За Кубанью (Роман) - Плескачевский Лазарь Юдович. Страница 44

— Если мы еще когда-нибудь увидимся, я постараюсь показать вам самого Улагая. Он, говорят, разъезжает по аулам так же спокойно, как и мы с вами. Может, как раз и — встретится.

На площади полно народа. Заур доводит Максима почти до крыльца, крепко жмет руку и, пригласив по обычаю к себе в гости, подходит к группе почтенных аульчан. К удивлению Максима, собрание идет вяло. Его предложения создать в ауле отряд самообороны, кажется, никто не слышит. Он поясняет, что такие отряды уже кое-где созданы.

— Где?! — раздается вопрос из толпы.

— В Адыгехабле, например.

— Там его уже нет, — вдруг бросает реплику Довлетчерий. — Алхас разделался с ним.

Максим уверяет, что недавно видел отряд своими глазами.

— Когда? — уточняет Довлетчерий.

— Неделю назад.

Довлетчерий снисходительно улыбается. Эта улыбка означает: вот видите, неделю назад. За неделю мало ли что может случиться.

— Комиссар предлагает создать в ауле отряд самообороны, — говорит он. — Будем создавать или нет? Люди, решайте сами.

Глухое молчание.

Максим ищет глазами Анзаура. Находит. Анзаур даже не глядит в его сторону. Что случилось?

— Кто за то, чтобы создать отряд?! — выкрикивает Максим.

В ответ — молчание. Ни одна папаха не поднимается вверх.

Максим понимает: люди чего-то испугались. Они расходятся как-то сразу, словно вот-вот должен разразиться ливень, уходит с приятелями и Анзаур. Он и не глядит в сторону Максима. А где же Осман с племянником? Их тоже не видно.

— Пускай бойцы идут спать, — говорит Довлетчерий. Он так доволен, словно только что показал свой лучший фокус. — А ты заходи ко мне. Ни разу в гостях не был, что люди скажут?

Максиму хочется послать Довлетчерия ко всем чертям, но он сдерживается.

— Спасибо, некогда, — говорит он. — Завтра загляну.

Никогда еще не было так пусто на улицах аула, как в этот предвечерний час. Что-то случилось. Определенно. Но что? Это необходимо узнать немедленно.

Отправив бойцов домой, Максим решил прогуляться с Петром по аулу. Нигде ни души. Проходя мимо дома Анзаура, толкнул калитку. Поддалась. К его удивлению, Анзаур стоял у ворот, слово ожидая кого-то. Отчужденный, бесстрастный взгляд, равнодушное пожатие руки.

— Что случилось? — не выдержал наконец Максим. — Говори же.

— Лучше ты мне скажи, — мрачно возразил Анзаур, — почему разгуливаешь по аулу и даже на собрание являешься с Ибрагимом? Кто тебе после этого поверит?

— Каким Ибрагимом? — пожимает плечами Максим. — Ты имеешь в виду Заура, племянника Османа?

Во взгляде Анзаура недоверие.

— Может, он и племянник Османа, — невесело улыбнулся он, — но зовут его Ибрагимом, и это известно здесь каждому младенцу. Он — сотрудник Улагая. Ловко они тебя окрутили, товарищ Максим.

Максим не знает, что и сказать, в более глупом положении он еще, кажется, не бывал.

— По аулу прошел слух, — шепотом произнес Анзаур, — что через несколько дней на Кубани восстание поднимется. И в аулах. Сигнал подаст Улагай. В первую очередь разделаются с такими, как я. Мы подумали: лучше на время скрыться. И тебе надо уезжать. Ночью повезем в город на базар кое-какие овощи, можем и твой отряд прихватить.

— Заезжай! — сразу же решил Максим: дальнейшее пребывание в ауле теряло всякий смысл. — Оружие у вас какое-нибудь есть?

— Найдется.

Не пахло порохом только во дворе Османа. Поужинав, ничего не подозревавшие бойцы, как обычно, расселись под грушей и стали петь.

— Фатимет, накорми командира! — крикнул Осман.

Фатимет понесла ужин в беседку.

— Ты знаешь, кто с тобой обедал? — прошептала она.

— Знаю, Фатимет.

— Они хотят убить тебя, уничтожить отряд. Немедленно уезжай. Ибрагим предупредил: если я скажу хоть слово, он прикончит и тебя и Казбека. И я молчала. Не обижайся, Максим.

— Спасибо, Фатимет. Нам поговорить бы надо… Увидимся ли?

— Я постараюсь выйти. — Она выскользнула из беседки.

— Пойду на сеновал к Казбеку, на рассвете отправимся с парнем снимать перемет, — говорит Осману Максим.

Осман окидывает его каким-то тусклым, пустым взглядом. Сказать? Пожалуй, не стоит. Нет, не на их стороне сила.

Казбек не спит. Шепчет:

— Много там рыбы набралось, надо бы наведаться…

Вот уж кто действительно ничего не знает.

— Пойдешь утром сам, — говорит Максим. — Скажу тебе по секрету: мне ехать надо, проснешься — меня уже не будет. Приезжай в город. Адрес запомнил?

Казбек прижимается к Максиму и вдруг обнимает его за шею.

— Я буду тебя ждать, Казбек.

Они шепчутся, и шуршит, издавая сладкий аромат, свежее сено, и скулит на цепи старый пес Медведь, и кричит истошно где-то ночная птица. Наконец до Максима доносится ровное дыхание мальчика. Он тихо выходит во двор. Душно, как всегда в начале августа. Звезды сверкают, будто промытые. И завтра будет такая же ночь. И послезавтра. И завтра будет стоять над аулом сонная тишина. И вдруг словно что-то прорвется — выстрел, другой… Трескотня… И пойдут из дома в дом те, кто недоволен новыми порядками, и польется невинная кровь… Этого нельзя допустить!

Максим проходит к бойцам, начинает собирать пулемет: не спроста ведь Ибрагим знакомился с Максимом — где-то надеется встретиться.

— Уложились, товарищи? Сможем выйти без шума?

— Сможем.

— Петр, подежурь у калитки, стучать не будут.

Пулемет готов. Максим задувает коптилку и идет сменить Петра. Присев у калитки, прислушивается. Нет, не к улице, там все совершится без него. Его интересует, что делается у Османа. О чем говорят супруги? Максим и не подозревает, что они никогда ни о чем не разговаривают: у них нет никаких точек соприкосновения.

Не идет Фатимет…

Осман не страдал бессонницей, но в эту ночь и ему не спалось — он мучительно размышлял над тем, как лучше поступить. Валюта незаметно уплывает. Он считал, что, пока в его доме красные, за деньгами никто не явится. Черта с два! Ибрагим не боится никого. С такими лучше не спорить.

Фатимет теряет терпение. Может быть, через несколько минут Максим прикроет за собой калитку. Она и не услышит. Выбежит, а его уже нет. Ей становится страшно. Но вот Осман засыпает. В эти минуты она не колеблется и, набросив платье, выходит. Максим встречает ее у порога. Берет за руку. Она не отнимает ее. Он слышит ее прерывистое дыхание.

— Фатимет, — говорит Максим. — Когда умирал твой отец, ты не могла поступить иначе. А теперь? Ты молода, красива, ты можешь устроить свою судьбу иначе. — Максим, не решаясь сказать о своей любви, питается уговорить ее переехать в город. — Мы поможем тебе определиться на работу, станешь самостоятельной. Тогда решишь и все остальное. Казбек знает мой адрес, приезжай вместе с ним. Мальчуган в школу пойдет. Мы очень сдружились.

Фатимет молчит. Как поступить? Она верит Максиму, тянется к нему всей душой. Да, о таком мечтала когда-то. Но то были девичьи грезы. Теперь она стала взрослой, помнит, что она черкешенка. А раз так, остается одно — коротать век с Османом.

— Если через месяц не появишься в городе, приеду за тобой.

Она берет его за руку, гладит ее. Время останавливается, замирает, как всадник на всем скаку. Черная ночь и тишина.

Максим порывисто обнимает Фатимет. Она неловко прикасается губами к его щеке. Испугавшись этого нечаянного порыва, отстраняется от него, отбегает. Оттуда шепчет:

— Прощай, Максим. Не приезжай, я все равно останусь в ауле. Прощай, Максим, забудь меня…

Тихий голос из-за забора отрезвляет его, заставляет вспомнить о суровой действительности. Вот уже отряд погрузился на подводы.

Скрип колес, конское ржание.

«Что она сейчас делает? — думает Максим, устанавливая пулемет на задке подводы. — Наверное, плачет. Уткнулась лицом в подушку и плачет».

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Свободный вечер! Рамазан даже не мечтал о таком счастье. С тех пор как он вернулся к Мерем, они встречались урывками, не виделись дней по пять, а то и десять. Оставаясь в городе, он засиживался в секции или бывал на собраниях и совещаниях, домой приходил поздно, наспех ел и валился в постель. Однажды Мерем как бы между прочим заметила: