БП 20 (СИ) - Зурков Дмитрий. Страница 1

Зурков Дмитрий Аркадьевич

Часть 20

В конце января семнадцатого года жизнь в Петрограде по-прежнему напоминала суетливо-деятельный муравейник. Рабочие в утренних сумерках жидкими ручейками вливались в заводские ворота, гимназисты и студенты спешили на занятия, чиновники составляли письма, отчеты, циркуляры и еще кучи никому не нужных документов, оправдывая свою бездеятельность или получая от сомнительных сделок очень неплохие дивиденды, чтобы вечером спустить их в ресторанном угаре. Кухарки, экономки, служанки, домохозяйки спешили на рынки и в булочные, чтобы запастись продуктами впрок из-за постоянно ползущих слухов об их скорой нехватке. Умело кем-то распускаемые, эти слухи расходились по столице, как круги по воде и касались не только продовольствия... Знающие люди сами видели во дворце у царицы телефон, по которому можно было напрямую связаться с кайзером... Великий князь Михаил, решив уподобиться новому Чингизхану, хочет ввести в Столицу свою любимую Дикую дивизию, которая не пощадит ни младенцев, ни стариков... У германцев появилась новая пушка огромного калибра, одного снаряда хватает, чтобы перемешать с землей целый батальон, а то и полк... Великий князь Михаил по старой привычке отбивать жен у своих офицеров, составил в Москве себе уже целый гарем из таковых... В запасных батальонах солдатам урезали пайку аж в два раза, скоро продуктов в городе совсем не станет, потому, что продавшийся с потрохами немцам Штюрмер приказал тайком вывозить всё в Германию... Всё было как всегда, но над городом уже повисло ощущение чего-то зловеще-неотвратимого... Происходили, правда, порой события, не столь заметные в обыденной жизни, но ничуть от этого не менее важные...

Пахом Игнатьевич, держа в руках чашку с горячим чаем, стоял возле окна своей комнаты на втором этаже и самодовольно наблюдал за мерзнущей на утреннем морозце очередью в хлебную лавку. Его лавку... Ощущения дрожавших внизу людей были хорошо ему знакомы. Когда-то и он, подобно им пытаясь унять дрожь от холода и судороги голодного желудка, мечтал о том дне, когда не надо будет со страхом думать о том, что поесть завтра, где проспать ночь, кому и сколько раз за это поклониться. Мальчишка на побегушках, откликающийся на кличку "Сучонок", подмастерье в пекарне, приказчик в хлебной лавке, а затем и хозяин оной... Еще тогда, в голодном детстве он понял, что единственный товар, на который спрос будет всегда, - это хлеб. И не прогадал. Теперь помимо лавки, гордо именовавшейся на вывеске "Булочной", у него была и своя пекарня, пусть и небольшая, но всё же!.. В которой, не покладая рук, трудились четверо работников. Также, как и он когда-то за кров над головой и небольшую копеечку...

Пахом Игнатьевич снисходительно посмотрел на какого-то мальчишку в тощенькой, не по сезону, одёжке, притоптывавшего на месте, чтобы согреться, и сделал еще глоток чая. Вот так с детства надобно молодежь жизни учить, чтобы они эту самую жизнь ценили!.. Придет время, и будут они знать почём фунт лиха и что нужно сделать, чтобы его не хлебнуть...

Ладно, пора допивать чай и идти открывать своё заведение - времени уже предостаточно. Тот чинуша из Земгора, конечно, муку отдает подешевле, но и требует, чтобы очереди собирались побольше, да и слушки кой-какие людям подкидывались. И, что самое главное, проверяет, паскуда! Везде у него людишки есть, которые покрутятся вокруг, да около, да и донесут, что вот, мол, пообещался такой-то, да не сдержал слова, лавку открыл рано, очередь не собрав, не поморозив, да и покупателям ничего про грядущий голод не сказал, наоборот, успокаивал, что всё обойдется... А помощник чинуши - тоже молодец, тот еще жучила! Предложил мучку, которую они же и продавали, отправить подалее, где цена на хлебушек побольше, а навар - пополам...

Пахом Игнатьевич спустился вниз в лавку, потянул еще минут пять, перелистывая амбарные книги и краем глаза наблюдая за оживлением на улице, затем, не спеша погремев ключами, послал уже своего "сучонка" отпереть дверь снаружи и отодвинул засов...

- А ну, полегче, клуши безголовые! - Хозяин прикрикнул на ввалившихся с мороза женщин. - Пятеро здеся остались, остатние - вон на улицу!

- Побойся Бога, Пахом Игнатьич! Холодно ведь! Дай хоть погреться-то малость!..

- А ну цыть, курицы! Щас по одной воопче пускать буду!.. Куды лезешь, паскудное отродье?!.. - Лавочник, перегнувшись через прилавок, со всего маху даёт "леща" замёрзшему мальчишке, пытавшемуся пролезть к ароматным свежим караваям без очереди.

- Эт-та кто там лается?!.. - Ухо лавочника уловило в возмущенном гомоне очереди фразу "Упырь, креста на тебе нет, - баб и детишек морозить", брошенное женщиной в скромном тулупчике. - Эт-та ты там, лярва, язык свой поганый распустила?! Пошла вон, сучка, не будет тебе хлеба!!!.. И всем не хватит! Да ещё кто хоть раз рот раскроет, никому не будет, завтрева придёте!..

На мгновение в голове проскочила тревожно щемящая мыслишка "Может и не стоит так вот крыть-то, а вдруг, как из благородных будет?", но булочника уже вовсю несло.

Зная крутой нрав хозяина, да еще резко обострившийся в последнее время, очередь испуганно притихла, провожая злыми взглядами удалявшуюся виновницу скандала. Которая, впрочем, далеко уйти не успела. По словам тех, кто стоял на улице, выйдя из булочной женщина, оказавшаяся сестрой милосердия, нос к носу столкнулась с каким-то унтер-офицером и сопровождавшими его двумя солдатами, судя по всему ей знакомым. И в двух словах объяснила им причину своего расстройства, отвечая на вопрос "Откуда слёзы?".

Пахом Игнатьевич собирался еще немного поучить народ жизни, но в этот момент сквозь толпу протиснулась та самая сестра милосердия, сопровождаемая "свитой" в солдатских шинелях.

- Тихо, бабоньки, тихо! - Молодцеватый усатый унтер, подняв руку, пытался успокоить очередь. - Мы тут ненадолго, только вопросик один решим, и - всё!

Один из солдат тем временем подобрался вплотную к хозяину...

- Это ты, харя нажратая, мальца обидел?..

Лавочник открыл рот, чтобы ответить, как подобает, но не успел. Мощный удар поддых выбил из легких весь воздух и заставил подкоситься ноги. Но упасть ему не дали. Две сильные руки ухватили за ворот душегрейки и, перетащив через прилавок, уронили на пол посреди раздавшихся в стороны людей.

- Ты, что ли, крыса амбарная, малому в ухо заехал? И сестричку нашу срамными словами поносил? - Теперь уже унтер принимает участие в "разговоре", поднимая хозяина, как щенка, за шиворот и снова роняя на пол ударом в ухо. - Она нас с того света вытаскивала, после ран выхаживала, а ты её - сучкой и лярвой обзывать?!..

Тяжёлый сапог попадает по рёбрам, выбивая остатки разума... Когда в глазах перестают летать светящиеся мушки, а лёгкие снова начинают дышать, Пахом Игнатьевич как-то отстранённо слышит слова унтера, обращенные к толпе:

- ... Сказал, что муки у него нет, и хлеба всем не хватит?.. А вот мы сейчас это и посмотрим! А ну-ка, братцы, давайте-ка по сусекам пройдемся, загашники его прошерстим!..

Подгоняемый тумаками лавочник провел непрошенных гостей в помещение пекарни и, обессилев от переживаний, плюхнулся на лавку, глядя, как по-хозяйски орудуют доморощенные сыщики. Ведь чуял же, чуял, что добром это не кончится! И дернул же чёрт ввязаться в это дело! Хотя деньги оно приносило немалые... Ну, ничо, даст Бог, не найдут они потайного склада... А всё равно надо было вчера ещё всё вывезть!..

Солдаты тем временем быстро осмотрели кладовку, где стояли семь мешков для дневного замеса, сунулись в остывающую печь, пооткрывали лари. Когда они стали возиться возле буфета, Пахом Игнатьевич вновь ощутил беспокойство... Один из солдат, припав на колено, заглянул в щель между дном и полом, довольно хмыкнул и вытащил из-под хитро спрятанного за ножкой колесика клинышек-стопор. Затем вместе с напарником, уперевшись в боковушку, откатили буфет в сторону, обнаружив в стене спрятанную дверь.