Леший. Четвертые врата (СИ) - Геярова Ная. Страница 26

       – Господи ты Боже! Что ты здесь делаешь?

       Марина закрыла лицо руками.

       – Ох, ты ж! – соседка опустилась перед плачущей девочкой на колени и погладила по голове. – Тебя кто-то обидел, маленькая? 

       И столько нежности и доброты было в голосе сердобольной соседской тетушки, что девочку, которая с детства не знала, ни ласки, ни любви, прорвало. Она выложила тете Любе и про одноклассников, и про соседских ребят, глотая слезы, она рассказывала, как они издеваются и дразнят её. Как вчера одноклассник Федька подложил ей дохлого хомячка, а когда она закричала, вышвырнув того из сумки, то подобрал несчастного звереныша и смеясь, бегал по классу с хомяком в руках и кричал «Толстая Марьяшка, сдохла!». А сегодня сосед Никитос, сказал, что он вырастет и станет банкиром, а Маринка вырастет и станет толстухой. Девочка всхлипывала, заикаясь выговаривая обидные слова, терла красный от слез нос, повторяя злые насмешки. Тетя Люба не перебивала, внимательно слушала. Потом вытерла девочке слезы и пригласила к себе домой. Там напоила Марину вкусным чаем с шиповником. А потом спросила, не думала ли Марина, почему она полная. В другое время девочка, постоянно подстрекаемая всеми по поводу своей полноты, обязательно обиделась бы. Но после заботливого поглаживания по голове и вкуснющего чаю, она и правда задумалась. И оказалось, что полнота её вполне очевидна. Нет, у неё не было проблем в генетике или каких-либо заболеваний, приводящих к полноте. Просто с детства, мама, постоянная занятая папой, едва стоило ребенку заплакать или закапризничать начинала её пичкать сладостями, булочками, шоколадками, йогуртами, – лишь бы ребенок замолчал и не отвлекал от единственного дела, посвящению себя любви отцу. Марину кормили и пичкали постоянно, к семи годам девочка ела как взрослый мужик и заедала все шоколадом, запитым лимонадом. Матери бы хоть тогда броситься спасать ребенка! Но ограничилась лишь единожды вскользь сказанным: «Ну, ты у меня и жиртрест», и успокоилась. А у девочки с той поры началась совсем другая жизнь. Если раньше, она просто не обращала внимания на едкие подколы одноклассников и остальных ребят, то на очередное замечание девочка внезапно отреагировала слезами, и тут же начался новый, совершенно дикий виток. Теперь все одноклассники и знакомые дети при виде неё тыкали пальцами, смеялись, обсуждали. Марина поняла, что все вокруг видят в ней только жирную девочку. А потом и вовсе стало плохо, её начали дразнить.

       Тетя Люба дослушала очередную историю ровно до того момента, пока в глазах Марины снова не заблестели слезы. Жалеть не стала. Они очень долго разговаривали с Мариной, о её полноте, о правильном питании, о жестокости детей и том, что школа не главный институт жизни. Главное, это она сама, Марина, умница, отличница. И неизвестно еще какими задатками она обладает. Просто нужно работать над собой, нужно найти то, что она умеет лучше всего и развивать. И тогда… Школу Марина окончила с красным дипломом, со знанием трех языков и весом в пятьдесят три килограмма на рост в сто семьдесят сантиметров. В шикарном скроенным тетей Любой и заказанном в ателье платье, с шикарной прической на черно-смолянных волосах, Марина в очередной раз разбила мальчишечьи сердца одноклассников, сыграв на выпускном на гитаре какой-то модный сингл. Девчонки в углах шипели как змеи, они по сравнению с постоянно занимающейся собой Мариной выглядели как мыши. Но обидеть теперь некогда толстую девочку было страшно, Марина последние годы занимала только первые места на спортивных олимпиадах по самбо. Рука у девочки была тяжелая, и давать отпор за себя она научилась. Мальчишки одноклассники вздыхали, провожая Марину утром после выпускного, они понимали – девочка, отличница, красавица, спортсменка, полиглот – явно им не по зубам. Это был последний вечер, когда Марина видела своих одноклассников, раз и навсегда поняв, как права тетя Люба. Ни школа, ни социум не должны управлять тобой, а ты ими. И только от тебя и твоих стремлений зависит, отношение к тебе того же социума. А он труслив. Он способен уничтожить слабого, но никогда не тявкнет на сильного, будет шипеть из-за угла, как девчонки-одноклассницы, но никогда не кинется в бой. Все они, начиная с шестого класса, когда после летних каникул вернулась не толстушка Маришка, а начинающая спортсменка, увлекающаяся иностранными языками, шушукались по углам, придумывали разные байки резкого изменения характера девочки, которая теперь при попытки наговорить ей гадости больше не плакала и не забивалась в угол, а умело язвила, а могла еще после школы и по мозгам настучать. Ребята только пожимали плечами. Марина усмехалась, на попытки с ней подружиться, никого она больше не принимала в друзья. У неё уже был друг, единственный, лучший, пришедший в минуту, когда было совсем плохо, друг, который помог ей стать умнее, лучше, всех кого она знала. Друг, который заменил ей всех, и научил быть человеком.

***

       Еши вздохнул смотря в опустевшие тарелки.

       – Вам, наверное, её очень больно потерять.

       Марина кивнула.

       – Да, но… она ожидала чего-то подобного и меня подготовила.

       – Что значит, подозревала? – откинувшись на жесткую деревянную спинку стула, поинтересовался Кондрат.

       – Она говорила, что-то, что вышло много лет назад, теперь повзрослело и выйдет пожинать плоды. 

       – Что она имела в виду?

       Марина пожала плечами.

       – Она часто говорила загадками. Недавно сказала, что наконец она свободна от обещания, и история вернется. Я поинтересовалась, что за история, она усмехнулась, нехорошо так. Я никогда не видела у неё такого лица. Она сказала, что невозможно ветер утаить.

       Кондрат нахмурился. Марина поднялась и, взяв со стола чайничек, долила майору чая.

       – Пейте. 

       – А скажите, Марина, – Кодрат облокотился на стол и придвинул к себе кружку. – У Любовь Тихоновны, была еще одна подруга Лукишна…

       Марина замахала руками.

       – Да какие они подруги. Было у них что-то по молодости. Я точно не знаю. А недолюбливала тетя Люба её. Когда Лукишна то вновь объявилась, начала звонить тете Любе, ох, та серчала. Один раз обронила, что не приведет к добру Лукашкина синяшка. 

       Кондрат отвлекся от чая и с удивлением посмотрел на Марину. Та уверенно кивнула.

       – Да, так и сказала, «Лукашкина синяшка», я тогда подумала, надо же в рифму. 

       – Не спросили, что это такое?

       – Отчего же, спросила. Да только, тетя Люба, видимо поняла, что проговорилась и сделала вид, будто вопроса не слышит.

       – А адреса Лукишны вы случайно не знаете? 

       – Отчего же, знаю. Тетю Любу, я сама хоронить собираюсь, уже и с ритуальным агентством договорилась, завтра тело из морга заберут, – она смолкла, только сейчас Леший понял, что разговор женщине давался нелегко. – Родственников у неё не было. Знакомые только те, что в доме. Вот я и решила Лукишне позвонить, все-таки с одной деревни. Потому, когда с участковым в квартиру ходила, то незаметно книжку записную с тумбочки взяла. Вот только, можете не звонить. Трубку она не снимает.

       – А адрес в книжке есть?

       – Есть, – кивнула Марина, встала и вышла из кухни. Через минуту вернулась с небольшим блокнотом, полистала, остановилась ближе к концу книжки и протянула Кондрату, указала пальцем с аккуратным маникюром:

       – Вот она.

       «Микрорайон Крайский, дом семнадцать, третий подъезд, квартира 27…

       – Только по адресу вы тоже можете не ходить. Я, когда не дозвонилась, решила съездить. Соседка сказала, что она уехала... – Марина задумалась. – В Севольное… Да точно, в Севольное.

       Кондрат взглянул на Еши. Тот задумчиво смотрел на оставшийся у него в руке кусок круассана. Леший закрыл книжицу и вернул Марине. Поднялся.

       – Спасибо, Марин.

       – Что ж вы чай не допили?