Последний интегратор (СИ) - Васильев Николай Федорович. Страница 22

-- Объединяться с этими поганками! -- воскликнула Майя.

Во дворе не было ни кустика, ни деревца. Постриженная газонокосилкой трава пожухла от жары. Все дворы на Телеграфной, Аптекарской и других улицах старого города заросли сиренью, черёмухой, рябиной, клёнами, яблонями, тополями. Здесь были только посеревшие широкие пни от вырубленных деревьев. Раньше меня это не удивляло. Теперь двор казался мне нежилым, неуютным.

Дама с таксой остановилась возле беседки. Собака была так откормлена, что не походила на таксу. Брюхо свешивалось почти до земли. Мордочка была обёрнута ватно-марлевой повязкой.

-- Здравствуй, Майечка, дорогая, -- сказала дама. -- Какой ужасный дым. Моей Грации так трудно дышать. Она в последние дни почти ничего не ест. И ещё стала кашлять. Вы знаете, это ведь всё кханды. Они во всём виноваты.

-- В чём виноваты? -- спросил я. -- В кашле?

-- В дыме. В жаре. Им нравится, когда очень холодно или очень жарко. Помните, какая была зима? Теперь вот лето... Им нравится жара и холод, вот они и меняют погоду. Уж поверьте, они умеют. Им нравится жара и холод. Я про это читала, в научно-популярном журнале. Лет, знаете, двадцать... пятнадцать назад. Я тогда была в твоём возрасте, Майечка. Любила читать научно-популярные журналы.

Глава VIII. Июнь, следующий день

Мы с Карапчевским сидели в пустом трамвае, который ехал в промзону. Ночью приползли низкие тучи, но температура не снизилась, ветра не было, дождя не было. Духота только усилилась. К утру тучи рассеялись, и жёлтый туман стал ещё гуще. Он втекал во дворы и улицы, как вода, заполняющая низменности.

Республиканская улица от музея до Вокзальной была перекрыта из-за карнавала, поэтому трамвай ехал по параллельным улицам. Сразу за эстакадой нам в нос ударили омерзительные запахи. Непередаваемая смесь гнилья и горящей свалки. Мы надели повязки. Сегодня я взял с собой пять штук.

Мы вышли из трамвая и перешли дорогу. На тротуаре стояло примерно двадцать кхандов с мётлами, граблями, лопатами. На их лицах были надеты респираторы. Кто-то спустил респиратор под бороду, кто-то поднял на лоб, и вся эта группа выглядела как стадо экзотических животных из видового кинофильма.

Карапчевский увидел знакомых, но они предпочли его не замечать и молча отворачивались. Кажется, среди них был мой ровесник Михаил, но я в этом не уверен. Приоткрылись большие железные ворота какого-то завода, оттуда высунулся авзан в костюме и с повязкой на лице и позвал кхандов. Они медленно подошли к воротам и исчезли за ними.

Карапчевский нахмурился. Он хотел, чтобы кханды получали образование и работали там же, где авзаны. Но кхандов брали только мести улицы, вывозить мусор -- на самую тяжёлую и грязную работу. Выпускникам гимназий было не легче.

Мы прошли вдоль железобетонного забора с витой колючей проволокой поверху и свернули в узкую щель между двумя заборами. В траве была протоптана тропинка. Мы долго шли между двух заборов, обходя кучи коробок, ящиков, консервных банок, бутылок. Наконец мы оказались на открытом месте. Слева была площадка с железным навесом. Сюда вела бетонка, по которой мы ехали в прошлый раз.

Паром как раз пристал к нашему берегу. С него сходило несколько десятков кхандов. Они тоже были снабжены респираторами, некоторые несли инструменты. Молча посматривая на нас, они поднялись по берегу.

Мы подошли к железному навесу. От реки несло теми же запахами гнилья и горящей свалки. По воде плыли маслянистые жёлто-зелёные разводы. Противоположный берег был скрыт особенно густым жёлтым туманом.

Паром нас дождался, и мы переправились через реку. Река на несколько метров отступила от деревянной дороги. Дома кхандов и лес терялись в жёлтом тумане. Трава пожухла, она клочьями лежала на земле. Земля растрескалась, теперь здесь невозможно было провалиться даже такому растяпе, как я. Но мы всё равно шли по дороге.

-- Александр Дмитриевич, -- сказал я, -- можно спросить про Гурова?

-- Может, лучше у него самого спросите? -- сказал Карапчевский.

-- Да я лучше у вас. У Гурова есть родственники? Кто с ним живёт? Кто-то же мне ботинки почистил. Я искал какие-нибудь сведения в комитете, но ничего не нашёл.

-- Нечего искать. У Гурова -- обычная кхандская семья. Несколько лет назад они разъехались. Одни уехали на север на заработки, другие переселись в микрорайоны, дети учились в совместных гимназиях. Потом снова собрались. Большая семья. Четыре поколения живут под одной крышей, человек тридцать.

-- И никого не видно, тишина.

-- Такие у них порядки. Когда к Гурову приходят гости, все ведут себя тихо.

Поселение кхандов всё не проглядывало сквозь туман. Послышалось жужжание пилы, потом удары по дереву. Пройдя немного, мы увидели, что дорога обрывается. Причина была не в поломке досок. Десять метров дороги сгорели. Трава вокруг тоже выгорела. Несколько кхандов удаляли доски настила и брёвна опор. Рядом лежала груда новых белых досок. Одежда, руки, лица работников были перемазаны сажей. Светлые волосы и бороды затемнялись слоем пепла.

Карапчевский поздоровался. Кханды продолжали заниматься своим делом. Мы спустились с дороги в траву. Под ногами она превращалась в серую пыль. Мы обошли работников и снова забрались на дорогу.

Нас окликнул какой-то кханд. Мы обернулись.

-- Александр Дмитриевич, -- сказал кханд. -- Дальше дорога тоже горела. Спокойнее по земле идти.

Кто-то из кхандов ухмыльнулся.

-- Спасибо за совет, Осип Степанович, -- сказал Карапчевский. -- Так мы и поступим. А что произошло с дорогой? Это из-за жары?

-- Да нет, -- сказал Осип Степанович. -- Поджоги. Сразу в нескольких местах подожгли.

-- А дома?

-- Тоже горели.

-- Кто поджигатель?

Тот же кханд опять ухмыльнулся.

-- Кто всегда, -- сказал Осип Степанович и вернулся к работе.

Карапчевский его поблагодарил и направился по земле вдоль дороги. Я последовал за ним. По пути мы ещё три раза видели сгоревшую дорогу и чинивших её кхандов.

* * *

Крайний дом -- комплекс домов -- был изуродован огромным следом от пожара. В ближнюю к нам сторону как будто врезался огромный кусок угля, смял целый угол и рассыпался, замарав остальные части дома и тротуар. На пожарище тоже трудились почерневшие от сажи кханды.

Цитадель поселения -- дом Гурова и дом на противоположной стороне улицы, соединённые мостом, -- была цела. Башни воткнулись в жёлтый туман.

Пса-провожатого не было. Карапчевский нажал на доски, которые ничем не отличались от соседних, и калитка открылась. Знакомые лестницы и площадки, и вот мы в светлой комнате. После жёлтого тумана и запахов промзоны как приятно было вдыхать запах Гуровского дома -- запах дерева, пряных трав, спелых ягод. Внешние запахи сюда совсем не доносились.

Гуров сидел на табурете и ножом вырезал узоры на длинной кривой палке. Пол у его ног был засыпан стружками. Нож был небольшой, похожий на скальпель, -- длинная рукоятка и короткий клинок. Нижняя часть палки уже была покрыта узорами. Гуров был одет в чёрные брюки и чёрную длинную рубаху без воротника, у пояса подвязанную ремнём. На орехово-смуглом лице не было ни капельки пота.

Когда мы вошли, Гуров не прервал работы. Он поздоровался своим хрипловатым голосом, предложил сесть и самим налить себе чай. На столе стояло всё, что нужно для чая.

Мы не отказывались, сели на табуреты, налили чай. Чай был такой же крепкий и горячий, пить его не хотелось. Но пара-тройка глотков утолили жажду. А когда я выпил полчашки, то почувствовал себя полным бодрости.

-- Очень вкусно пьёте, -- сказал Гуров. -- Тоже себе налью.

Он встал и стряхнул стружки с бороды, с рубахи, с ног. Ботинок у него было. Правая стопа гулко стукнула в половицы. Она была искусственная. Деревянная. Кажется, и выше стопы нога была деревянная. Искусственная стопа и цветом, и видом имитировала настоящую. На ней были вырезаны пальцы, вены, жилы, ногти. Но это была деревянная нога. Естественности движений она не мешала. В прошлый раз Гуров был обут, и я ничего не замечал.