Вампиры пустыни (Том III) - Браун Фредерик. Страница 24

Она медленно двинулась вперед, ступая совершенно бесшумно своими босыми когтистыми ногами, и остановилась перед ним, опустив глаза. Ее рот дрожал в той же трогательно человеческой улыбке. Он взял ее за плечи, бархатно-мягкие и непредставимо гладкие — таким никогда не бывает человеческое тело. Смит почувствовал, как она чуть задрожала под его руками. Он отрывисто вздохнул и притянул ее к себе… нежное, податливое, смуглое тело в его объятиях… услышал, как она тоже вздохнула и задышала быстрее, когда ее бархатистые руки обвились вокруг его шеи. И вот он уже смотрел вниз, на ее лицо, ставшее вдруг совсем близким, и зеленые звериные глаза с пульсирующими зрачками и искоркой чего-то затаенного в глубине встретились с его взглядом, и сквозь нарастающее биение крови, приближая губы к ее губам, Смит ощутил, как нечто глубоко в нем содрогнулось — необъяснимо, инстинктивно, с отвращением. Он не смог бы выразить это словами, но ее прикосновения, такие мягкие, бархатистые, нечеловеческие — внезапно показались ему отталкивающими. К его губам словно тянулся звериный лик, темное знание голодным взором смотрело из этих вертикальных зрачков, и на миг его охватило то же дикое, лихорадочное отвращение, что он видел на лицах в толпе…

— Боже! — выдохнул он, произнося, не осознавая этого — ни тогда, ни потом — древнейшее заклинание против зла. Он оторвал руки девушки от своей шеи и оттолкнул ее с такой силой, что она отлетела на середину комнаты. Смит упал спиной на дверь и тяжело дышал, чувствуя, как постепенно проходит безумный порыв отвращения.

Она опустилась на пол под окном и сидела у стены, склонив голову на грудь. Смит с удивлением заметил, что ее тюрбан — который, как он был убежден, прикрывал лысину — съехал набок, и из-под складок показался локон волос, таких же алых, как ее одежда, таких же нечеловеческих, как ее глаза. Он ошарашенно помотал головой и снова присмотрелся — ему показалось, что этот густой локон красных волос сам по себе задвигался и прильнул к ее щеке.

Когда локон коснулся щеки, ее руки взлетели вверх. Совсем человеческим движением заправила локон под тюрбан и опустила голову на руки. Смиту почудилось, что она тайком наблюдала за ним сквозь глубокие тени своих пальцев.

Он сделал глубокий вдох и вытер рукой лоб. Необъяснимое мгновение прошло так же быстро, как и наступило, слишком быстро, и он не успел ничего понять или уяснить для себя.

— Пора кончать с сегиром, — неуверенно пробормотал он. Неужели он вообразил этот алый локон? В конце концов, она — всего лишь красивое смуглое существо женского пола, принадлежащее к одной из многих получеловеческих рас на планетах Солнечной системы. И не более того. Хорошенькое, маленькое… животное. Смит немного нервно рассмеялся.

— Довольно всего этого, — сказал он. — Бог ведает, что я не ангел, но всему есть предел. Вот!

Он подошел к кровати, выудил из скомканной кучи белья два одеяла и бросил их в дальний угол комнаты.

— Ты можешь спать там.

Она молча поднялась с пола и с непонимающей звериной покорностью, читавшейся в каждой линии ее тела, стала разворачивать одеяла.

Той ночью Смиту приснился странный сон. Он будто бы проснулся, и комната была наполнена тьмой, лунным светом и движущимися тенями, ибо ближайший спутник Марса несся по небу и во тьме на планете под ним беспокойно шевелилась жизнь. И нечто… что-то безымянное и непредставимое… обвилось вокруг его шеи… что-то похожее на мягкую змею, влажное и теплое. Оно лежало на его горле расслабленно и легко… и двигалось тихо, очень осторожно, с мягким, ласкающим нажимом, и каждый нерв, каждая жилка Смита трепетали от восторга — опасного восторга, что был острее физического наслаждения, глубже духовной радости. Эта мягкая теплота обволакивала его чудовищной близостью, лаская самые корни его души. Экстаз нахлынул и оставил его обессиленным, и все же он понял — вспышка озарения пришла из того же невероятного сна — что не должен предаваться ему душой… И с этим знанием в него вторгся ужас, превращая наслаждение в отвратительный, мерзкий, жуткий и все же бесконечно сладостный восторг. Он силился поднять руки и оторвать от горла чудовище из сна — пытался, но не слишком усердствовал: хотя душу его сотрясало отвращение, тело испытывало такое блаженство, что руки отказывались повиноваться. Он снова попытался поднять руки и с ледяной дрожью почувствовал, что не может пошевелиться… его тело лежало под одеялами, как камень, как живая, но недвижная мраморная статуя, напрягшись и содрогаясь до основания в омерзительном восторге.

Отвращение нарастало, он боролся с оцепенением сна в титанической битве духа со слабеющим телом, пока в кружащейся тьме не проступили светлые полосы; наконец они сгустились вокруг и окутали его, и он снова впал в забытье, что предшествовало пробуждению.

Наутро его разбудили яркие солнечные лучи, пронизывающие разреженный и чистый воздух Марса. Смит лежал, припоминая. Сон казался ярче и жизненней яви, но подробностей Смит не запомнил — только то, что ночной кошмар был приятней и ужасней всего им изведанного. Некоторое время он продолжал лежать, задумавшись; потом его отвлек тихий шорох в углу, он сел на кровати и увидел девушку. Свернувшись, как кошка, она лежала на своих одеялах и смотрела на него круглыми серьезными глазами. Он оглядел ее не без жалости.

— Доброе утро, — сказал он. — Мне приснился какой-то дьявольский сон… Ну что, проголодалась?

Она молча покачала головой, и он мог бы поклясться, что ее глаза украдкой заискрились странным весельем.

Смит потянулся, зевнул и прогнал сон из памяти.

— Что мне с тобой делать? — спросил он, вспомнив о более насущных делах. — Через день или два я уеду. С собой я тебя взять не могу, сама понимаешь. Кстати, откуда ты родом?

— Не хочешь говорить? Ладно, твое дело. Можешь оставаться здесь, пока я не сдам комнату. Тогда тебе придется самой о себе заботиться.

Он спустил ноги на пол и потянулся к одежде.

Через десять минут, сунув лучевой пистолет в кобуру у бедра, Смит повернулся к девушке.

— В коробке на столе пищевые концентраты. Тебе хватит до моего возвращения. И лучше опять запри дверь, когда я уйду.

Неподвижный взгляд ее широко раскрытых глаз был единственным ответом. Смит не был уверен, поняла ли она — но замолк щелкнул, как и раньше, когда он вышел. Смит с легкой ухмылкой заторопился вниз по лестнице.

Воспоминание о необычайном сне мало-помалу покидало его, как обычно бывает, и на улице сложности предстоящей задачи вытеснили мысли о девушке, о сне и всем прочем, случившемся накануне.

Хитроумный план, который привел Смита на Марс, требовал полной концентрации внимания. Он выбросил из головы все остальное и занялся делом, и любое его действие с того момента, как он вышел на улицу, и до возвращения домой вечером имело свою причину. Но если бы кто-нибудь решил проследить за Смитом в течение дня, ему показалось бы, что тот бесцельно шатался по Лаккдаролу.

Часа два Смит ошивался у космопорта, наблюдая сонными бесцветными глазами за садящимися и вылетающими кораблями, пассажирами, ракетами в доках и потоком грузов — особенно грузов. Он еще раз обошел городские бары и отведал немало разнообразных напитков; при этом он лениво заговаривал с представителями всех рас и миров, чаще всего обращаясь к ним на их родных наречиях, ибо славился среди современников доскональным знанием языков. Он услышал последний анекдот об императоре Венеры, последние новости с театра китайско-арийской войны и последнюю песенку Розы Робертсон, «Розы Джорджии», как называло ее восхищенное мужское население всех цивилизованных планет. В общем, день он провел с пользой для своих дел, которые нас сейчас не касаются, и лишь поздно вечером, возвращаясь домой, отчетливо вспомнил о смуглой девушке, хотя мысль о ней, бесформенная и неясная, весь день таилась в глубине его сознания.