Плюш (ЛП) - Лав Тея. Страница 7

Мышцы его рук играют под тонкой тканью, когда он снова замахивается, чтобы сделать очередной бросок.

— Ты мне не мешаешь, — говорит он после броска. — Я подумал, что Арчер говорил о своей девушке.

Его слова возвращают меня на несколько месяцев назад. Когда я подловила его в тренажерном зале, он думал, что я девушка Эндрю Лестера. И пусть ситуация сейчас немногим отличается, меня все равно это задевает.

— Ну извините, — тихо говорю я.

Но он услышал. То, как его голова дернулась в мою сторону, не ускользнуло от моего внимания.

Больше мы не говорим друг другу ни слова. Тренер Фаррелл продолжает вколачивать шайбы в ворота, только уже с синей линии и соответственно дальше от меня. Я катаюсь на противоположном конце площадки. Меня грызут противоречивые чувства. Сложно концентрироваться только на катании, когда рядом тот, кого я старательно пыталась выбросить из головы восемь месяцев. Ну, может не совсем столько времени, но все же. Вряд ли мне удастся убить здесь час, не рискуя своим здравым смыслом.

Скорость, с которой я катаюсь достаточно большая. Уверенная в себе, с этой же скоростью я несусь прямо к борту. Мне удается правильно поставить ноги, но чужие коньки меня подводят. Не понимая, что происходит, я врезаюсь коленями в борт и падаю на лед.

Это.

Чертовски.

Больно.

Я почти не чувствую ног, только острую боль, когда сажусь задницей на лед.

— Господи, Вивиан. — Тренер Фаррелл склоняется надо мной.

Тревожное выражение на его красивом лице приятный бонус в этой нелепейшей ситуации. Но я стараюсь не думать об этом, хоть это и отвлекает от боли.

Мои черные колготки порвались, чулки сползли, а школьная юбка задралась до бедер. Тренер Фаррелл кладет свою клюшку и перчатки на лед и осматривает мои колени. Закусив нижнюю губу, я пытаюсь подняться на ноги.

— Я в порядке.

— Нет, — возражает тренер и удерживает меня на льду. Его глаза исследуют мои ноги. — Давай я подниму тебя.

От его близости у меня кружится голова.

— Не нужно. — Знаю, что веду себя, как идиотка, но что еще мне делать?

Очередная роль девицы, попавшей в беду, меня не устраивает. В прошлый раз я оказалась одна посреди улицы, сейчас вот разбила коленку.

Вот уж нет.

Я пытаюсь подняться самостоятельно, но при сгибе коленей снова испытываю боль, и из горла непроизвольно вырывается стон.

Тренер Фаррелл обхватывает своими большими ладонями мои руки и помогает встать на ноги. Мои глаза оказываются на уровне его груди. Без коньков, наверняка будет точно так же. Затем он легким движением усаживает меня на бортик. Присев, он осторожно приподнимает одну мою ногу.

— Когда ты научилась кататься?

— Я умею кататься, — отвечаю я, избегая его взгляда.

Слышу его тихий смешок.

— Умеешь, но я спросил не об этом.

Мое лицо становится пунцовым от смущения. Сегодня я пришла показать ему, какая я смелая и как мне плевать на все. Но вместо этого сижу с разбитой коленкой и вынуждена отвечать на его вопросы.

— Не знаю, лет в семь или восемь, — немного подумав, отвечаю я. — А что?

Я чувствую его взгляд на себе и непроизвольно сжимаю бедра, но все так же не смотрю на него.

— Тогда ты должна знать, что коньки должны быть хорошо заточены. — Он встает в полный рост. — Особенно, если ты планируешь выполнять на льду подобные маневры.

Конечно, знаю. Но я даже не подумала о том, чтобы проверить. Мне уже надоело чувствовать себя идиоткой рядом с ним.

— Это не мои коньки. — Игнорируя боль, я снова встаю на лед, и не глядя на тренера Фаррелла, еду на негнущихся ногах к месту, где есть дверца. Переступить через борт я не смогу.

За своей спиной я слышу вздох.

— Давай я помогу тебе, — снова предлагает тренер.

— Все в порядке.

— Тебе ведь больно.

Стиснув зубы, я резко разворачиваюсь. Он оказывается прямо передо мной, и я больше не избегаю его взгляда.

— Все в порядке.

Он смотрит на меня сверху вниз. В этом освещении его глаза кажутся темно-карими, но я знаю, что в них есть и проблески зеленого.

— Ты злишься, Вивиан, — начинает он, — я понимаю.

Не думала, что он начнет этот разговор. Моя кожа покрывается мурашками.

Хочу ли я говорить об этом? А, к черту!

— Понимаете?

Он кивает и выглядит участливым.

— Но и ты меня должна понять.

Все дело в том, что я понимаю. У меня достаточно ума, чтобы думать о последствиях. Нельзя просто так по собственному «хочу» нарушать правила, от которых может многое зависеть. Нельзя жить в обществе и быть свободным от него.

— Да, понимаю, — опустив голову, отвечаю я. — Понимаю, когда говорят «нельзя», и я не трогаю. — Наши глаза снова направлены друг на друга. — Я могу быть послушной.

Тренер Фаррелл стискивает челюсть, осознавая, к чему я веду.

— Но когда сначала разрешают, а потом кричат «нельзя», могу запутаться.

Он дышит рывками, все сильнее и сильнее сжимая челюсть.

— Прекрати, — сквозь зубы цедит он.

Но я уже распробовала вкус своих слов.

— Да, я понимаю. — Подъехав к нему еще ближе, я говорю шепотом возле самого его уха. — Говорить «нельзя» нужно было не после, а до того, как вы засунули свой язык мне в рот, тренер Фаррелл.

Уже второй раз в его присутствии я балансирую между пропастью и вершиной. И в этот раз я останусь на вершине.

Больше не думая о боли в коленях, я еду к дверце и выхожу. Он продолжает стоять, как каменное изваяние и наблюдать за мной.

Перед выходом с трибун я останавливаюсь и заканчиваю:

— И если бы только язык.

ГЛАВА 3

21 февраля

— Детка. — Дверь в мою спальню открывается. — Идем к столу.

— Что? — Я спускаю наушники и поднимаю голову.

Мама хмурится, осматривая груду одежды, тетради, ручки и сбившееся покрывало на моей кровати. Я лежу на животе и на беспорядке, который устроила и пытаюсь сосредоточиться на тесте по математике.

— Ты так занимаешься? — интересуется мама, указывая на наушники, из которых гремит музыка.

— Музыка мне помогает настроиться, — отвечаю я. — Ты же знаешь.

— Знаю, но меня заботит твой слух.

— С моим слухом все в порядке, клянусь.

Легкая улыбка касается ее губ, когда мама закатывает свои невероятно голубые глаза. Подавляющая часть наших родственников (с обеих сторон) имеют голубые глаза. Я даже удивилась когда, встретив кузину папы, обнаружила, что ее глаза темные.

— Спускайся ужинать, — повторяет мама.

— Папа уже дома? — Я снимаю наушники и спрыгиваю с кровати.

Но вместо ответа мама вздыхает.

— Даже если рухнет дом, ты вряд ли услышишь.

Пробегая мимо нее, я подмигиваю.

— Но обязательно замечу.

Папа стоит за кухонным островком, когда мы с мамой спускаемся. При виде нас он широко улыбается.

— Наконец-то. — Он тут же вручает мне тарелки. — Я голодный.

От запаха сладкого картофеля и ребрышек в чесночном соусе мой рот моментально заполняется слюной. Я расставляю тарелки за обеденным столом и плюхаюсь на свое место справа. Мама садится напротив меня, а папа по центру. Мы с ним ударяемся кулаками, затем даем друг другу пять, после чего я подскакиваю и клюю его в щетинистую щеку.

— Завтра парни из мастерской помогут мне установить новую кухонную стойку, — заявляет папа.

— Это отлично, дорогой. — Мама собирает свои длинные белокурые волосы в пучок и скрепляет их карандашом.

— Так что, когда ты завтра вернешься, тебя будет ждать почти новая кухня.

Мои родители — творческие люди. Папа — столяр-краснодеревщик, у которого заказов больше, чем у мебельного салона. Заказы поступают даже из Ванкувера. Так что в нашем доме вся мебель без исключений сделана его руками, начиная от плательных шкафов вплоть до стульев и барных табуретов. Мое любимое творение отца это наша кухня, кухонные гарнитуры сделаны из натурального дерева, а с потолка свисают светильники в стиле кантри.