Товарищ Инесса (Документальная повесть) - Подляшук Павел Исаакович. Страница 2

От той поры почти не осталось документов. Сохранилось лишь несколько фотографий — красноречивые свидетельства беззаботного детства Инессы.

Видимо, каждый год водили девчушку в фотографию П. Павлова, что на Мясницкой, в доме Вятского подворья, против книжного магазина братьев Салаевых.

Вот она, совсем малюсенькая, прильнула к тетушке. Вот она с бабушкой: Инессу фотограф поставил на стул, рядом в кресле удобно расположилась представительная старуха в черных шелках. Еще одно изображение: девочка чуть постарше, на фоне какого-то грота. На другой фотографии она снята с корзинкой, в шапочке и башмаках с бантами.

Словом, благополучный, балованый ребенок.

А семья ведь была трудовая. Но тетка — зарекомендовавшая себя учительница — зарабатывала, очевидно, неплохо. И дала Инессе хорошее общее образование, домашнее, что считалось тогда наиболее подходящим для девицы. С младенческих лет свободно знала Инесса три «родных» языка: русский, французский, английский.

Хуже владела немецким. Музыкально одаренная, она с раннего детства систематически училась играть на рояле; огромную любовь к музыке пронесла Инесса затем через всю свою жизнь.

Девочка становится девушкой. Как она расцвела, какой прелестной стала!

Я опять рассматриваю старые фотографии. (Они хранятся в фондах Центрального партийного архива Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, в фондах Музея революции СССР и в семейном архиве детей Инессы Федоровны Арманд. На протяжении повести ее жизни, которая воссоздается по мере сил на этих страницах, я еще не раз прибегну к фотосвидетельствам, чтобы, восполнив пробелы в биографических материалах, уловить переливы ее настроений, прикоснуться к богатствам ее души.)

Девушка с распущенными, волнистыми волосами. Сосредоточенно-задумчивый взгляд, фигура, устремленная вперед, будто натянутая стрела.

Та же девушка — на любительском («минутном», как тогда называли) снимке. На даче, среди подруг. Кофта в крупный горох. Рожки, приставленные ко лбу двумя пальцами; «носы», натянутые кому-то незримому. Весело!

Веселых фото, однако, немного. Обычно — и в юности, и в зрелом возрасте — Инесса внимательно-печальна. Она пристально вглядывается в мир — вглядывается, чтобы его изменить.

В семнадцать лет Инесса сдает экзамен на звание домашней учительницы. Через год, когда ей сравнялось восемнадцать, выходит замуж.

Перед нами «выпись» из метрической книги Николаевской села Пушкина церкви за 1893 год: «приходский священник Игнатий Казанский с причтом совершил 3 октября бракосочетание потомственного почетного гражданина, Московской I гильдии купеческого сына Александра Евгеньева Арманда, православного вероисповедания, первым браком — с французской гражданкой, девицей, дочерью артиста Инессой-Елизаветой Федоровой Стефан, англиканского вероисповедания» (ЦПА ИМЛ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 1, л. 1, 2).

Богатая семья Армандов, известных московских промышленников, была на редкость дружной. Молодой Арманд — человек покладистого характера и большого обаяния, по натуре мягкий — придерживался передовых взглядов. Он очень любил свою юную прелестную жену, которую знал с детства.

Армандам, обрусевшим французам, принадлежала крупная по тем временам шерстоткацкая и красильно-отделочная фабрика в Пушкине по Ярославской железной дороге, на двадцать восьмой версте от Москвы.

В сборнике «Россия» (под ред. П. П. Семенова, т. 1. 1899) сообщается, что фабрика Арманд вырабатывает в год шерстяных тканей на 900 тысяч рублей, а трудятся на этой фабрике 1200 рабочих.

Торговый дом «Евгений Арманд с сыновьями» владел, кроме того, обширными поместьями и лесами, доходными домами и всяким прочим недвижимым и движимым имуществом. Глава «клана» — Евгений Евгеньевич Арманд, мануфактур-советник и потомственный почетный гражданин, заседал во всевозможных комитетах вместе с первыми «тузами» Белокаменной — с Морозовыми и Прохоровыми, Гучковыми и Рябушинскими, Абрикосовыми и Катуарами… Его братья, сыновья и племянники управляли фабриками, занимались общественно-благотворительной деятельностью, вели коммерческие дела в России и за границей.

Молодой муж Инессы — Александр Евгеньевич увлекался в ту пору земскими делами, был гласным Московского губернского земского собрания, членом Московского лесохранительного комитета; был он и благотворителем: заседал в «Особом городском присутствии по разбору и призрению нищих».

Словом, либеральный, просвещенный капиталист новейшей формации.

Впоследствии Александр Евгеньевич, как мы увидим, сильно полевел, по всей видимости не без влияния Инессы; пока же он ввел молодую жену и в круг своих интересов, и в круг своей семьи. То был открытый дом, по-русски хлебосольный, по-французски радикальный. Молодежи в нем жилось вольготно: в обширной столовой, а летом на еще более просторной веранде вокруг огромного стола располагались десятки людей — дети, внуки, друзья детей и внуков. К старости одних внучат у Армандов насчитывалось сорок пять душ. Представляете, какая «запорожская вольница» собиралась около всегда огнедышащего самовара, какие велись горячие споры на злобу дня и по извечно волнующим вопросам!..

Гостеприимная бабушка следила, чтобы все были сыты, и радовалась живому задору молодежи; учтивый дедушка, с виду похожий на ученого, а вовсе не на купца, покидал горластое общество, удаляясь в свой кабинет, к любимым книгам и ботаническим коллекциям. Тут уж ожесточенные дискуссии разгорались пуще прежнего, веселые затеи становились изобретательнее, захватывали всех и вся.

Арманды полюбили Инессу. Старики сохранили к ней привязанность до конца своих дней, хотя и перешла она в другой лагерь, да и в лично-семейном плане доставила немало огорчений.

Забегая вперед, скажу, что седобородый мануфактур-советник и почтенная его супруга в 1907 году посещали «содержавшуюся под стражей» в пречистенском полицейском доме невестку-бунтарку. О том свидетельствует разрешение, выданное отделением по охранению общественной безопасности и порядка в Москве.

Но то было значительно позже.

ПРОБУЖДЕНИЕ

Молодожены поселились в Ельдигине, подмосковном имении Армандов, и часто наезжали в Пушкино.

Ельдигинские годы навсегда запомнились Инессе. Была молодость, свежесть первых впечатлений, пора накопления жизненных сил и радужных надежд. С мужем они друзья-единомышленники. Вместе обдумывают всевозможные хозяйственные преобразования, организуют школу для крестьянских ребятишек — Инесса преподает в этой школе. Вместе совершают ближние и дальние прогулки.

Милые сердцу ельдигинские, «левитановские» места — рощицы и перелески, простор полей и разнотравье лугов, тенистые лесные тропинки и заросшие, глухие овраги… Как часто потом, в вынужденных скитаниях по чужим странам, в грозном великолепии Альп или ослепительном блеске Адриатики чудилась Инессе полюбившаяся ей скромная краса среднерусской природы. И сердце сжималось от безотчетной тоски.

В фондах Государственного Исторического музея хранятся записи рассказов старых рабочих армандовской фабрики. Читаем: «Арманд всегда шел на уступки», «…Они близко соприкасались с рабочими», «Их уважали» (ГИМ, ф. 433, ед. хр. 34). Относятся эти отзывы к старому хозяину, Евгению Евгеньевичу, и его сыну, Александру.

Так-то так. Но и в Пушкине рабочий жил нищенски-беспросветно, полуголодно. Известно, что к началу века зарабатывал московский текстильщик вдвое меньше, чем рабочий-металлист, чье житье — мы знаем — вовсе не являлось сладким. В спальнях армандовских фабричных воочию увидела Инесса и безысходную нужду, и горькое горе, и бесшабашный разгул. Потрясла ее тяжкая участь женщины-пролетарки.

Контраст между барским домом Армандов в Пушкине и рабочими каморами — спальнями был поистине потрясающим. И это не могло не запасть во впечатлительную душу Инессы.