Легенда о заклятье (СИ) - Ракитина Ника Дмитриевна. Страница 15

— Так куда же ты смотришь?

— Там море…

— Не давай овладевать собой грешным помыслам.

— Там море! — Кармела указала рукой на узкое, забранное частой решеткой окно.

Такой огонь был в ее голосе, что Лайза невольно отступила, осеняя себя крестным знаменьем.

— Смирение подобает сестрам во Христе…

— Пошла ты!

Кармела выпустила решетку, грозно шагнула к ней.

— Оп-помнись, — прошептала сестра Лайза. На глазах у нее выступили слезы. — Дьявольское наваждение, не поддавайся ему.

Глаза Кармелы расширились, она рванула у ворота глухое платье.

— Сестры молятся за тебя. Мать настоятельница…

— К черту! — Кармела закусила губу, ее ноздри презрительно дернулись. — Всех вас к черту!

Лайза качнулась, схватилась за косяк. Кармела, пригнув голову, смотрела на нее. Взгляд обжигал. Лайза запнулась за порог, выскочила наружу и, повернув ключ, привалилась к двери. Кармела, круто усмехнувшись, вернулась к окну. Серое, уходящее к горизонту море распахивалось перед ней, волны легко накатывались на влажные валуны берега, низко висело над ними затянутое тучами небо.

Торопливые шаги раздались в коридоре, дверь снова отворилась.

— Сестра наша во Христе…

Кармела продолжала смотреть на море. Мягкое, но настойчивое прикосновение все же заставило ее обернуться. Резким движением она сбросила с плеча ненавистную руку. Мать Сюзон поглядела с участием, как на больную, поглаживая пухлой ладонью рукоять хлыста, который держала. Два дюжих служки в серых рясах с закатанными рукавами стояли у нее за спиной. У двери морщилось мышиное личико Лайзы.

Кармела отступила к стене, плечами ощутив ее мокрую тяжесть.

— Дочь моя… — повторила аббатиса. — Неподобающая твоя гордыня — от диавола. Было явлено знамение мне Господне, что лишь умерщвляя плоть, ты сбережешь свою душу. Прибегни к сему, а мы помолимся за тебя…

Юная монахиня вскинула голову, во взгляде ее сверкнула молния.

— Мало вам моих ран, мать Сюзон? — с бешенством бросила она сквозь стиснутые зубы. — Напомнить?!

Рука ее рванулась к вороту.

— Стой!! — бледнея, вскричала настоятельница. — Значит, отказываешься…

Губы Кармелы искривились в дьявольской улыбке:

— Слушать вас, когда там — бьется море?

Мать Сюзон щелчком пальцев подозвала служку, вручила ему плеть:

— Приступай, дитя. А мы помолимся о ее заблудшей душе. Разденьте ее, сестра Лайза, платье должно беречь.

Служка ухмыльнулся. Взмахнул бичом, со свистом рассекая воздух. Пискнула Лайза. И тут же, сунув руку под плеть и крутнув запястьем, Кармела ткнула палача ногой в живот. Служка охнул и согнулся пополам, завизжала мать Сюзон. А Кармела ударила. Безжалостно, деревянной тяжелой рукоятью, вложив всю накопившуюся ненависть. Словно крыс, заставив метаться по келье. Когда прибежали на крики, вышибив хлипкую дверь, скручивали, заламывая руки, Кармела хохотала перекошенным разбитым в кровь лицом.

— Бесовка! — просипела настоятельница. — О-о… Мои ребра… В подвал!!

Сестра Лайза боялась вспоминать, что было дальше, но лишь наступала ночь, она опять видела перед собой пустые глаза Кармелы и кровь, запекшуюся на губах. Чуть вздрагивали при ударах плетью скрученные кожаными ремнями руки, ломкая улыбка застыла в углу рта. Когда Кармела потеряла сознание и пытку прекратили, непокорную спустили в каменный мешок. Аббатиса, постанывая, со злым интересом следила, как на ногах и руках Кармелы заклепывают кандалы. Лайза дрожала рядом.

— Ты совершила доброе деяние, сестра, — произнесла мать Сюзон.

Лайза коленями скользнула на камень пола и приникла к ее руке, чувствуя, как разрывается сердце.

…Бенито стоял лицом к монастырю. По правую руку от него, за приглаженным волнами берегом начиналось море. Был отлив. Пугливые серые волны едва накатывали не песок и тут же отступали, поверхность воды казалась ровной, будто зеркало.

Слева в полумиле от берега застыл на якорях «Грозный», справа и впереди тянулась под серым пасмурным небом чуть всхолмленная равнина, местами поросшая ольхой и бересклетом, а над прибрежными дюнами, на гладкой, как стол, поверхности высилась обитель. Серого дикого камня тяжелые стены, приземистая колокольня, узкие, как бойницы, окна, глубокий провал ворот — почти крепость, которую можно долго защищать. У стены под прицелом мушкетов стояли все ее обитатели: монахини, послушницы, слуги, убогие… Чуть в стороне сбитые в кучу кони, коровы, свиньи — собственность обители, золото в мешках и бочонках, церковная утварь. И полукругом вооруженные пираты. Они не тронут монастырских богатств, они пришли не за этим.

Холодный ветер ударил Бенито в спину, но он даже не поежился, хотя и был в одной рубахе. Медленно снял руки с пояса. Хотел повернуться, отдать приказ. Мимо на самодельных носилках несли Кармелу. Она дала знак остановиться. Приподнявшись, долго смотрела на монастырь. Лекарь Энрике, шедший рядом, поправил плащ на ее плече, велел трогаться. У берега ожидал баркас. Бенито сжал зубы, махнул рукой, не оглядываясь, пошел к воде. Сзади закричали, в окнах полыхнуло пламя. Камни тоже хорошо горят.

Бенито сидел в шлюпке, обхватив голову руками. Два месяца назад они оставили тут раненую Кармелу, только сегодня смогли вернуться. И ему сказали, что Кармела умерла. Аббатиса произносила слова сочувствия, трогала за плечо. А на него точно навалили могильный камень.

— Хотите, я проведу вас к месту ее упокоения? Бедняжка, она так надеялась…

Кортинас встал, тяжело двинулся за матерью Сюзон. Позади шли трое матросов с «Грозного». Настоятельница привела к белой маленькой плите в нефе собора, опять что-то сказала. Он глянул с недоумением, улыбнулся. И рухнул, прижимаясь к плите лицом.

…Кто-то коснулся его плеча.

— Уйдите!

— Выслушайте, ради бога!

Тощая девушка в рясе и низко опущенном капюшоне склонялась к нему.

— Скорее идемте! Нас могут заметить! Она жива…

Пираты сбили дверь с подземелья и ворвались внутрь, ярко освещая все факелами. Кармела лежала боком на голых камнях, почти нагая. Бенито сначала даже не узнал ее. Спина, иссеченная рубцами, шрамы на груди, почерневшее, с запекшимися губами лицо. Бенито сорвал с себя плащ, укрыл ее, почти простонав:

— Что они с тобой сделали, девочка моя…

Что сделали…

Вскочил, готовый уничтожить все вокруг. Но Кармела протянула к нему тонкие до прозрачности скованные руки, и он забыл обо всем. Разбил кандалы, на руках вынес ее на свет, поклявшись сделать все, чтобы выжила…

Баркас причалил к кораблю.

Фелицата.

Был тот непередаваемый час раннего утра, когда едва взошедшее солнце не успело накалить город зноем и слепящей до изнеможения белизной, когда известковая пыль, поднятая проехавшей повозкой, долго висит в застывшем воздухе, заставляя кашлять и задыхаться прохожих, и выбеливает листья деревьев, небо теряет свой голубой оттенок и становится белесым, а на щебень улиц страшно ступать босиком. Нет, сейчас небо было еще густо-синее, чуть золотящееся на восходе, а море сияло ослепительно розовым; темными пятнами выделялись в нем рыбачьи баркасы, вышедшие на лов; натянутые на берегу для просушки сети отбрасывали долгие тени, и поблескивали на волнах почти неподвижные поплавки. Солнечные лучи ложились горизонтально, сиянием заливая дворцы Верхней Месы и хибарки на склонах, а над ними сады, сплетения виноградников, песчаниковые выступы, желтеющие среди бурьяна. Справа внизу, под серой башней форта над обрывом, в переплетении тупиков между складами все еще мигали, догорая, фонари и темная вода плескалась среди позеленевших причальных свай. Там же стояли впритык поданные к разгрузке суда и где-то за ними, укрытый в тени берега, остался «Грозный».

Бежав из Иты в день венчания Хименеса, Кармела больше не возвращалась туда. Все торговые сделки совершались теперь в Месе и все корабли эскадры приходили в ее гавани. Легкомысленная Меса — город воров и контрабандистов, многие из которых были верными друзьями еще покойному Юджину, стала для пиратов надежным приютом.