Черный скрипач (СИ) - Лю Эдвина. Страница 61

Пора менять место. Вон уже и сны подсказывают. Снам ведь не зря издавна придают такое большое значение! С древних, можно сказать, времён, и не только в Тирне! Дард выпил ещё ирнара, докурил папиросу и, потрепав по холке Портера, поплёлся в кровать. Но уснуть как следует уж не мог – ворочался, вздрагивал, проваливался в короткий, рваный сон и снова открывал глаза. А едва рассвело, как услышал в голове голос.

- Ясных дней, Сарвен Дард! Готов сделать кое-что для меня?

Дард вроде бы узнал голос – если, конечно, кто-то не ухитрился подделать его. Он, честно говоря, не знал о возможностях Светлых магов и особенно об их любимом способе общения. Тёмные стараются без спроса друг другу и чужакам в мозги не лезть. Разве что атакуя или защищаясь, но это другое.

- Что тебе надо, Роз? – спросил Дард, от неожиданности довольно грубо.

- Ты ведь хотел стать консультантом в Комитете, - сказал голос в его голове. – Но сначала у меня для тебя другая работа. Ты должен устроиться в Воспитательное Отделение.

- Нет!

Он почти сразу просчитал план Роза и свою роль в нём.

- Я тебе ничего не должен и отказываюсь тебе помогать, Роз!

Дард вскочил с кровати, уронив на пол одеяло. Ему было страшно. Он отчаянно трусил перед коршуном-Розом, но соваться в Воспитательное отделение казалось куда страшнее. При одной только мысли о том, сколько раз умирал на его руках Итан этим утром, Дарда выворачивало наизнанку.

- Нет!

- Не кричи, - сказал мысленный голос Чезаре Роза. – Думаешь, мне приятно на это идти? Но моя жена сказала, что тебе можно доверять. А она не ошибается в людях!

- Ещё как ошибается! – если бы Дард мог, он бы вытолкал Роза взашей, да ещё бы дверью хлопнул! Но увы, с мысленной связью так не поступишь. – Я не собираюсь этого делать! Ты хочешь моими руками убить двух человек, чтобы меня потом в этой же тюрьме и сгноили? Не выйдет! Передай своей жене, что она не разбирается в людях!

Чезаре Роз молчал. Долго молчал. Дард успел подобрать одеяло, закутаться в него и закурить. От страха продолжали трястись пальцы и постукивать зубы, а внутренности как будто прихватило морозом. Но к середине папиросы он начал успокаиваться.

Именно тогда Чезаре его и припечатал, словно муху к подоконнику:

- На тебе убийство, Сарвен Дард. Ты убил старика там же, на твоём кладбище. Если ты не согласишься – я доложу об этом начальнику тюрьмы.

- Он всё знает! – взвизгнул Дард. И это ведь была почти правда. – Выкручивайся сам! Сам устраивайся в отделение, сам убивай, сам… сам и оживляй!

И снова молчание.

Голос Чезаре больше не зудел в его голове. Дард рухнул на кровать лицом вниз. И проспал до полудня.

Потом залаял Портер, заскрёбся в дверь лапой.

Пришёл Луренс в сопровождении двух дюжих тюремщиков, показал бумагу от Юллена. Дарду предписывалось проводить в Воспитательном отделении от двух до четырёх часов в день и являться туда по первому же требованию куратора Поллока или куратора Луренса.

Загнали в угол, стало быть. Дард с трудом отлепился от кровати, дрожа от холода и похмелья. Четыре часа в отделении могут стоить ему жизни, если придётся вот так же «разговаривать» с мертвецами, как вчера с Итаном, магом ложи Страха. А не жизни, так рассудка.

- Мрычи бы вас подрали, - пробормотал Дард. Кое-как одевшись, он вышел из домика, пошатываясь от слабости, и прищурился на солнце. – А может, всё-таки лучше сточные трубы?

Часть 6. Музыка и свобода

2330 год начался с прекрасного события: принцу Ланделию исполнилось три. В честь этого его величие Грет Кешуз объявил ряд амнистий среди тех Тёмных магов, которые отсидели в тюрьме более пяти лет, если за ними не числилось слишком серьёзных преступлений. Помиловали четырнадцать приговорённых к казни не-магов. Заменили на пятидесятилетний срок все пожизненные. Дэн запомнил этот день, первый день первого Тёмного месяца, потому что музыка в его душе вдруг изменилась. Она вдруг утратила мертвящую, пугающую размеренность. Стала нервной, беспокойной, мятущейся. Это так обрадовало куратора Поллока, что Дэн испугался. Два года они играли с Поллоком в «лови-тень», и никто не выигрывал и не проигрывал. И вот куратор внезапно почти прорвал оборону Дэна.

Два года прошли в бесконечных эмоциональных пытках. Время от времени Дэн видел других воспитуемых, иногда – других кураторов. У того же Поллока имелось по крайней мере ещё четверо таких, как Дэн. Однажды куратор собрал их в пустом каменном подвальном помещении без окон и освободил от магических уз. Они могли пользоваться магией, но все, кроме Дэна, один за другим падали на каменный пол и умирали в муках. Впрочем, до конца умереть они тоже отчего-то не смогли. Поллок в тот день остался крайне недовольным тем, что Дэн выстоял. Если бы куратор понял, что Дэн не может найти в себе ни единой эмоции для магического воздействия, он, наверно, обрадовался бы. Но Поллок слышал музыку – и полагал, что Дэн продолжает держать заслон, пряча эмоции за ним.

А что же с другими воспитуемыми? Они выходили на свободу или оставались в тюрьме – в зависимости от того, чем кончалось их «воспитание». Дэн по обрывкам подслушанных кураторских бесед понял, что с ними делают: лишают почти всех эмоций, кроме одной-двух, а оставшееся заставляют кипеть внутри, не имея возможности выйти наружу. Люди, воспитанные таким образом, эмоционально представляли из себя ходячих мертвецов, в которых по какой-то ошибке ещё теплилась жизнь. Просто выгоревшие маги имеют некоторый шанс восстановиться – не полностью, но хотя бы немного. Они становятся простаками, чьи чувства не могут использоваться в магии, но при очень сильном желании всё-таки хоть на что-нибудь способны. Хотя бы на примитивном уровне. Здесь же из людей делали живые статуи.

Раза два или три Дэн сталкивался в коридоре или подземном узилище с местным некромантом, помогавшим кураторам. Это угловатое грязное лицо с выражением трусливой покорности, светло-серые, постоянно настороженные глаза и неряшливые светлые волосы запомнились Дэну с самого начала. Один раз, вскоре после того, как Дэнни перевели в Воспитательное отделение, некромант как будто хотел ему что-то сказать. Но куратор Поллок накинулся на него, словно сторожевой пёс на вора.

Дэн равнодушно проводил глазами удирающего некроманта. Что тот мог хотеть? О чём мог сказать? Вряд ли о чём-то важном.

И вот в первый день нового года мелодия внутри Дэна будто дала трещину. Её ровное, размеренное звучание превратилось в беспокойный пульс. Дэн изо всех сил пытался вернуть жёсткую, умеренного темпа мелодию в прежнее русло до того момента, как изменение заметит куратор. Но тот вошёл в камеру и сразу почуял перемену. Даже носом пошевелил от радости, и его пепельные глаза стали ярче и даже как-то добрее.

Дэн съёжился, вжался в кушетку, понимая, что это бесполезно. От Поллока не уйти, даже если потеряешь сознание. Он умеет доставать и оттуда. Подавив сопротивление воспитуемого, Поллок установил ментальный контакт.

- А ты боишься, - с удовлетворением сказал куратор. – За два года я первый раз чувствую от тебя отдачу. Это хорошо, нам будет с чем поработать.

Дэн хотел возразить, но куратор уже перехватил его волю – легко, потому что изменившаяся мелодия понаделала в защите трещин. Ответить Дэн не мог, не пускать Поллока куда не надо тоже. И единственное, чем сумел насолить – это постарался передать куратору ментально ту боль, которую носил в себе давным-давно. То, что никак не выходило наружу, хотя много раз требовало выхода. Накопленное в дороге, набитое, словно шишки, в противостоянии с разными людьми. И забранное у Гарольда Клейна – стариковский набор болячек, полученный при смерти ясновидца. Эта чужая и чуждая боль спеклась в Дэнни в единый ком, тяжёлый и давящий, и передавая её по ментальному каналу, которым Поллок пытался прощупать его эмоции, Дэн избавлялся от ненужного груза.

Поллок заметно побледнел, когда понял, что его подловили. И попытался разделить боль – но поток её, вырвавшийся из слежавшегося кома, оказался сильным и сбил куратора с ног. Это его и спасло: связь с Дэном прервалась.