За Кубанью (Роман) - Плескачевский Лазарь Юдович. Страница 49

— Не тянись. Как тебя зовут?

— Кемаль, зиусхан.

— Не тянись, Кемаль, мы не на параде. Ты из какого аула?

— Из Адыгехабля, зиусхан.

— Когда дома был?

Кемаль вдруг закашливается. Так учил его один старый вояка: не знаешь, что начальству соврать, — кашляй. Кашляй и думай. Кашляя, Кемаль сообразил, что сообщать командующему о своем последнем путешествии в аул нет никакого смысла, ведь он отлучался без разрешения. Да разве выдержишь? Два года не был дома, надеялся, что войне конец, а тут нá тебе — подполье. Вызвал его Ибрагим и сказал: «Кемаль, родина доверяет тебе почетное, но секретное дело. Пойдешь — через несколько месяцев корнетом станешь, богатым офицером. Согласен?»

Стать богатым офицером совсем неплохо. Кемаль дал согласие и попал в команду Болотокова. Строил штаб, теперь охраняет его. Изучил в лесу все тропки, знает все ходы и выходы, даже те, которые неизвестны начальнику охраны Аслану. Отпросился у начальника с ночевкой на реку, а сам махнул в Адыгехабль. Поглядел на родителей и назад. Рассказывать обо всем этом Улагаю было в высшей степени глупо, а врать он как следует еще не наловчился. Покашляв немного, Кемаль соврал:

— Давно… Уже два года, зиусхан.

— Ничего, парень, скоро будешь дома. Прикончим большевиков и по домам разойдемся. Но тебе, может быть, нравится военная жизнь? Небольшую армию мы на всякий случай сохраним. А ну-ка, дай топор. — Улагай размахнулся и, крякнув, обрушил топор на полено. Размявшись, бросил топор на землю.

Настроение поднялось. «Кто-то, — вспомнил Улагай, — кажется Наполеон, любил беседовать с нижними чинами. Или Суворов?»

Теперь его положение уже не казалось таким сомнительным. Никуда Султан-Гирей не сунется со своей кучкой башибузуков до тех пор, пока не поднимутся адыги. А если так, адыги могут подняться и после того, как Клыч будет разбит.

Весь день Улагай провел наедине со своими мыслями: то он взлетал под самые облака, то оставался прислужником Клыча.

К ночи начали прибывать связные из аулов. Почти каждого Улагай знал в лицо, а то и по имени: одних в свое время завербовал в армию, другие пришли к нему добровольно. В основном это были богатеи или их сыновья. Улагай лично расспрашивал каждого: выяснял обстановку, настроение, боевую готовность. Связные, преданные слуги контрреволюции, не хотели да и не могли дать правильную оценку положения в аулах — ненависть слепа, злобна, ненасытна. Они жаждали крови тех, кто больше не желал на них батрачить, и всячески старались приблизить час расплаты.

Беседы со связными еще больше подняли настроение Улагая. Сомнения, мелькавшие раньше в душе, отошли на задний план. Улагай, конечно, понимал, что аульская беднота тянется к красным, но считал, что ее захлестнет кровавый поток. «С нами или смерть!» — вот что определит позицию большинства. Врангелевские штыки явятся достаточно прочной опорой этого лозунга.

Под утро Ибрагим доложил о прибытии связных от Алхаса. Оглядев их, Улагай обратил внимание на угрюмого мужчину с маузером на боку.

— Имя? Откуда?

— Ильяс Теучеж, связной Алхаса.

— Почему с маузером?

— Атаман подарил.

Лицо Улагая прояснилось: на доверенных Алхаса можно полагаться полностью.

— Фронтовик?

— Так точно! — В глазах Ильяса вдруг вспыхнул озорной огонек. Подумал: вдруг спросит, в каком полку какой дивизии служил. Уж тут придется что-нибудь придумать.

— Замечательно! Молодец, Ильяс! Как дела у Алхаса? Уничтожили русских, которые были в Адыгехабле?

— Никак нет.

— Почему же? — дернул головой Улагай. — Струсили?

Ильяс доложил, что видел своими глазами.

— Да, — тихо проговорил Улагай после паузы, — одной смелости мало, пулемет сильнее смелости. Цепь случайностей: трусость Салеха, глупость Чоха, нахальство большевиков… Отряд Алхаса нужно пополнить опытными офицерами. Мы это сделаем. Сделаем, друзья! — громко повторил Улагай. — Будем воевать всерьез. И ты от Алхаса? — обратился он ко второму.

— Так точно! — выкрикнул молодой парень. — Шумаф.

— Подготовься, будешь сопровождать человека. Послушай-ка, за что тебе Алхас подарил маузер? — вдруг вспомнил Улагай.

Ильяс не успел и рта раскрыть, как Шумаф выпалил:

— Ильяс отличился в последнем бою, хотя еще на костылях после ранения ходил. Когда Масхуд бросил своих людей, Ильяс поскакал им на выручку.

Улагай с интересом разглядывал связного. Повадки бандитов и большинства своих подчиненных он знал хорошо, полностью доверял одному только Ибрагиму. Неужели появился в его окружении еще один такой же верный человек?

— Оставляю тебя пока при штабе, Ильяс, — объявил Улагай. — Доложи начальнику охраны.

«Новое дело», — забеспокоился Ильяс. Но тут же сообразил, что это даст ему возможность получше узнать, что делается в белогвардейском логове. Улагай — зверюга крупный, его голыми руками не возьмешь.

Через час Шумаф отправился назад вместе с Крым-Гиреем Шеретлуковым и его адъютантом.

Ильяс представился начальнику охраны. Аслан встретил его неприветливо — каждый новый человек вызывал у него подозрение. Он долго расспрашивал новичка, разглядывал, чуть ли не обнюхивал. Попросил маузер, разрядил и, зарядив снова, направил на Ильяса.

— Смотри у меня, — произнес угрожающе. — Я шуток не признаю. Чуть что — пуля в рот.

Возвратив оружие Ильясу, повел его к землянке взвода охраны. Десять ступенек вниз, и за брезентовым пологом — знакомые солдатские нары. Людей нет. Ильяса сразу же начало поташнивать от спертого воздуха.

Аслан направился к выходу. У самой двери вдруг резко обернулся: новичок стоял все в той же унылой позе, взгляд его был устремлен в пол. Аслан нахмурился — ох не нравятся ему эти унылые физиономии с сиротскими глазами. В охране люди должны быть молодец к молодцу. Ну что ж, полковнику виднее…

Начальник охраны уходит, а Ильяс словно бы прирос к нарам. «Что со мной происходит?» — стучится горькая мысль. Его словно подхватило могучим порывом ветра и понесло против воли. Теперь. — все! Осмотрится в лагере Улагая и — в Екатеринодар. А еще лучше — до ближайшей железнодорожной станции.

В первые дни Аслан не назначал Ильяса в караул, велел привыкать. Ильяс с радостью бродил по лесу. С каждым разом отходил все дальше, проверяя, не наблюдают ли за ним. Нет, на него никто не обращал внимания. Понял: где-то есть черта, за которую его не пустят, где-то устроены хорошо замаскированные наблюдательные пункты. Нужно узнать, где они.

На третий день, вечером, к Ильясу подошел паренек, лицо которого показалось ему знакомым. Ба, да это же Кемаль, отец которого частенько захаживал к нему в гости. Ильяс радостно заулыбался: после гибели Аюба он ни с кем из земляков не разговаривал. С первых же слов выяснилось, что Кемаль недавно побывал в ауле.

— Только молчи, — прошептал он. — Узнают — «пулю в рот», как говорит Аслан. Тут это заработать недолго.

— Что обо мне в ауле говорят?

— Разное болтают. После того как Измаил привез тела Салеха и Аюба, некоторые засомневались в тебе. Измаил божится, будто сам видел, как ты всадил все патроны из нагана в Салеха и дал слово прикончить всю его семью.

«Даже из этого пытаются пользу извлечь», — подумал Ильяс, и сердце его залила новая волна горечи.

— Неужели кто-то верит, что я мог такое сделать? — вырвалось у него.

— Некоторые, наверное, верят.

— А твой отец?

Кемаль улыбнулся, вспомнив старого Юсуфа.

Отец сказал: «Ты, пакостный щенок, успел все углы загадить. Теперь слушай Ильяса. Что скажет, то и делай».

Ильяс глядит в глаза Кемалю. Нет, это не Аюб, у которого все его мысли как бы на виду. Но и хитростью не попахивает. А довериться кому-то необходимо, без помощника ничего не сделаешь. К тому же Кемаль очень хорошо знает лагерь: он строил его, стоял на наружной и внутренней охране. Впрочем, торопиться не следует, все это может быть и обычной проверкой.

Молчание Ильяса явно тяготит Кемаля. Да и то сказать, ведь к деникинцам он примкнул добровольно — узнал, что каждый солдат получает коня и снаряжение, будет наделен крупным земельным участком, и пошел. И после поражения, сдачи мог быть дома, да вот на чужую землю польстился.