Товарищ Инесса (Документальная повесть) - Подляшук Павел Исаакович. Страница 28
«А на лыжах катаетесь? Непременно катайтесь! Научитесь, заведите лыжи и по горам — обязательно. Хорошо на горах зимой! Прелесть и Россией пахнет» (там же, стр. 210).
Письма Ленина к Инессе неизменно носят дружеский характер. Дело не в том, разумеется, что каждое письмо Владимира Ильича начинается с неизменного «Дорогой друг!» (иной раз русское обращение заменяется английским: «Dear friend!»), — дело в существе писем. Не могу припомнить ни одного случая, когда бы Владимир Ильич отказался от стремления «спеваться»; он всегда готов найти общий язык, растолковать. Не могу также припомнить и такого случая, когда бы Инесса упорствовала в своих ошибках. Спорит, доказывает, мобилизует всю свою эрудицию, чтобы отстоять свои взгляды, — и принимает, может быть не сразу, но принимает, к руководству и исполнению ленинскую трактовку, ленинскую точку зрения, ленинские установки. И не потому, что Ленин подавлял ее, а потому, что Ленин убеждал ее.
Так было и в теоретическом вопросе об отношении Энгельса к войне. Объективности ради напомним, что учение о войне еще разрабатывалось Лениным в то время, когда он вел с Инессой переписку на эту тему. Вскоре Инесса, убежденная Владимиром Ильичем, признала правоту его взглядов.
Так случилось — один раз — и в годы Советской власти. По вопросу о Брестском мире Инесса заняла неправильную позицию. В марте 1918 года на IV Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов она оказалась в числе тех делегатов, кто воздержался при голосовании о ратификации мирного договора. Не поняла тогда гениальной ленинской тактики компромисса. Вернее, уразумела не сразу. Но ошибки своей не углубила и скоро, как это явствует из писем к дочери, признала полную правоту Ленина.
Письма Ленина всегда проникнуты теплой заботой об Инессе. В этой связи здесь уместно остановиться на нескольких записках Владимира Ильича, посланных Инессе Арманд в феврале 1920 года.
То была трудная зима.
Завьюженная, застуженная, заметенная снегом Москва. Голодная, погруженная в темноту. Но живая. Напряженная, ощетинившаяся, трудовая. Устремленная вперед.
Инесса хворает. Об этом узнал Владимир Ильич — и вот из Кремля на Неглинную (ныне Манежную) улицу, в квартиру Арманд, одна за другой приходят торопливые записки.
В первой Ленин просит Инессу черкнуть два слова о здоровье: телефон не работает, поэтому приходится писать. А телефон «я велю починить». Вторая записка более подробна. Ленин сообщает о болезни Надежды Константиновны, у нее высокая температура; нездоров и сам Владимир Ильич: «Только что встал и не выхожу». Потому не может он выполнить поручение жены и навестить Инессу. И Ленин просит сообщить, не надо ли ей чего для лечения. Просит сообщить откровенно. В следующей, третьей по порядку, записке Ленин осведомляется, был ли у Инессы доктор и что тот сказал. Дважды подчеркивается, что следует точно выполнить все предписанное врачом. И вот четвертая записка:
«16–17 февраля 1920.
Выходить с t 38° (и до 39°) это прямо сумасшествие. Настоятельно прошу Вас не выходить и дочерям сказать от меня, что я прошу их следить и не выпускать Вас
1) до полного восстановления нормальной температуры и 2) до разрешения доктора.
Ответьте мне на это непременно точно.
(У Надежды Константиновны было сегодня, 16 февраля, утром 39,7, теперь вечером 38,2. Доктора были: жаба. Будут лечить. Я совсем здоров).
Ваш Ленин.
Сегодня, 17-го, у Надежды Константиновны уже 37,3».
Едва ли требуются какие-либо комментарии к этим запискам (они опубликованы в XXXV Ленинском сборнике, стр. 108–109). Прибавим к ним относящуюся к тому же периоду еще одну записку Владимира Ильича.
«Дорогой друг!
Итак, доктор говорит, воспаление легких.
Надо архиосторожной быть.
Непременно заставьте дочерей звонить мне (12—4) ежедневно.
Напишите откровенно, чего не хватает?
Есть ли дрова? Кто топит?
Есть ли пища? Кто готовит?
Компрессы кто ставит?
Вы уклоняетесь от ответов — это не хорошо. Ответьте хоть здесь же, на этом листке, ПО ВСЕМ ПУНКТАМ.
Выздоравливайте!
Ваш Ленин.
Починен ли телефон?» (См. «Известия», 21 апреля 1962 г.).
Четырехкратные подчеркивания и дотошное стремление узнать мельчайшие обстоятельства быта заболевшего товарища обусловлены не только обычной для Владимира Ильича внимательностью и заботливостью, но и тем, я думаю, что он слишком хорошо знал, с кем имеет дело. Знал Инессу, ее способность к самозабвению.
В последние годы, в Советской России, эти свойства ее характера проявились особенно широко. Ярый враг каких бы то ни было привилегий, она не допускала — ни для близких своих, ни тем паче для себя — ни малейших поблажек, ни мельчайших послаблений. Мне кажется, что в чем-то Инесса даже перебарщивала: уж слишком пренебрегала своим здоровьем, своими удобствами. Всю себя, без остатка, отдавала работе.
Девиз ее был четким и ясным: «Звание коммуниста налагает много обязанностей, но дает лишь одну привилегию — первым сражаться за революцию».
Как же отвечала Инесса на теплую заботу своего Великого Друга?
Вот отрывок из письма Инессы, посланного ею дочери Инне в Астрахань, где осенью 1918 года молодая коммунистка вела работу в Красной Армии. Листики, вырванные из блокнота и торопливо исписанные карандашом.
«Мы все здесь были очень потрясены, — пишет Инесса, — покушением на Ленина. Теперь он уже совсем поправился и уже работает. Хотя кость, конечно, еще не заросла. На массы, да и даже на нас всех это событие имело громадное влияние — оно как-то еще крепче и теплее сплотило нас, а что касается Ленина, то мне кажется, что и мы все и сами массы еще лучше поняли, как он нам дорог и как он необходим для дела революции — мы все, лучше, чем когда-либо, поняли, какое великое значение он имеет для нас» (ЦПА ИМЛ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 29).
Так злодейское покушение на Ленина, ранение Владимира Ильича, несчастье, пережитое народом, побудило Инессу сформулировать свое отношение к Вождю, Человеку, Другу.
ДОМОЙ!
…Ленин послал Инессе из Цюриха в Кларан, где она жила, совсем маленькое письмецо. Послано оно было 15 марта 1917 года и начиналось, как обычно, с обсуждения текущих практических дел. Но им — выпуску очередного листка — посвящалось лишь несколько первых фраз, а дальше шло ошеломляющее известие: в России революция. Цюрихские газеты поместили об этом телеграмму. «Коли не врут немцы, так правда, — писал Владимир Ильич, стараясь сохранять спокойный тон. Но тотчас же дал волю нахлынувшим чувствам. — Что Россия была последние дни накануне революции, это несомненно.
Я вне себя, что не могу поехать в Скандинавию!! Не прощу себе, что не рискнул ехать в 1915 г.!» (Соч., изд. 4, т. 35, стр. 237).
Февральская революция совершилась, царское правительство было низложено. Естественно стремление Ленина — быстрей домой, в гущу событий, к рабочим массам!
Владимир Ильич и его товарищи — русские большевики, эмигранты в Швейцарии — потеряли покой. Спят и видят родину. Скорей, скорей ехать!.. Однако не так-то просто попасть в Россию. Правительства Англии и Франции наотрез отказываются пропустить русских эмигрантов-интернационалистов. Оба эти правительства боятся Ленина, боятся большевистской антивоенной пропаганды. Тогда возникает план проезда через Германию.
Заграничная коллегия Центрального Комитета большевиков принимает решение возвращаться через Германию. Вилли Мюнценберг, на которого мы уже однажды ссылались, вспоминает: «Ленин взвесил все политические последствия, какие могла бы иметь поездка через Германию, и предвидел использование этого факта со стороны фракционных противников. И, тем не менее, он все время повторял: «Мы должны во что бы то ни стало ехать, хотя бы через ад!»» («С Либкнехтом и Лениным». М. —Л., 1930, стр. 147).
Через швейцарских социалистов ведутся переговоры. Они затягиваются — какая пытка ждать! Инесса в эти дни с Лениным и Крупской. Она решила бесповоротно: поступить так, как поступят ее друзья.