Штормовое предупреждение (Рассказы) - Устьянцев Виктор Александрович. Страница 26

Неожиданно между деревьями сверкнул огонек. Вскоре лес расступился, и перед матросами открылась небольшая полянка, посредине которой стояла высокая, похожая на скворечник, избенка под тесовой крышей. Сквозь закрытые ставни просачивался неровный свет — в избе топилась печка.

— Эх, хорошо бы в тепле переобуться! — мечтательно произнес Илья. — Может, зайдем?

— Только ненадолго, — согласился Рябов и первым направился к жилью. Из-под крыльца выскочила собачонка и залилась отчаянным лаем. Почти тотчас дверь открылась, и скрипучий старческий голос спросил:

— Кто там?

— Это мы, матросы. Переобуться у вас хотели.

— Идите-ка поближе, глазами-то я не шибко шустрая стала. Цыц, Жучка! Смотри-ка, и верно матросы. Откуда бог несет? Ну, заходите. У меня как раз картошечка варится.

Пока старуха зажигала керосиновую лампу, матросы переобувались, сидя на пороге. Потом хозяйка засуетилась у плиты. Это была маленькая сухая и очень подвижная женщина лет шестидесяти. На ее узком, исхлестанном морщинами лице торчал большой нос, маленькие острые глаза смотрели строго, и только беззубая улыбка делала лицо добрым и хитровато-веселым.

Заметив, что Илья нерешительно вертит в руках пачку сигарет, старуха весело сказала:

— Кури, я привычная. Старик мой, царство ему небесное, лютый до табаку был.

— Значит, вы теперь одна? — спросил Илья, пристраиваясь поближе к печке.

— Одна, сынок, одна.

— Что же вы не в деревне живете?

— А при службе я состою. При лесничестве. За лесом, стало быть, приглядываю.

— Вон оно что. Не тоскливо на отшибе-то? — Илья явно старался завязать разговор, чтобы подольше побыть в тепле. Иван толкнул его в бок, но Илья прошептал: — Посидим полчасика, обогреемся. В темноте-то нас не хватятся. Без нас там обойдутся. А тут, видишь, картошка.

Иван хотел возразить, но затевать спор при хозяйке не стоило.

«Черт с ним, потом наверстаем в работе», — решил он и принялся разглядывать избу. Половину ее занимала русская печь, хорошей кладки, с подтопкой. Вдоль свободной стены тянулась широкая лавка; на подоконниках стояли горшки с геранью; в переднем углу приткнулся шаткий скрипучий стол, покрытый клеенкой; некрашеный пол посредине застелен стареньким половиком. И совершенно неожиданными среди этого старинного деревенского убранства были картины. Их было много, они занимали всю свободную стену, простенок между окнами и даже висели над дверью.

— Скажите, откуда у вас столько картин? — спросил Иван.

Старуха посмотрела на него внимательным взглядом, и ее маленькие глаза засветились гордой лаской:

— А это Мишутка мой нарисовал. Мальчонкой еще.

— Где же он сейчас?

— Как где? В Москве. Слыхали небось такого — Кирсанова Михайлу Сергеевича.

— Народного художника Кирсанова? Это ваш сын?

— Он самый.

Рябов подошел к стене.

На холсте, вделанном в грубо обтесанную, некрашеную рамку, маслом был написан летний пейзаж. Только что прошел дождь. Он умыл деревья и напоил воздух ароматом свежести. Последние капли белым прозрачным бисером, отливающим всеми цветами радуги, усыпали мокрые травы. А солнце щедро ласкает землю теплом и светом. Эту буйную радость жизни остро ощущает и ласточка, устремившаяся в бездонную синь неба, и теленок, что, высоко подбросив задние ноги, несется по мокрой лужайке.

А вот другая картина. Человек идет по снегу. На нем облезлая солдатская папаха, короткий дырявый зипун, подпоясанный обрывком веревки. За пояс заткнут топор, за спиной — большая вязанка дров. Дороги не видно, человек по колено утопает в снегу. Метель взлохматила снежное поле, тугой ветер бьет в лицо. Человек отвернулся от ветра, видна его впалая щека, лихорадочный глаз с густой, покрытой инеем бровью, побелевший нос. Впереди за снежной стеной проступают мутные желтые пятна слабо освещенных окон. Самих изб не видно. Где-то, утонув в снегу, стоит изба этого человека. Там его, наверное, ждут, сгрудившись на остывшей печи, опухшие от голода ребятишки…

— Вот как раньше-то жили, — вздохнула за спиной Рябова старуха.

«Да, а мы уже и без телевизора жить не можем, — подумал Иван. — Ведь этот бедняк, наверное, революцию делал! Для нас, для того, чтобы мы хорошо жили. Вот и старуха до сих пор при деле состоит. А мы дождя боимся…»

Он посмотрел на Лязина. Тот сидел на корточках и, перекатывая с ладони на ладонь горячую картофелину, сосредоточенно дул на нее. «Вот такой небось и не помнит про революцию, а тоже в коммунизм собирается», — подумал Иван, и его вдруг охватила жгучая неприязнь к Лязину.

— А ну, вставай, пошли! — сердито сказал он Илье.

Лязин удивленно посмотрел на Ивана и не двинулся с места.

— Ты что, ошалел, что ли?

— Пошли, говорю! — уже с нескрываемой злобой проговорил Рябов и распахнул дверь. Лязин недоуменно пожал плечами, но, посмотрев внимательно на Ивана, торопливо сунул картофелину в карман и первым выскочил за дверь. Иван попрощался со старухой и тоже вышел.

Он шел быстро. Отставший было Илья вскоре догнал его и горячо зашептал:

— Вань, а Вань! Если спросят, где были, скажи, что по нужде отлучались.

Рябов промолчал. Илья вдруг заискивающе предложил:

— Хочешь я тебе портсигар подарю? Тот, что с богатырями…

Рябов остановился, резко обернулся и, схватив Илью за плечи, зло прокричал:

— Купить хочешь? Не знал я, что ты такой… — Он брезгливо оттолкнул Лязина и быстро пошел в сторону берега, откуда доносился глухой, сдержанный говор людей.

Ветер шумел верхушками деревьев, пробираясь в глубину леса, сердито шелестел последними, еще не опавшими листьями. Сверху сыпалась сухая снежная крупа, по лицу хлестали голые ветки, но Иван не ощущал ни холода, ни боли. Он шел, крепко сжав в кулаки засунутые в карманы руки, стараясь сдержать их нервную дрожь, удержать себя от желания обернуться и ударить Лязина. А тот, чуть поотстав, ворчал:

— День и ночь ишачим, а кто-то сейчас в тепле сидит, с девчонками под ручку разгуливает, — не унимался Илья.

Он не первый раз заводил подобные разговоры. Но раньше Иван как-то не придавал им значения. И хотя в душе он был не согласен с Ильей, но никогда не возражал ему. И не понять почему: то ли стеснялся, то ли боялся возразить — как-никак, а Илья имеет первый разряд по борьбе.

А теперь Иван вдруг почувствовал свое превосходство над Ильей. И ему неожиданно стало легко, он понял, что в его жизни произошло что-то очень важное, он перешагнул через какую-то грань.

МИНУТОЧКА

— «Вымпел»? Соедините с первым.

— Одну минуточку, — телефонистка штаба бригады противолодочных кораблей Таня Наумова проверила, свободен ли комбриг, и сказала: — «Заря», первый вас слушает.

Убедившись, что абоненты разговаривают, Таня положила трубку и откинулась на спинку стула. Она знала, что разговор капитан-лейтенанта Гвоздева с комбригом будет долгим. Из командиров кораблей Гвоздев — самый молодой, и комбриг требует, чтобы он докладывал обо всем обстоятельно.

Чудак этот Гвоздев, даже не поздоровался. А ведь с того вечера пошла уже вторая неделя…

Раньше, до вечера, она ни разу не видела Гвоздева, потому что его корабль стоял где-то в другой бухте. Но Таня хорошо знала голос Гвоздева, как знала голоса почти всех своих абонентов. Гвоздев среди них был самым назойливым и сердитым. Если другие командиры умели терпеливо ждать, пока начальство освободится, то Гвоздев ждать не хотел, он требовал, чтобы его соединяли немедленно. Иначе он кричал:

— Сколько же можно? Я третий раз звоню! Слушайте, барышня…

И это «барышня» звучало как ругательство.

Даже неоновый глазок на панели коммутатора, когда звонил Гвоздев, мигал как-то торопливо и нервно.

Сам Гвоздев представлялся Тане человеком мрачным и злым. Она была уверена, что у Гвоздева бульдожье лицо с маленькими колючими глазками и квадратными челюстями — точь-в-точь такое, какими бывают лица бандитов в кинофильмах.