Записки человека долга (сборник) - Бушков Александр Александрович. Страница 3

– Да? А от кого?

Я сказал.

– Ну, это вы зря. Пентанер – человек приличный. Просто работа у него такая – встречать приезжающих. Вот вам и случайность. А что до Некера… Откуда мы знаем, игра это или он действительно бросил дела и пьянствует? Я не могу поверить…

– Резонно, – сказал я. – Простите. Я знаю Некера четырнадцать лет и потому не могу поверить… Правда, я о Лонере помню. Зипперлейн, у вас есть дети?

– Моим уже за тридцать.

– Наверное, следовало спросить о внуках…

– Один внук пяти лет.

– И?

– Да, – сказал он. – Ретцелькинд.

– И что вы обо всем этом думаете?

– Я боюсь. Бояться вроде бы стыдно, но я боюсь.

– Понимаю.

– Ничего вы не понимаете, – сказал он. – Извините, полковник, но чтобы понять нас, нужно побывать в нашей шкуре. У меня почти тридцатилетний стаж, четыре ордена и четыре раны, но сейчас я боюсь – до боли, до дрожи. Вы представляете себе, что это такое – жить в городе, который вот уже третий месяц бомбардируют, кажется, все метеориты Солнечной системы? А ночью – северные сияния, миражи. Да-да, даже миражи ночью бывают… И еще многое. Любое из этих явлений природы имеет свое материалистическое, научное объяснение, но ни один ученый не может объяснить, почему все это сплелось в тугой узел именно здесь. А ведь метеориты и прочие оптические явления – лишь верхушка айсберга, безобидные декорации сцены, где разыгрываются кошмары… Да, мы боимся.

– Вы можете кратко объяснить, что происходит с детьми?

– У вас у самого есть дети?

– Нет.

– Плохо, – сказал он. – Будь у вас дети, вы быстрее поняли бы. Дело в том, что наши дети, я имею в виду ретцелькиндов, словно бы и не дети. Вот вам и квинтэссенция. Словно бы они и не дети.

– Преждевременная взрослость? Вундеркинды?

– Да нет же, – досадливо поморщился Зипперлейн. – Вот видите, вы не поняли. Вундеркинды – это совсем другое. Пятилетние поэты, шестилетние математики, семилетние авторы поправок к теории относительности вписаны в наш обычный мир, вписаны в человечество, если можно так выразиться. Ретцелькинды другие. Словно среди нас живут марсиане – со своими идеями, со своей системой ценностей и стремлениями, о которых мы ничегошеньки не знаем и не можем узнать, потому что они с нами об этом не говорят. Ну не могу я объяснить! Речь идет о явлении, для которого нет терминов, потому что ничего подобного прежде не случалось. Вы только поймите меня правильно…

– Понимаю, – сказал я. – Пойдемте.

Зипперлейновская малолитражка была старомодная, опрятная и подтянутая, как старый заслуженный боцман перед адмиральским смотром. Мы уселись.

– Что мне сказать Анне? – спросил Зипперлейн.

– Моя будущая хозяйка?

– Да.

– А вы чистую правду говорите, – сказал я. – Приехал человек из столицы, хочет разобраться в ситуации.

– Что делать с Некером?

– Ничего, – сказал я. – Мы с вами оба ниже его по званию, его полномочий никто не отменял. Пока мы не убедимся, что дело неладно…

– Вы не допускаете, что он мог докопаться до сути?

– Еще как, – сказал я. – Это Некер. Это сам Роланд. Вполне возможно, что в вашем городе есть и другие люди, докопавшиеся до сути. Вопрос первый: если они есть, почему молчат? Вопрос второй: почему Некер, если ему удалось докопаться до сути, ударился в загул?

– Может быть, на него так подействовала истина.

– Стоп, комиссар, – сказал я. – Я не знаю истины, способной выбить из колеи Лео Некера. Нет таких истин, не было и не будет. Если бы вы знали его так, как знаю я, подобные мысли автоматически показались бы вам галиматьей и ересью низшего пошиба. Это один из моих учителей, это один из тех, кто являет собой легенду Конторы, мифологию внутреннего употребления…

– Вам виднее, – сказал он. – Я всего лишь полицейский. Однако при столкновении с чем-то качественно новым прежние критерии могут оказаться устаревшими…

– Как знать, как знать, – отделался я универсальной репликой.

Зипперлейн неожиданно затормозил, и я едва не вмазался носом в стекло.

– Совсем забыл. – Он виновато почесал затылок. – Дальше – только для пешеходов. Можно в объезд. Или пройдемся? Всего три квартала.

– Давайте пройдемся, – сказал я. – Как два перипатетика.

Я взял чемодан, Зипперлейн запер машину, и мы тронулись. Голуби, разгуливавшие по мостовой, недовольно расступались перед нашими ботинками. Настроение у меня портилось. Когда впереди показался броневик, оно упало едва ли не до абсолютного нуля.

Видимо, запрет автомобильного движения на броневик не распространялся. Он стоял у кромки тротуара, высокий, зеленый, на толстых рубчатых колесах, чистенький, словно только что вышедший из ворот завода. На броне у башенки сидел сержант и что-то лениво бубнил в микрофон, двое солдат в лазоревых касках стояли у колес, держа свои автоматы, как палки, и откровенно скучали. Здоровенные такие румяные блондины, от них за версту несло фиордами, набережной Лангелиние, Андерсеном и троллями. Мимо, обогнав нас с Зипперлейном, прошла девушка в коротком желтом платьице, и потомки Эйрика Рыжего синхронно повернули головы ей вслед.

Мы миновали броневик, и я увидел их четвертого, лейтенанта, он стоял вполоборота к нам, смотрел на противоположную сторону улицы, и его расслабленная фигура была исполнена той же безнадежной скуки. Я взглянул на него пристальнее и тут же отвел глаза. Хорошо, что Зипперлейн заслонял меня.

Совершенно секретно. Степень А-1.

Полковник Конрад Чавдар. Родился в 2008 г. В 2026–2029 гг. служил в авиадесантных частях Войск ООН. В 2031-м окончил военное училище «Статорис» (факультет общевойскового командования). В настоящее время – командир полка специального назначения «Маугли». Четыре международных и три национальных ордена. Женат. Сын.

Теперь прибавились дополнительные загадки. Конрад, я знаю, скромный человек, но не настолько, чтобы на операции переодеваться в форму обычной бронепехоты с погонами младшего по званию. Следовательно… Следовательно, экипаж этого броневика весьма квалифицированно валяет ваньку, изображая скучающих новобранцев. А на самом деле это полк «Маугли», профессионалы, элитная ударная группа по борьбе с терроризмом. От страха их сюда послали, что ли? Совет Безопасности напуган здешними чудесами, и потому… Или назревает что-то серьезное?

– В городе все спокойно? – спросил я. – Нет, я не о ретцелькиндах. В других отношениях.

– Кажется, спокойно.

Черт бы тебя побрал, выругался я про себя, ты что, не помнишь, какие люди сворачивали себе шею из-за того, что лишний раз произнесли или подумали слово «кажется», очень уж положились на его обманчивую гибкость?

– Как вы носите пистолет, Зипперлейн?

– Как большинство – в «петле». Но чаще не ношу. Я уже пожилой человек…

– А вы, часом, не фаталист?

– А вы?

– Когда как, – сказал я чистую правду.

– Этот город способен сделать вас фаталистом.

– Ну да, – сказал я. – За день выпадает уйма метеоритов, и ни один еще не упал кому-нибудь на голову. Это убеждает.

– Вы злитесь?

– Честное слово, не на вас, – сказал я. – Вы же умный человек, комиссар. Я немножко злюсь на людей, которые далеко отсюда. Ради чистоты эксперимента меня сунули сюда, абсолютно не проинформировав. Я все понимаю, метод «контрольный след» сплошь и рядом дает неплохие результаты, но могу я выругаться хотя бы мысленно?

– Да… – сказал он. – Что я еще могу для вас сделать?

– Оставьте на почтамте мой адрес. Вот, пожалуй, и все. Разве что… Вы меня не проинструктируете?

– Инструктаж уместится в одной фразе, – сказал он. – Ничему не удивляйтесь. Если станете удивляться, можете наделать глупостей. Что бы с вами ни случилось, помните одно – это не галлюцинации, вы абсолютно здоровы.

– Прекрасный инструктаж. Едва ли не лучший из всех, какие я за свою службу получал… Нет, серьезно.

– Вот именно. Ничему не удивляйтесь. Возможно все, что угодно. Но это не опасно для жизни и здоровья. По крайней мере не было прецедентов… Все, мы пришли.