Камни в холодной воде (СИ) - Оплачко Светлана "Sиничка". Страница 2
— Давно хотел это сделать, — отвечая на немой вопрос, ответил Ильинский. — Ты моя последняя студентка, Лия, больше я научного руководства не брал. Как будто чувствовал, что не надо. Ну что стоишь и смотришь как на чудо? — уголок его губ дёрнулся вниз.
— Я люблю вас как преподавателя, — наклонив голову и касаясь кончиком языка только что поцелованных губ, проговорила Лия. — И как человека. Но не как мужчину.
Враньё.
— А я тебя как женщину и студентку, — отвернувшись от неё, произнёс Ильинский. — Никому и никогда не говори, что я сказал тебе и что сделал. Обещаешь?
Обещай мне, Лия.
— Обещаю, — тихо ответила, кивнув, Лия. — Что вы хотите на прощание? — слова сами сорвались с языка, и она даже пожалела, что сказала это.
— Тебя, — просто ответил Ильинский, но, увидев широко распахнувшиеся глаза Лии и её невольно поползшие вверх под самую чёлку брови, засмеялся, махнув рукой. — Ещё один поцелуй.
С весельем в глазах он наблюдал за тем, как Лия, уже хотевшая открыть было рот, успокаивается.
— Я уже не в том возрасте, чтобы просить большее. Да и не стал бы я просить тебя о таком. Будь я моложе хотя бы лет на двадцать, женился бы на тебе, не раздумывая, — неожиданно и тихо добавил он, но Лия всё равно услышала, и Ильинский это понял. — Да, женился бы! Я, может быть, всю жизнь мечтал о такой женщине, как ты. Чтобы и выпить, и поговорить, и в экспедицию на лето, и… это самое. — Он замолчал и, снова взяв кружку со стола, сделал щедрый глоток. — Ужасный терпкий чай, — донеслось до Лии.
Видимо, он хотел этим разрядить обстановку.
— Если хотите поцеловать, целуйте, — мягко произнесла Лия, осторожно проводя ладонью по плечу Ильинского. — Я не против.
Этот поцелуй был глубже и чувственей первого. Казалось, что Ильинский вложил в него все те чувства, что он питал к Лие, всю ту обиду и всю горечь, которую он ощущал, зная, что им придётся расстаться. Она отвечала на поцелуй, чувствуя, что дрожит, казалось, от тех же эмоций, что переполняли Ильинского. Эти минуты на кафедре принадлежали только им. Ни о разговоре, ни о поцелуе никто и никогда не узнает.
Когда Ильинский отстранился от неё, Лия с горящими от смущения щеками и чувством какого-то бесшабашного азарта посмотрела в его глаза.
— Что смотришь? — беззлобно буркнул Ильинский, отворачиваясь, чтобы скрыть краску, залившую его щёки, наполовину скрытые густой жёсткой растительностью. — У тебя курсовая работа готова? Или наука опять стоит на месте?
— Мне остался список литературы, — уклончиво, сдерживая улыбку, ответила Лия. — На следующей неделе принесу черновой вариант.
— Ну так иди, работай, — произнёс Ильинский, поворачиваясь к Лие. В его глазах плясали весёлые искорки.
— Уже иду, — не в силах сдержать улыбку, Лия сделала шаг вперёд и, обвив руками плечи и шею Ильинского, быстро поцеловала его в заросшую щёку. — Уже ушла! — прокричала она из коридора, направляясь чуть ли не бегом к выходу из университета.
До сентября ещё пять месяцев, и времени у них полно.
Обещаю, Вадим Борисович, обещаю.
========== Серебряный ключ ==========
День, которого так боялась Лия Лазарева, наступил — последний рабочий день Ильинского. Наступил внезапно и непредсказуемо, в очередной раз показав, как опасно строить планы — они всё равно не сбудутся, а крушение иллюзий будет болезненным. Лия полагала, что у них есть пять месяцев. В действительности же ниточка оборвалась в конце мая, резко выдернув расслабившуюся было Лазареву из приятной эфемерности отношений с Ильинским.
Они не стали любовниками — им обоим нужно было только одно — общество друг друга, возможность каждый день видеть и слышать родной голос, вдыхать запах крепких сигарет и чёрного чая, который причудливо смешивался с запахом пыли, окутывавшим Ильинского каждый раз, когда он возвращался из коллекционного фонда.
После подобных походов на воротнике его чёрного в клетку пиджака оставались невесомые серые пылинки, которые Лия, внутренне дрожа, смахивала небрежным на первый взгляд движением ладони. В такие моменты Ильинский всегда улыбался — краешками губ, по-доброму, от чего морщинки в уголках его рта обозначались чётче, прячась в рыжей бороде. Лия же невольно улыбалась в ответ, с трудом сдерживая порыв обнять его.
Они больше не целовались, но она часто ловила на себе задумчивый взгляд Ильинского, которым тот, считая, что она не видит, смотрел на Лию. Она не знала, о чём в такие мгновения думает её научный руководитель, и, признаться, боялась знать. Однако ловила каждый его взгляд и использовала каждую свободную секунду, чтобы провести её с ним. Дни летели, ускользая сквозь пальцы, словно мельчайшие крупинки песка. Иногда Лие казалось, что вместе со временем утекают частицы её самой. Она казалась себе песочными часами, в верхней части которых осталось совсем немного песчинок.
К последнему дню и последней встрече Лия не была готова. Она зашла на кафедру, собираясь спросить что-то, в общем-то, неважное, но оказалось, что Ильинский вышел, и ей придётся подождать. Пожав плечами, которые слегка мёрзли в открытом летнем платье, Лия подошла к висевшему на стене маленькому зеркалу, чтобы причесаться.
Она уже достала из сумки расчёску и подняла руку, но коснуться волос не успела — тёплая, даже горячая рука Ильинского мягко, но настойчиво перехватила её запястье. Он нежно провёл кончиками пальцев по её ладони, и рука Лии сама собой разжалась, выпуская расчёску, которую тут же перехватил Ильинский.
Осторожно, легко касаясь её волос пальцами, Ильинский начал расчёсывать непослушные каштановые пряди Лии, которые неприхотливой волной струились по спине. Она чувствовала тёплые прикосновения к шее и открытым плечам, когда Ильинский перебирал её волосы, проводя по ним расчёской, отчего они начинали пушиться и испускать крохотные искорки.
По всему телу Лии проходила невольная дрожь, когда он дольше, чем надо, задерживался ладонями на покрывшейся мурашками коже. Она почувствовала, как вспыхнули её щёки, и прикрыла глаза, чтобы не видеть своего смущённого покрасневшего лица, которое было чуть тронуто ранним весенним загаром и покрыто, как и шея, россыпью веснушек.
Ильинский закончил, наконец, расчёсывать её волосы и положил гребешок на стол — Лия услышала, как деревянная расчёска едва слышно стукнулась о столешницу. Пару мгновений Ильинский продолжал стоять позади неё, а через один удар сердца она почувствовала, как что-то тонкое и прохладное ложится на её открытую шею и ключицы.
— Посмотри в зеркало, — тихо, чтобы его услышала только она, произнёс Ильинский, касаясь кончиками пальцев тонких вьющихся волосков на шее Лии. — Открой глаза, Лазарева! — Она уловила, как он едва слышно усмехнулся.
Глубоко вздохнув, продолжая ощущать прохладу, Лия открыла глаза. На её шее, спускаясь плавным полукругом чуть ниже, висела, придерживаемая чуткими пальцами Ильинского, тонкая золотая цепочка с витым плетением. Украшение едва заметно блестело, отражая рассеянный свет включенных на кафедре ламп.
— Вадим Борисович, не стоило… — Она была смущена и не знала, что сказать, всё происходящее казалось сном, из которого должен быть какой-то выход. — Я даже не приготовила вам подарок… — Лия запнулась, глубоко вздохнув.
К горлу подкатил предательский комок, а глаза защипало. Лазарева закусила губу и на мгновение прикрыла глаза.
— Ты уже сделала свой подарок, — улыбнулся Ильинский, убрав с шеи Лии пушистые пряди и застегнув с едва слышным щелчком замок цепочки. — Столько внимания я не получал ни от кого.
— Вы ни от кого и не требовали столько внимания, — улыбнулась, постаравшись заглушить невысказанную боль, Лия. — Не могу поверить, что уже всё, — слова вырвались помимо её воли, Лие показалось, что внутри у неё что-то оборвалось, — неужели с теми бумагами ничего не вышло? — она резко развернулась, отчего подол её платья, взлетев, задел ноги Ильинского.