Загадки древнего Манускрипта (Девять пророчеств грядущего) - Редфилд Джеймс Redfield. Страница 3

Чарлин выжидающе взглянула на меня, однако я промолчал.

— Неужели непонятно? — не успокаивалась она. — Первое откровение — это взгляд со стороны на окружающую нас тайну, которая является неотъемлемой частью жизни каждого человека на нашей планете. Мы испытываем на себе эти загадочные стечения обстоятельств и, даже отчетливо не понимая, что это такое, уверены в их существовании. Мы вновь испытываем пережитое в детстве ощущение присутствия еще чего-то другого в жизни. Нам предстоит открыть для себя нечто, происходящее как бы за кулисами повседневности.

Говоря это, моя приятельница отчаянно жестикулировала и нагибалась ко мне все ближе.

— Неужели ты действительно так увлечена этим? — спросил я.

— Было время, — заметила она, и в ее голосе зазвучали жесткие нотки, — когда о подобном рассказывал ты.

Ее замечание потрясло меня. Чарлин была права. В моей жизни действительно было время, когда все происходило именно так, я же не пытался дать этому психологическое объяснение. В какой-то момент я изменил свою точку зрения. Не знаю, что стало тому причиной, но я начал относиться к подобным ощущениям как к чему-то незрелому и далекому от действительности и в конце концов перестал обращать на них внимание.

Я взглянул прямо в глаза Чарлин и проговорил, как бы оправдываясь:

— Наверное, я начитался тогда книг по философии Востока или христианской мистике. Вот о чем ты вспоминаешь. Во всяком случае, Чарлин, о том, что ты называешь Первым откровением, уже писали, и неоднократно. В чем здесь разница? Каким образом восприятие некой тайны, скрытой за случайными стечениями обстоятельств, может привести к преобразованиям человеческой цивилизации?

На какой-то миг Чарлин опустила глаза, потом снова посмотрела на меня:

— Не нужно толковать мои слова превратно. Несомненно, это уже было осознано и описано прежде. Священник сам заострил на этом внимание, пояснив, что Первое откровение не ново. В истории человечества были люди, которые знали об этих необъяснимых совпадениях. Постижение этой загадки подвигло их на величайшие философские и религиозные дерзания. Сегодня же разница заключается в числе таких людей. Священник убежден, что причина происходящих ныне преобразований заключается в громадном числе посвященных, которые одновременно несут в себе это понимание.

— А что именно он имел в виду?

— В Манускрипте сказано, говорил он, что на шестое десятилетие двадцатого века придется основной рост числа людей, понимающих, что стоит за этими совпадениями. По его словам, этот рост будет продолжаться до тех пор, пока к началу следующего столетия количество посвященных не достигнет некой особой отметки — уровня, подобного критической массе.

— В Манускрипте предречено, — продолжала убеждать меня Чарлин, — что когда мы достигнем этой критической массы, все человечество начнет воспринимать эти вроде бы случайные совпадения серьезно. Мы начнем размышлять над этими загадочными явлениями, которые скрыты за жизнью людей на этой планете. И именно этот вопрос, который в одно и то же время зададут себе определенное число людей, позволит прийти к постижению и других откровений. Ибо, утверждается в Манускрипте, когда достаточно много людей по-настоящему задумаются о смысле жизни, для нас многое начнет проясняться. Нам будут даны и остальные откровения… одно за другим.

Чарлин замолчала и некоторое время была занята едой.

— Значит, когда мы постигнем остальные откровения, цивилизация подвергнется изменениям? — спросил я.

— Так утверждал этот священник.

Некоторое время я смотрел на свою собеседницу, размышляя о понятии критической массы, а потом заметил:

— Знаешь, больно мудрено все это для Манускрипта, написанного в 600-м году до Рождества Христова.

— Да уж, — согласилась она. — Я и сама спрашивала об этом. Однако священник заверил, что ученые, первыми переводившие Манускрипт, абсолютно убеждены в его подлинности. Главным образом потому, что он написан на арамейском языке, том самом, на котором изложена большая часть Ветхого Завета.

— Арамейский язык в Южной Америке? Как он мог оказаться там в 600-м году до Рождества Христова?

— Этого священник не знает.

— А католическая церковь, к которой он принадлежит, за Манускрипт или против него?

— Против, — вздохнула Чарлин. — Он рассказывал, что большая часть церковников изо всех сил стараются скрыть Манускрипт. Именно поэтому священник не стал открывать мне своего имени. По всей видимости, даже просто говорить о Манускрипте для него небезопасно.

— А этот священник не объяснял, почему служители Церкви ведут борьбу против Манускрипта?

— Да, он упомянул об этом. Церковники боятся, что Манускрипт может нанести урон целостности их религии.

— Каким же образом?

— Точно не знаю. Он не распространялся на эту тему, однако, похоже, в остальных откровениях некоторые традиционные воззрения Церкви толкуются так, что это не может не тревожить ее иерархов, которые считают, что все хорошо так, как есть.

— Понятно.

— Священник утверждал, — продолжала Чарлин, — что Манускрипт никоим образом не подрывает принципы Церкви. Помимо всего прочего, он делает более явным все, что подразумевается ее духовными истинами. Священник твердо убежден, что иерархи Церкви, несомненно, поймут это, если попытаются снова взглянуть на жизнь как на таинство, а затем постигнут остальные откровения.

— А он говорил, сколько всего откровений?

— Нет, но он упоминал о Втором откровении. Он сказал, что в нем толкуется о недавнем прошлом человечества, которое как раз и проясняет суть грядущих преобразований.

— Священник еще что-нибудь говорил об этом?

— Нет, у него не хватило времени. Он сказал, что из-за срочного дела ему пора уходить. Мы договорились встретиться с ним еще раз во второй половине дня у него дома, но, когда я приехала, его там не было. Я прождала три часа, но он так и не появился. В конце концов мне пришлось уйти, чтобы успеть на самолет.

— Ты хочешь сказать, что больше не говорила с ним?

— Да. Я больше не видела его.

— И тебе так и не удалось получить от властей подтверждение того, что Манускрипт существует?

— Нет.

— Когда все это произошло?

— Примерно полтора месяца назад.

Несколько минут мы молча ели. Потом Чарлин подняла на меня глаза:

— Ну и что ты думаешь об этом?

— Не знаю, — смутился я. Отчасти я скептически отношусь к тому, что люди могут стать другими. Но в то же время просто дух захватывало при одной только мысли, что на. самом деле существует подобный Манускрипт, в котором заключены такие невероятные знания.

— Священник показывал тебе копию Манускрипта или что-нибудь вроде того? — спросил я.

— У меня есть только мои записи.

Мы вновь замолчали.

— Знаешь, — проговорила Чарлин, — я была уверена, что эти идеи заденут тебя за живое.

Я поднял на нее глаза:

— Думаю, мне понадобятся серьезные доказательства того, что сказанное в Манускрипте — истина.

Она снова расплылась в улыбке.

— Что еще? — недоумевал я.

— Ты опять точь-в-точь повторил сказанное мною.

— Кому, священнику?

— Ну да.

— И что же он ответил?

— Что подтверждение — в практическом опыте.

— Как это понимать?

— Он хотел сказать, что изложенное в Манускрипте будет доказано нашей жизнью. Когда мы по-настоящему задумаемся над тем, что чувствуем в глубине души, над тем, чем является жизнь, мы осознаем, что мысли, выраженные в Манускрипте, содержат зерно истины. — Чарлин сделала паузу. — Понял, в чем здесь смысл?

На какое-то мгновение я задумался. Понял ли я смысл? Все, как и я, не могут найти покоя, но если это так, то обязана ли эта неуспокоенность своим появлением незамысловатой истине — постигнутой к тридцати годам, — которая заключается в том, что в жизни на самом деле существует нечто большее по сравнению с тем, что мы знаем, большее, чем нам дает повседневный опыт?

— Не уверен, — наконец проговорил я. — Мне необходимо время, чтобы все это обдумать.