почти тотчас же услышал голос сына:

— Да…

— Привет, сынок! Как дела?

— А… Это ты… Привет, старик… Какое давление?

— Сто тридцать на восемьдесят.

— Терпимо.

— Конечно! — нехорошее предчувствие сжало мое сердце. — Так как дела?

— А пульс? — продолжал сын беспокоиться о моем здоровье.

— В норме… Хватанул двойку? — сделал я первое предположение.

Молчание. Только гул тысячекилометрового пространства да щелчки ненасытной утробы грабителя-автомата, глотавшего мои трудовые монеты.

— Две гребанул? Только честно. Я выдержу. Сейчас я в форме.

— Кардиограмму тебе давно делали?

— Только что.

— Хорошая?

— Приличная. Три? Не бойся. Меня тут здорово подлечили.

— Четыре… Две по английскому, две по географии. Бить будешь?

— А как ты сам считаешь?

— Думаю, что за четыре надо всыпать. Только не очень сильно.

Автомат сглотнул последний раз, секунду выжидающе подождал и, намертво сомкнув стальные челюсти, перестал дышать.

Я вышел из кабинки. Каштаны возле грязелечебницы имени Семашко были чахлыми и пыльными. Женщины выглядели озабоченными и несли цветы так, как будто это были авоськи. «Ессентуки № 4» вызывали отвращение, и хотелось «Портвейна-72».

Утром врач измерила давление, пощупала пульс и хмуро покачала головой:

— Меньше думайте, больше гуляйте и дышите.

Я едва смог дождаться вечера. Но квартира не отвечала. Жена на работе — это понятно, но куда девался сын? Я кругами ходил вокруг будки, словно прикованный цепью. Четыре часа — никого нет, пять, шесть. Пришлось пропустить ужин.

Наконец в шесть тридцать четыре квартира отозвалась.

— Да, — послышался в трубке усталый голос сына. — А, это ты, старик? Здравствуй…

— Ты где был? — сказал я раздраженно. — Звоню три часа. Из-за тебя пропустил ужин!

— Был на собрании по поводу сбора макулатуры.

— Врешь?

— Честно.

— Небось мотался на речку!

— Не будем, старик, зря терять время, все равно ведь нельзя проверить.

Это была истинная правда.

— Как дела? — спросил я. — Исправил хоть одну?

— Тебе можно волноваться?

У меня упало сердце.

— Опять?

— Да… По истории…

— Как же ты можешь? Даже по истории! Значит, ты просто-напросто не выучил. Это ведь не математика. Если «два» по истории — значит, не выучил!

— Ну, не выучил…

— А что говорит мама?

— Мама говорит, что сказывается твое отсутствие. Старик, не трать зря монеты. Приедешь — разберешься.

Сын положил трубку. Он был экономным человеком.