Провинциальная девчонка - Гарвуд Джулия. Страница 3
– Учить детей – работа нелегкая. Поэтому она – женщина серьезная. Ты с ней ладишь?
– Похоже, что да.
– Мы неплохо поговорили с ней о тебе вчера.
– Так ты об этом хотел со мной потолковать? Так я и чувствовала.
– А теперь помолчи и послушай. Мисс Перин считает тебя исключительным ребенком.
Девочка тихо ахнула и покачала головой.
– Я ничего не поджигаю, па. Честно.
– Знаю, – кивнул Джейк. – Она не имела в виду, что ты походишь на Бадди Дюпона. Говорит, что ты здорово умная.
– Мне она не нравится.
Мишель снова отвернулась, и отец слегка подтолкнул ее, чтобы заставить посмотреть на себя.
– С чего это вдруг? Заставляет тебя работать? Слишком многого требует?
– О чем это ты?
– Тебе очень сложно учиться?
Девочка хихикнула, словно радуясь удачной шутке.
– О нет. Наоборот, ужасно легко, а иногда я скучаю, потому что делаю все раньше остальных, и приходится сидеть и ждать, пока мисс Перин даст мне новое задание. Некоторые дети еще читать как следует не умеют, а я читаю чуть не с пеленок. Помнишь?
– Помню, как ты начала читать мне газету, пока я брился, – улыбнулся отец. – Ты как-то сама выучилась.
– Вовсе нет. Ты показал мне буквы.
– А складывала ты их самостоятельно. Я только немного почитал тебе, а ты все схватывала на лету. Чувствовала себя как рыба…
– В воде, – докончила девочка.
– Верно, сладенькая. Скажи, почему ты недолюбливаешь мисс Перин? Потому что приходится ее ждать?
– Нет.
– А что же?
– Она хочет отослать меня! – выпалила девочка. Глаза наполнились слезами, а голос дрожал. – Ведь верно, папочка? Сказала, что попробует уговорить тебя отослать меня в другую школу, где я никого не знаю.
– Милая, тебе ведь известно, что никто и никогда не может вынудить твоего отца сделать то, чего он не желает, но эта мисс Перин… понимаешь… она заставила меня призадуматься.
– Просто сует нос в чужие дела, вот и все. Не слушай ты ее! Джейк покачал головой. Его девочка только что обернула против него его же любимое высказывание. Когда братья дразнили Мишель, отец советовал их не слушать.
– Твоя учительница говорит, что у тебя ай-кью зашкаливает.
– Я не специально это сделала.
– Поверь, родная, быть умной – это совсем неплохо, но мисс Перин считает, что мы должны дать тебе лучшее образование, какое только сможем. Если ей верить, из тебя что-то получится. Раньше мне это никогда в голову не приходило, но, думаю, нигде не записано, что ты обязана выскочить замуж и тут же заиметь кучу детишек. Может, наша семья слишком низко себя ставит.
– Может, и так, папочка. – Судя по тону, девочка пыталась его умаслить. – Но я не хочу ничего менять, – немедленно добавила она.
– Знаю, – кивнул отец. – Но твоя мама хотела бы, чтобы мы поступили как надо.
– А мама умная?
– О да, еще бы!
– А ведь она выскочила замуж и тут же заимела кучу детишек.
Господи, да девочке в самом деле мозгов не занимать! И почему он сообразил это только с появлением новенькой учительницы?
– Все потому, что появился я и вскружил ей голову.
– Значит, ты был неотразим. Верно?
– Точно.
– Может, тебе следует побеседовать с мамой, прежде чем решишь меня отослать? Она должна знать, что ты собираешься сделать. Джейк, потрясенный словами дочери, непроизвольно дернулся.
– Ты знаешь, что я люблю все обговаривать с мамой?
– Угу.
– Но откуда?
Мишель улыбнулась ему. Глаза ее сияли.
– Просто иногда ты говоришь вслух. Я тоже люблю все обговаривать с мамой.
– Так и быть. Завтра, когда мы пойдем навещать маму, оба с ней потолкуем.
Девочка принялась болтать ногами в воде.
– По-моему, она обязательно скажет, что мне следует остаться дома, с тобой, Реми и Джоном Полем.
– Но послушай…
– Пап, расскажи, как вы с мамой встретились. Ты, конечно, уже сто раз рассказывал, но мне твоя история никогда не надоедает.
Они явно отклонились от темы, и Джейк подозревал, что Мишель сделала это намеренно.
– Речь идет не о нас с мамой, а о тебе. Я хочу задать тебе важный вопрос. Отложи свою удочку и навостри уши.
Мишель немедленно послушалась и чинно сложила руки на коленях. Настоящая маленькая леди! Как, дьявол все побери, она уживалась с тремя рабочими мулами?
– Если бы ты могла стать всем кем угодно, всем на свете, кем бы стала?
Мишель сложила пальцы домиком и промолчала. Отец дернул се за косичку, чтобы привлечь внимание.
– Не стоит стесняться перед отцом. Скажи прямо.
– Я не смущаюсь.
– У тебя волосы краснеют и веснушки тоже.
– Мои волосы и без того рыжие, – хихикнула Мишель, – а веснушки не меняют цвета.
– Так ты выложишь все начистоту или нет?
– Только пообещай не смеяться.
– И не думал.
– А Реми и Джон Поль наверняка будут смеяться.
– Твои братья идиоты. Они рады разинуть пасти по любому поводу, но ты знаешь, оба тебя любят и будут работать как бешеные, лишь бы ты получила все, что хочешь.
– Знаю, – кивнула девочка и, посмотрев прямо в глаза отцу, чтобы убедиться, что тот не станет смеяться, прошептала:
– Я хочу стать доктором.
Джейк едва сумел скрыть удивление и долго молчал, переваривая услышанное.
– Интересно, дочка, а почему именно доктором? – осведомился он наконец, явно одобряя идею.
– Потому что, может быть, сумею что-то починить… я долго размышляла над этим… еще когда была совсем маленькой.
– Ты по-прежнему маленькая. А доктора лечат людей, а не чинят вещи.
– Знаю, папочка, – ответила она так уверенно, что он невольно улыбнулся.
– Ты уже придумала, кого хочешь лечить? – спросил он, обнимая дочь за плечи и прижимая к себе. Он уже предвидел ответ, но хотел услышать, что она скажет.
Девочка откинула с глаз челку и медленно кивнула.
– Я тут пораскинула мыслями… а вдруг удастся исправить мамину голову? Тогда она смогла бы вернуться домой
Глава 1
Первое убийство можно было назвать эвтаназией. Убийством из сострадания. Преступлением из милосердия.
Она умирала очень, очень медленной, мучительной смертью. Каждый день приносил новое унижение: еще один дюйм когда-то великолепного тела, разрушенный изнурительной болезнью. Бедняжка, бедняжка Кэтрин. Всего семь лет назад она была самой прекрасной на свете невестой, со стройной фигуркой, осиной талией и длинными ногами, которую вожделели мужчины. Которой завидовали женщины. В кого она превратилась теперь? Жирная, обрюзгшая… с желтой, покрытой пятнами и сыпью, когда-то алебастровой кожей.
Временами ее муж Джон просто не узнавал жену. И тогда, вспоминая, какой она была, с пугающей ясностью представлял, кем стала теперь. Эти великолепные, сверкающие зеленые глаза, так пленившие его при первой встрече, сейчас тупо, словно затянутые наркотической дымкой, смотрели в пространство: несчастной постоянно кололи болеутоляющее.
Чудовище не торопилось прикончить жертву, хотя ни на миг не выпускало из своих челюстей.
Каждый вечер Джон с ужасом думал о том, что придется идти домой. По дороге он всегда останавливался на Ройял-стрит, чтобы купить двухфунтовую коробку шоколада «Годива»: ритуал, который он завел несколько месяцев назад, дабы доказать, что он все еще любит жену, несмотря на внешность.
Он, разумеется, мог бы договориться о ежедневной доставке, но, любая задержка становилась благом. Лишь бы оттянуть минуту, когда он снова ее увидит. Наутро почти пустая коробка будет лежать в фарфоровой корзине для мусора рядом с огромной кроватью под балдахином. Он притворялся, будто не замечает, как она объедается сладостями. Впрочем, и она тоже.
Джон больше не ругал ее за обжорство. Конфеты, как он полагал, доставляли ей удовольствие, весьма редкая штука в ее унылом, трагическом существовании.
Бывало и так, что вечерами, купив шоколад, он возвращался в офис и работал, пока усталость не одолевала его, вынуждая все же возвращаться домой. Пока он вел свой «БМВ» – кабриолет вверх по улице Сент-Чарлз к Садовому району, его неизбежно начинало трясти, словно от переохлаждения, но по-настоящему плохо становилось, только когда он входил в черно-белый вестибюль своего дома.