Каузальный ангел - Райяниеми Ханну. Страница 54

Он поднимает лицо, по щекам текут слезы.

— Я только хотел вернуть папу и маму, — сдавленным шепотом произносит он.

Я прижимаю его к себе и не знаю, что делать. А Матчек обхватывает меня за шею удивительно сильными руками и льнет к моей груди. Он не сразу отпускает меня.

Я улыбаюсь и неожиданно сознаю, что слов не осталось.

— Мы можем сейчас вернуться домой? — спрашивает он.

Я осторожно беру фальшивый камень.

— Да, — говорю я. — Но надо еще кое-что сделать, и мне потребуется твоя помощь.

— Хорошо, — соглашается он и берет меня за руку.

— Он тебя обманывает, Матчек, — раздается женский голос. — Причиняет боль не просто утрата, а утрата людей. И Жан должен об этом знать. Правда, Жан?

Жозефина. Я мысленно бросаюсь к заготовленному запасному выходу, но что-то блокирует структуру вира, удерживая нас внутри. Это код Основателя высшего поколения. Прайм. Грудь разрывает отчаяние. Пол проваливается под ногами.

Мы попадаем на пляж с мягким песком и чистым голубым морем. На песке маленькие отпечатки ног, а вдали в волнах плещется мальчик. Он останавливается, смотрит на нас и вприпрыжку бежит навстречу.

Жозефина Пеллегрини со своей змеиной улыбкой смотрит на меня и Матчека.

— Не тревожьтесь, — мягко произносит она. — Мы сделаем так, чтобы никто больше никого не терял.

Жозефина выглядит старой. Какая-то жестокая шутка заставила ее выбрать такую мыслеформу, напоминающую скелет, обтянутый кожей. Пальцы, испещренные темными пятнами, перебирают камни бриллиантового ожерелья.

— Жан, ты сделал глупость, придя сюда, — шепчет она.

Матчек пристально смотрит на вышедшего из моря другого Матчека, совсем еще юного. Но аура вокруг головы мальчика свидетельствует о том, что он здесь Прайм. А в его глазах неутолимый голод, не свойственный Матчеку Чену. Это выражение я в последний раз видел в тюрьме «Дилемма» и в собственных глазах.

Я опускаю руку на плечо своего Матчека.

— Ты не я, — заявляет Матчек. — Кто ты?

— Абсолютный Предатель, — отвечаю я. — Давно не виделись.

Я сжимаю в руке фальшивый камень и лихорадочно ищу выход. О его истинной сущности я знаю лишь из фрагментов тюремных легенд. Аномалия теории игр, принимающая твой облик, предугадывающая все твои действия и всегда выигрывающая. А я нахожусь в вире, который он контролирует: похоже, он способен разглядеть все мои мысли до последнего нейрона в мозгу. От страха становится трудно дышать.

— Спасибо тебе, Жан ле Фламбер, — благодарит Абсолютный Предатель. — Ты прекрасно сыграл свою роль, даже лучше, чем я мог ожидать. Мне понравилось быть тобой. Без тебя конфликт с зоку мог получиться более длительным и утомительным.

— Отпусти мальчика, — говорю я. — Он даже не понимает, что здесь происходит.

Мой Матчек бросает на меня сердитый взгляд, но не произносит ни слова. Жозефина улыбается ему.

— Милый Матчек, — начинает она. — Тебе нечего бояться. Ты говорил, что снова хотел бы увидеть своих папу и маму. Что ж, еще немного, и мы их вернем.

Матчек хмурится.

— Я тебе не верю, — заявляет он. — Я знаю лжецов, и ты одна из них.

Жозефина изображает притворное возмущение.

— Какой ты грубиян! Конечно, ты ведь так много времени провел в плохой компании! Жан, я уверена, ты не лучшим образом влиял на мальчика.

Она впервые смотрит на меня, и в ее взгляде я на мгновение замечаю мольбу о помощи. Она здесь тоже пленница.

— Я не думаю, что ты лучше меня, Жозефина, — отвечаю я, не отводя глаз. — Как я вижу, ты с воров переключилась на монстров.

— Мне кажется, и ты не все понимаешь, Жан, — говорит Абсолютный Предатель. — Здесь нет монстров.

Не так легко объяснить, что я такое, — но я заметил, что каждый, кем я становлюсь, оставляет свой... след. Я долгое время провел в тебе и понял, что хочу объяснить. Я хочу, чтобы меня любили. Подозреваю, что это твое влияние.

— И в чем это выражается для тебя?

На губах Абсолютного Предателя мелькает улыбка, очень похожая на мою собственную.

— В данный момент, в рамках этого вира, я намерен отыскать старейшин зоку, проглотить их, забрать камень Каминари и переделать Вселенную.

Я мрачнею.

— А почему ты думаешь, что камень тебя примет?

— Потому что у меня рациональные цели. И в интересах всех и каждого присоединиться ко мне. В большинстве игр предательство считается рациональным. — Он смотрит в небо. — Понимаешь, все дело в выживании. Жизнь — очень хрупкая вещь. Мы выживаем на островке стабильности, но это лишь иллюзия.

Достижения Каминари-зоку подразумевают существование иного пространства-времени. Это наверняка другие регионы Вселенной, находящиеся за пределами нашего каузального горизонта. Если там эволюционировали силы разума, они должны были взломать замки Планка — или, хуже того, развились естественным путем в среде, лишенной ограничений в области вычислительной сложности. В таком случае можно предположить, что они оптимизировали степень роста своего пространства-времени, превращенного в расширяющуюся полость мысли.

Если это действительно так, полость вирусного пространства-времени может в любой момент нас истребить. Без всякого предупреждения расширение станет происходить со скоростью света. И наступит конец.

Абсолютный Предатель улыбается.

— Итак, рациональное решение состоит в том, чтобы сделать это первыми. Мы должны превратить нашу Вселенную в идеальную самовоспроизводимую стратегию, только так можно выжить. Мы должны превратить ее в меня.

И бояться здесь нечего. Я сохраню в себе всю информацию. Я достигну Великой Всеобщей Цели.

Он отворачивается и смотрит на море.

— А теперь не хотите ли взглянуть, как идет война?

Не дожидаясь нашего ответа, он делает незначительный жест, и мы в изумленном молчании видим, как на темнеющем вечернем небе горит Сатурн.

Глава восемнадцатая

МИЕЛИ И ЦЕПОЧКА ИЗ ДРАГОЦЕННЫХ КАМНЕЙ

Сквозь шторм Соборности Миели ведет «Леблан» к Сатурну.

Корабль становится продолжением ее мысли, и путь превращается в полет во сне. Электромагнитный спектр окутывает ее кожу теплым сиянием. Двигатели уподобляются пылающим крыльям.

В кипящем котле гамма-лучей лазеров и районных залпов этого недостаточно.

На тяге двигателей Хокинга Миели выводит корабль на траекторию, перпендикулярную плоскости орбиты гигантской планеты, подальше от самых жарких схваток. Но Соборность повсюду. В одно мгновение Миели проходит сквозь решетку районов, закрытых метазащитой, и ложится в дрейф, затаившись, словно рыбацкий невод в воде. В погоню за ней пускаются сотни созданных специально для этой войны районов на недолговечных странглетовых двигателях. Миели во всю мощь электромагнитных рупоров бросает им опознавательный код Соборности, но это не помогает. Ее корабль узнали, и районы стремятся его достать.

Миели обеспечивает своим гоголам доступ к пикотехническим процессорам «Леблана». Они перемалывают все возможные траектории в процессоре Нэша, но не дают ни одного варианта выхода из сомкнувшегося вокруг узкого конуса районных векторов.

Попадание наноракет отзывается покалыванием на коже, вирусоносители их зарядов пробиваются к системам «Леблана». Миели сбрасывает наружный слой корабельной брони и избавляется от них, как будто счищает с себя коросту. Остатки расходятся вокруг корабля расширяющимся облаком пыли. Опасность становится больше: в нее летит очередной залп из бомб Геделя и кинетических игл. Один из сверхплотных зарядов проходит прямо сквозь корабль в опасной близости от герметичной сферы Хокинга.

Миели просматривает реестр вооружения корабля. Антиметеоритные лазеры, пусковые установки мыслевихрей, излучатели ку-точек. Ни антиматерии, ни странглетовых или наноракет. Миели представляет себе новые орудия и приказывает кораблю вырастить их, но процесс занимает слишком много времени. Самое мощное оружие в ее распоряжении — это микросингулярность двигателя и его игла гамма-лучей, но против районов это не поможет: слишком долго прицеливаться, и кроме того, их применение повлечет за собой осложнения в случае отступления. «Леблан» скоростной, а не боевой корабль, но сейчас не хватает даже его скорости.