Прогулки по тонкому льду (СИ) - Калина Анна. Страница 81

— Какой тонкий укол.

— Наслаждайтесь.

— Вы редкий цветок, мэса. — Любезный тон Майна заставил содрогнуться. — В вас нет страха, а ведь ваши силы под печатью.

— Я недавно получила эти силы, так что привыкла больше справляться без них.

Майн отошел к столу. Взял какие-то бумаги с него. Обернулся.

— Значит, выбираешь путь боли? — Майн облокотился задом о столешницу и холодно глянул на меня. — Учти, в твоем случае выбор не решит участи Леграна. Пустая жертва. Что так, что так, но завтра на суде все будет говорить против мэтра.

— Но не я. — Я послала мэтру обворожительную улыбку. — Я не собираюсь обменивать свой комфорт на жизнь любимого мужчины.

— Тебе решать, но это ничего не изменит.

— Ну я хотя бы буду спать со спокойной совестью.

— Спать у тебя вряд ли выйдет, — оскалился Майн.

— О мэтр, вы плохо знаете, каково это жить с болью, — произнесла я, поднимаясь со стула. — Сон — это не самое сложное.

И оглядевшись по сторонам, я самым беззаботным тоном осведомилась:

— И где мой карцер?

В тишине кабинета отчетливо послышался скрип зубов и злобное рычание. Мэтр Майн собирался сломать меня, а неожиданно сломался сам. Забавное зрелище. «Главное не сломаться самостоятельно», — с грустью подумала я. Впереди еще вся ночь, и что она мне принесет, остается загадкой. Боль многогранна, уж я-то знаю. Хватит ли мне сил выдержать и не подвести Ена?

Глава 27

Майн опять оскалился, а потом взмахнул рукой. Одна из стен кабинета стала медленно разбираться камешек за камешком, пока не образовала кривую арку, ведущую в темную камеру в таком же сыром подвале, как и кабинет Майна.

Ваша апартаменты на сегодня. — Упырь отвесил мне дурашливый поклон. — На случай если передумаете, просто постучите в стену.

Если передумаете до того, как Легран оторвет вам голову — постучите в стену, — копируя тон упыря, произнесла я.

С милейшей улыбкой изобразила книксен перед Майном и поковыляла в свою камеру. Скорее луна и звезды явятся на небо днем, чем я буду просить о пощаде это неживое недоразумение.

Я навещу вас через часок, — понеслось мне в спину. — Думаю, при вашем опыте двух часов хватит с головой.

Не надейтесь. — Я перешагнула порог камеры и послала Майну воздушный поцелуй. — Берегите голову.

Мне в детстве в ноге просверлили десяток дырочек для растяжки, и я даже тогда не рыдала и не дергалась. А было больно даже с наркозом. Упырь может удавиться собственной желчью, я у него на поводу не пойду. Надеюсь, Ен не будет очень задерживаться…

Стоило зайти в камеру, как стена за моей спиной со скрипом и грохотом принялась возвращать камни на место, пока полностью не закрыла путь к возможному бегству. Я глубоко вздохнула и осмотрелась. Ни окна, ни двери. «Каменный мешок» во всей красе, освещенный только чахленькой свечкой в пыльном стакане. Еще в наличии была койка с потрепанным матрасом и подозрительного вида ведро в углу.

Я сильнее сжала в руке трость и поковыляла к кровати. Главное не разрыдаться. Начну — и тогда водопад уже не перекрыть. Я не боялась темноты или одиночества, за годы болезни я отучилась от страха. Все мои мысли занимала тревога за Ена. Защищая меня и мои интересы, он оказался под ударом, и чем обернется все это для него, было загадкой. Я не боялась заточения, я большую часть жизни провела сидя в четырех стенах. Если мне изредка позволят видеть солнце, я переживу неволю.

Боль? Меня она давно уже не пугает, я живу с болью, я привыкла к ней, напугать меня физическими страданиями почти невозможно. Я не смогу пережить лишь то, что стала причиной бед Ена. Я боялась, что он пострадает из-за своего стремления защитить меня. Майн был прав, я слабость мэтра Леграна, тот рычаг, на который легко надавить и вывести Ена из равновесия. И если завтра я не совладаю с собой, то Ена ждет беда. Поэтому я должна оставаться спокойной и сдержанной, даже если Ен не придет за мной сегодня.

— Можно подумать, это одна ночь боли в моей жизни, — беспечно заявила я паучку, свесившемуся с потолка на паутинке. — Сколько там той ночи!

В голосе моем прибавилось истеричных ноток, и я принялась глубоко дышать, втягивая носом воздух. Чтобы отвлечься от тревоги и ноющей боли в ноге, я принялась считать кирпичи на стене, усевшись на койку. Боль в запястьях потихоньку утихала. Кожа вокруг браслетов воспалилась, как при ожоге, и невыносимо зудела.

А еще мир каким-то странным образом изменился. Словно в один миг я лишилась всех чувств. Ослепла и оглохла, перестала чувствовать вкус и запах. Пламя свечи не трепетало и не пело для меня, неся умиротворение. Я не слышала, воя ветра, шороха снега. Я не слышала голоса стихий, ставших для меня частью жизни. Я ощущала себя одинокой и брошенной. А там, где в груди горела едва ощутимая искорка, разгоралось пламя. Только сейчас, лишенная своей силы, я ощутила ее недостачу. Мне отчаянно не хватало того мира, к которому я уже привыкла. Яркого, шумного, наполненного миллиардами оттенков.

Прав был Ен, говоря, что я до конца не могу принять себя саму. Не то что свою силу. Я всегда стыдилась себя, ощущая ущербность на фоне сверстников. Моя бравада, моя веселость — это лишь способ скрыть от себя боль и стыд за свое увечье. Я всю жизнь испытывала стыд за хромоту. А в чем моя вина? В болезни? В слабости? В неизлечимом недуге? Патрик и его матушка умело играли на струнах моей выдуманной вины, добавив еще один камень, стыд за бесплодие. И я приняла это. Как же иначе? Ведь я урод, я изгой, я не могу быть здоровой и нормальной. Я прикрыла глаза, воскрешая в памяти то наше утро с Еном и то, что он сказал мне: «Я люблю тебя всю… Это часть тебя…».

— И сила часть меня, — сообщила я дрожащему огоньку свечи. — И ничего она мне не сделает. Меня просто пугают.

Огонек плясал вокруг фитилька, плевался редкими искрами, пускал нитку сизого дыма в закопченный потолок. И молчал. Спустя тысячу кирпичей и сорок пять трещин я поняла, что тихо схожу с ума. Тело невыносимо зудело, словно что-то скреблось под кожей, требуя выхода. Хотелось выть от этого мерзкого чувства. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь. Голова кружилась все быстрее, и мне пришлось лечь на замызганный матрас, чтобы не рухнуть на пол. Сила (теперь я точно знала, что это она) волнами бродила по моему телу, словно искала лазейку для свободы. Ее искры жгли пальцы, хотелось стряхнуть их с себя, избавиться от этого мучения. Сколько я так лежала на кровати, я уже не понимала. В этом полутемном помещении без окон сложно было разобрать, сколько времени прошло. Может, еще день, а возможно, и глубокая ночь. Сил достать хронометр у меня не было.

Я принялась считать про себя, читать стишки, петь. Когда-то в далеком детстве мне это помогало отвлечься. А еще я любила представлять, что я — это не я. Это не мое тело терзает боль, это не я лежу больная в постели. Я далеко, я свободна, я бесплотный дух, которому чужды страдания.

Помогало плохо. Мне казалось, что я горю, что моя кожа осыпается с костей пеплом. Я сползла на пол в надежде, что холод облегчит страдания. Шершавые плиты холодили тело, создавая чувство облегчения. А еще и падать уже некуда. Нога, зараза, решила поучаствовать в общем «веселье» и радостно отозвалась взрывом боли, гармонично вплетавшимся в общую гамму непередаваемых болезненных ощущений.

— Вот и хорошо, — бормотала я себе под нос, прижимаясь щекой к камню. — Сейчас я расслаблюсь и засну.

И я попыталась представить, что у меня нет ноги. И боли нет, она отсохла вместе с конечностью. Боль вытекает из моего колена, просачивается в камень, и ее уносят прочь грунтовые воды. Стало легче. Я даже удивленно прислушалась к новым ощущениям. Нет, боль не возвращалась. Может, она, конечно, наведается в самый неподходящий момент, но сейчас решила оставить меня в покое. Ну и славно.

Я снова прикрыла глаза, решив продолжить игру «я — не я>>. И тело не мое. И боль не моя. Это просто сила, она плещется в моем теле, как волны океана. А что такое океан? Это жизнь… Значит, во мне бушует жизнь. А жизнь иногда несет боль. Но боль же не навсегда, она уходит, как откатывают волны. И остаются только красивые ракушки и белоснежный песок. А моя сила — это, вообще, свет. Разве от света бывает больно? Свет разгоняет тьму, свет отгоняет ужасы ночи… Тогда отчего мне больно? Ведь не должно же так быть, свет — это добро, тепло, покой. В покое нет боли. Вот и мне не больно. Ведь я же свет! От этих мыслей сделалось легко и тепло, я ощущала себя облаком, зависшим в синем небе, вокруг свет, и он согревает, отгоняя боль и одиночество. И я тоже свет. И мне уже не больно… а дальше я, кажется, заснула. Или лишилась чувств.