Горных богатств Хозяйка (СИ) - Савская Елена. Страница 4

Суженого мне найди,

Да на двор мой приведи.

Алёнка как завороженная смотрела на эти игрища. Такая доскональная реконструкция празднования Ивана Купалы была удивительна. Особенно поражали наряды: сарафаны и рубашки были пошиты из натуральных тканей, окрашенных явно не фабричным способом. Об этом говорили их цвета — разные оттенки красного и желтого. Но даже в неверном свете костра было видно, что краска кое-где легла неровно, подтеками.

Девушка помнила концертные сарафаны из ярких синтетических тканей, расшитых блестками и кружевами. На голову артистки надевали богато украшенные кокошники. Хотя художница по костюмам спорила с руководителем ансамбля, что исконно русский наряд не предполагает на девицах высоких корон. Кокошник девушки впервые надевали на собственной свадьбе, а потом носили только по большим праздникам.

Девушки на полянке все сплошь были одеты правильно и с лентами на головах — узкими и широкими полосками из бересты, обтянутыми тканью и расшитыми тусклыми бусинками и нитками. Художнице бы понравилось. И у всех девиц за спиной болтались длинные толстые косы до пояса и ниже. «Накладные, наверное», — подумала Аленка. Ну правда, где в наше время можно набрать столько статисток с натуральными косами густыми и о-очень длинными?

Происходящее действительно очень напоминало киносъёмку. Только почему-то вокруг не было, ни съемочной группы с оборудованием, ни автобусов и фургонов, которые обычно перевозят технику, костюмы и массовку.

«Может быть, это — ролевики?..» — Алёнка всё не оставляла попыток понять происходящее. Её единственная подруга Ленка, которая уехала жить во Владивосток, как-то по скайпу рассказывала, что у них в Приморье каждое лето проводится славянский фестиваль, где так же танцуют и поют у костра, и для большей достоверности запрещено пользоваться мобильными телефонами, пластиковой посудой и прочими анахронизмами для старых времён. Но тоже не до абсурда. Например, девушкам можно надевать кожаные сандалии, а парням — ботинки. Ткани тоже вполне современные, хоть из них и сшиты туники, рубашки и короткие сарафаны. И уж конечно никто не заставит смывать с лица макияж, снимать пирсинг или срочно перекрашивать бирюзовые волосы в природный цвет. А тут прям полное попадание в старорусскую моду — ни одной выщипанной брови, короткой стрижки или глазика, жирно подведенного карандашом.

«Всё-таки сон», — успокоила себя Алёнка.

Вскоре вернулась Малаша с Танюшкой под руку, посмотрела в сторону кустов и знаком показала, чтобы партизаны следовали за ней.

Дорогой Алёнка наблюдала за девушками. Танюшка была копией Малаши, только чуть меньше ростом и гораздо тоньше.

— Малаша, ну, Малаша… — хныкала девочка.

— Что тебе?

— Позволь мне до рассвета остаться? Очень я хочу на реку пойти, посмотреть, как на воду венки опускают. А?

— Не могу я тебя оставить. Обещала мамке приглядывать, но дело появилось. Приходится тебя домой раньше времени вести.

— А что за дело такое?

— Не твоего детского разума. И помни, сказывать об этом никому нельзя. А то человеку худо будет. Поняла?

— Поняла… — понуро ответила Танюшка.

Из дальнейшего разговора стало ясно, что девушки — родные сестры. Удивляла покорность младшей. Знакомые Апенкины подростки в подобной ситуации не отступились бы так просто. Не обошлось бы без крика, обвинений и даже матов. Но видимо, у Малаши с сестрой были очень хорошие отношения.

Дорога шла под гору по широкой тропинке. Изредка по сторонам виднелись ещё полянки с кострами и, судя по голосам, люди на них были среднего и старшего возраста. Они тоже пели и водили хороводы, но шумных игр с беготней и прыжками в этих компаниях не замечалось. Рядом с одной из таких полянок Малаша остановилась:

— Демид, сходи, позови Варвару Васильеву.

Парень, не прекословя, побежал к полянке и вскоре вернулся с худой женщиной лет сорока в синем сарафане. В темноте ярко выделялся ее белый платок, повязанный сзади на шее.

— Мгм, — многозначительно поприветствовала она ребят и кинула на Аленку цепкий взгляд. — Маланья, Демид, до дому Танюшку сведите и огородами ко мне в баню. Там я беглянку и укрою. А мы с вами договоримся, что приказчику сказывать, чтобы едино выходило.

— Спасибо за схорон, Варвара Степановна, — Малаша как будто даже поклонилась женщине.

— Что же я, русского человека в беде брошу? Тем более, бабу. — И, показав куда-то в сторону, добавила, — берите левее, там девки тропку новую протоптали за ягодой, вам до дому так ближе. А мы своим ходом.

С этими словами Варвара припустила сначала сквозь кусты, а потом по еле заметной тропинке, Алёнка только и успевала за ней. Какое-то время они шли по лесу, который постепенно редел и становился ниже. С краю от тропинки то и дело попадались большие камни, некоторые высотой с человеческий рост. Дорогой женщина почти ничего не говорила, кроме:

— Ничего, скоро придём уже.

И правда, вскоре показалась избушка с темными окнами. Пахнуло навозом. Внутри избы громко закукарекал петух, рядом, проснувшись, замычала корова.

— Вторые петухи только. Хорошо — поспать чуток успеешь, — шепнула Варвара, открывая двери в ещё одну постройку.

В ней тоже было темно, пахло травами, мокрым деревом и влажной землей. Варвара прошла внутрь первая, брякнула чем-то твёрдым по дереву, потом вышла и сказала:

— Проходи. Я сейчас двери прикрою, не пужайся. Садись на полок и жди меня. Я скоро обернусь.

Аленка прошла в баню и какое-то время просто стояла, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Но они не привыкали. Скорее всего, Варвара закрыла окно, поэтому сюда не проникал даже свет скудной луны. Но зачем создавать дополнительную темноту?

А ещё, судя по однократному скрипу двери, предбанника не было. Интересно, почему? Аленке доводилось бывать летом в деревне, и в банях она мылась много раз. Раздевалась всегда в предбаннике и в нём же брала сушеный березовый веник. Обычно они хранились тут же.

За окном послышались торопливые шаги. Варвара зашла в баню длинной горящей щепкой в руке и большим свертком подмышкой. Лучину она воткнула в торчащее из стены приспособление, и сразу стало светло. Аленка увидела, что единственное окошко наглухо закрыто ставнем. Видимо, чтобы свет из бани не проникал наружу. Почему-то было важно, чтобы пребывание Аленки оставалось в секрете. Но от кого её прятали?

Тем временем Варвара развернула сверток, в котором оказалась серая рубаха и простой сарафан непонятного цвета. Аленка надела на себя выданную одежду. Рубаха оказалась длиной чуть ниже колен, с рукавами, закрывающими пальцы рук.

— А сарафан подошел тебе, как, — приговаривала Варвара, закатывая рукава рубахи на Апенке до локтей. — Будто на тебя шили. Вон и косточки не торчат.

Одежда была чистая, но складывалась такое впечатление, что её уже неоднократно носили. И всё, чтобы было надето на Варваре, тоже выглядело поношенным. Если это и была какая-то реконструкция русского быта, то очень и очень убедительная.

— Поешь немного, — Варвара указала руками на полок, на котором расстелила небольшой холст.

На ткань женщина положила большой отломленный кусок хлеба и глиняную кружку без ручки. Кружка оказалась тяжелой и наполовину наполненной молоком. Алёнка не любила коровье молоко, но выбирать не приходилось. Она села на полок взяла кусок хлеба и принялась жевать его. Хлеб оказался на удивление вкусным, а молоко — сладковатым. Алёнка даже зажмурилась от удовольствия.

— Тебя как звать-то?

— Алёна, — ответила девушка с набитым ртом.

— А по батюшке?

— Дмитриевна.

— Их мраморских Дмитриевых что ли?

— Нет, я из Екатеринбурга.

— Никак от господ сбежала? — всплеснула Варвара руками.

— Да не бежала я ни от кого. Почему вы так решили?

— Это не я… — ответила Варвара и сочувственно посмотрела на Алёнку. — Это ты сама себя порешила. Сбежать из города на заводы, где каждый наперечет — это ж удумать ещё надо было! — Лицо Варвары сделалось совсем печальным.