Аналог (СИ) - "Вес На". Страница 2

Сапфировая стена повисла над пирамидой, отчего диск висящего за ней Солнца окрасился в бурлящий изумруд. Стоя над медленно проплывающей Землей, Дэвид бессознательно пытался запомнить себя, запомнить узкое кольцо сопротивления, изумрудный цветок, распускающийся тысячами лепестков... Знал, что это невозможно, но каждый раз пытался.

Из Китая пришло сообщение о массовом выходе партизан. Весь Пекин в течении часа наблюдал в небе огромный город. В нем текла жизнь по своим законам. Передвигались шары напоминающие автомобили, по улицам ходили люди и животные, в окнах горел свет.

«Устроил представление», — Игорь Матвеевич потер затекшую от напряжения шею и выключил экран, — «значит твоим хозяевам понадобилось больше энергии, раз они вспомнили о великой Белой пирамиде. Что же произошло?»

Вечер неуклонно поглощал улицу за улицей. Где-то в лабиринте из песка и бетона прячется, озирается по сторонам, очень хочет выжить тот, кто обречен.

«Охотники близко, изобретатель. Молись, чтобы удача улыбнулась мне. Я тебе дам шанс умереть достойно».

— Ну, так, и что молчишь?

— Налей еще!

— Я-то, налью. Только учти, здесь тебе не богадельня! Если сказать нечего, топай дальше...

— Не мужики, я и так пойду. Вы люди хорошие, мне на вас беду наводить не к чему!

— Ишь, ты, как о себе! Давай, рассказывай, а мы сами разберемся, что ты за птица!

Иван взял с грязного ящика стакан, давно очищаемый только жидкостью изнутри, а снаружи больше напоминающий пятнистую форму военных и, стараясь не думать что-же налили, выпил обжигающую жидкость. Слушатели явно нервничали. Чтобы не накалять обстановку, не закусив, а лишь переведя дух, начал рассказ.

— Я, мужики, простой человек. Родился, вырос, закончил институт. Сначала работал на нашем «Строймаше», потом фирмы разные появились, я устроился ремонтировать технику в сервис. Так почти двадцать лет и ремонтировал.

С женой у меня не сложилось, детей нет, отец умер еще когда я в институте учился, мать пять лет назад. Так вот, я и остался один. Сначала не знал, как и жить... Лет мне вроде, и не старый — полтинника еще нет, а когда мать умерла так вообще сорок пять только стукнуло. Горевал, стал срочно искать себе жену. Только вы не подумайте чего, я нормальный, просто одинокий. Разные попадались, да так и не сложилось... В общем, не буду рассказывать все мои, так сказать, попытки, а скажу лишь то, что после Аллочки, я сказал — все! Баста! Буду жить один! Я к ней, мужики, так прикипел... А, она... Убила нашего не рожденного ребенка...

Иван замолчал и уронил голову на грудь. Тишину нарушили звуки льющейся жидкости в стаканы.

— На, выпей!

Иван выпил, помотал головой, громко выдохнул.

— Так вот, прихожу домой — тишина, просыпаюсь — тишина, выходной — тишина! Только телевизор все что — то поет, да рассказывает... А, как прислушаешься, что там в этом ящике говорят, так уж совсем жить не хочется!

— Это точно! — отозвался кто-то из слушателей, — наливай, Серега!

Новые знакомые налили, значительно меньше чем раньше.

«Экономят», — понял Иван и сказал:

— Не, мужики, спасибо, пропущу. Лучше расскажу, а потом выпью. Мне эта история, вот где сидит! Иван стукнул себя ребром ладони по щетинистому подбородку и продолжил:

— Я ж мужики, и рассказать никому не могу, и молчать сил моих уже нет! Меня ж, как крысу подопытную в стеклянный термос закроют и не увижу я свободы, до конца жизни своей! Приговор я, мужики, смертный себе сделал своими руками!

Рассказчик вытянул руки над импровизированным столом из ящика, и потряс ими.

— Вот этими самыми руками! — голос сорвался на хриплый шепот, — вот этими...

— Ты выпей, выпей, чай, лехше станет, — протянул кто-то Ивану стакан.

— Нет, — решительно отказался Иван и заговорил торопясь, пока слушатели не потеряли интерес:

— В общем, решил я сделать такую штуку в телевизоре, чтобы он мне говорил только нормальные вещи. Чтобы без убийств, проституток, прокладок и «Виагры»! Чтобы без политиков, которых услышишь после рекламы слабительного и памперсов, то сразу жалеешь о том, что нет на тебе второго, а первое хочется запихать им в пасть, да так чтобы у них тоже не было памперсов!

Оценив черный юмор кто — то, гоготнул в сумерках обшарпанных стен.

Иван сплюнул и вдохновенно продолжил:

— Я же инженер и в мастерской всю жизнь. Я вам хоть бомбу из старой техники соберу! Вы мужики не представляете, что есть в пылесосах и сотовых телефонах! В общем, сначала я собрал блок, который был гибридом таймера и микрофона на основе написанной мной самим программы, которая состояла в том, чтобы отключать канал, когда там говорят список слов, составленный мной. Это понятно?!

Все молча закусывали маленькими порциями кильки.

— Вот здесь мне бы и остановиться...

— Ага, и валить отсюда, — раздался глубокий бас из темноты.

Иван махнул рукой в знак молчания и продолжил:

— Нет! Я решил сделать так чтобы, прерывания были, как бы это сказать... В тему. Вот говорили о том, как во Франции делают вино, тут реклама, срабатывает программа, и телевизор переключается на спортивный канал.

Меня не устаревает выбранный программой канал, я должен дать голосовую команду и телевизор ищет те слова, которые я сказал, то есть о Франции или вине. Неудобно.

Долго я мучился. Помог один знакомый программист. Группа ученых с какими-то медалями и званиями, работала в закрытом институте по проекту биомеханики, ну, значит, и мой знакомый среди них. В общем, денег не дали, проект прикрыли, а разработки остались.

Вот безработный ученый мне и рассказывал — как, да что. Нашлись у него и записи кое каких формул, материалы, не подходящие под привычные стандарты.

Год я делал и переделывал, но ничего не получалось. Плюнул я. Выбросил все бумаги, стер все файлы и как бы стал жить обычной жизнью, отличающейся только тем, что теперь я разговаривал с телевизором.

Раздался общий смех дружной мужской компании.

— Был у нас тут один, — смеясь говорил Сергей, обращаясь к товарищам, — он с кем хошь мог поговорить. Хочешь с принцессой Дианой, а хочешь с Петровичем у главного входа! Только Петрович его часто посылал! Потому диалога у них не выходило!

Густой смех наполнил склад и покатился из выбитых окон по летнему зною. Отражаясь от мясистых травинок и листьев встроился в молекулярный ряд и беззвучной энергией отправился ввысь.

Улыбаясь Иван наблюдал, за общим весельем.

— Да, да! Я понимаю! Только разговаривал-то я с программой, которую сам и написал, и телевизор переключался, а не выключался. Так вот, однажды, я пришел с работы, телевизор включился, на местном канале, рассказывали о «нелегкой» жизни директора птицефабрики в Загореве. Дом трехэтажный, дети в Англии учатся, жена в дочери ему годится, а на фабрике куры от корма какого-то заграничного жиреют и дохнут. Нам же потом эту дохлятину и продают! Как раз в тот момент, когда корреспондент пытался по телефону взять интервью у директора, представившись и назвав телеканал, я сказал:

— Петух хренов! Тебя бы за яйца подвесить! На болезнях людей себе трехэтажный курятник построил и курицу не хилую имеешь!

А телевизор мне в ответ голосом директора:

— Ну, Горемыкин, это фамилия такая корреспондента, я тебя, сволочь, живым из города не выпущу! Подбежал я к телевизору, на экране Горемыкин с выражением полного идиотизма на лице, как рыба беззвучно белыми губами шевелит. Тут оператор за кадром заматерился и сказал, что их пристрелят.

На ругательствах программа и сработала на переключение.

Я орал: «птицы, Горемыкин, курятник...», но ничего не помогало. Программа не переключалась на канал с рыбой репортером и яйцевым магнатом.

Картинки менялись, но не было ни Горемыкина, ни Загорева. Я стал искать пульт. Только пульта-то и нет вовсе. Пока искал, поуспокоился. Думаю, померещилось наверно. Сел я перед телевизором, там документальный фильм о природе. Океан, медузы разноцветные, закат... Набрал воздуха и тихо так сказал: