Ева - Перес-Реверте Артуро. Страница 4

Он холодно размышлял о человеке, которого убил на Алфаме. Размышлял – в силу привычки и по профессиональной необходимости – о веществах текучих и жидких. О том, как булькает воздух, смешиваясь с кровью, хлынувшей из рассеченного горла. О том, с какой ужасающей легкостью опорожняется человеческое тело, с какой необратимой стремительностью выплескиваются из него пять с лишним литров крови – и унять этот поток, зажав рану, затампонировав ее, стянув жгутом из подручных средств, не получится. И в очередной раз спросил себя, как удается выживать всем, кто пытается жить, не обращая внимания на это – на тот непреложный факт, что одним взмахом клинка, перехватывающего глотку, можно превратить великолепное тело женщины, спящей в нескольких шагах отсюда, в окровавленную мясную тушу.

Он раздавил в пепельнице недокуренную сигарету и поднялся, потирая ноющую поясницу, – Брита Моура, надо ей отдать должное, была женщина энергичная. Очень энергичная. Завязав пояс халата, босиком дошлепал по паркету к стулу, на спинке которого висел его пиджак. Вытащил из кармана конверт и пошел в ванную, зажег свет. Мгновение разглядывал в зеркале квадратный подбородок, где за ночь уже проступила щетина, черные растрепанные волосы, упавшие на лоб, серые жесткие глаза с еще расширенными зрачками – Брита часа два назад угостила его кокаином. Во рту было сухо и гадко.

Он пустил воду, с жадностью сделал большой глоток и после этого достал из конверта проспект «Норддейчер Ллойд, Бремен». Восьми часов не прошло, как два человека уже поплатились жизнью за этот документ – на первый взгляд такой малозначимый. Довольно долго и очень тщательно Фалько изучал названия судов и расписание маршрутов, но так и не заметил какой-то особой отметки или значка. Потом поднес к носу и понюхал бумагу. Результат исследования вызвал у него улыбку.

Взяв подсвечник со свечой и коробок спичек, аккуратно положил листок на стеклянную полочку и принялся плавно водить под нею зажженной свечой. Пламя медленно нагревало бумагу через стекло и не сжигало. Наконец, примерно через полминуты, сначала розовато-охристыми черточками, а потом отчетливыми крупными буквами, выведенными лимонным соком, или мочой, или другой бесцветной жидкостью, на полях печатного текста проступили слова:

В 9:15 утра щуплый низкорослый черноусый человечек в коричневом полосатом костюме (пиджак был немного великоват) вошел, не сняв шляпу, в стеклянную дверь, ведущую в ресторан отеля «Авенида Палас». Переговорил с метрдотелем, обвел зал пытливым взглядом и направился туда, где неподалеку от окна с видом на площадь Рестаурадорес за столиком под большой хрустальной люстрой, разложив на скатерти газеты «Секуло» и «Жорнал де Нотисиас», сидел Фалько.

– Какой сюрприз, – отодвигая их, сказал он при виде вошедшего.

Тот, не отвечая, взглянул на заголовок – «Интенсивные бомбардировки Мадрида», потом перевел взгляд на Фалько и лишь после этого снял шляпу и положил на стол. Голое загорелое темя. Отросшая щетина на щеках и подбородке. Усталый вид.

– Умеешь ты устроиться со вкусом, – сказал он, усевшись наконец за стол и оглядевшись. – Номера по сто двадцать эскудо в сутки?

– По сто сорок.

Собеседник кивнул, принимая это как должное.

– Кофе бы мне, а… – проговорил он вяло. – Всю ночь не спал.

Фалько подозвал официанта. Сам он в отличие от новоприбывшего, приняв в номере душ и побрившись в гостиничной парикмахерской, а предварительно сделав, как каждое утро, тридцать отжиманий от пола, выглядел свежо. Зачесанные назад волосы, безупречный пробор, свинцового цвета костюм-тройка от «Андерсон & Шеппард», как гласила этикетка на подкладке пиджака, шелковый галстук. Серые глаза спокойно всматривались в собеседника – капитана Васко Алмейду из грозной ПИДЕ – португальской тайной полиции. Они были давно знакомы. А дружили или, вернее, приятельствовали с тех времен, когда Фалько, работая на Василия Захарова, занимался контрабандой оружия, в том числе и через лиссабонский порт: деревянные ящики без маркировки, значившиеся в накладных как промышленное оборудование, грузились и сгружались в этом угрюмом мире портальных кранов, пакгаузов, закоулков с выщербленными изразцами по стенам, моряцких кабаков, пароходов, пришвартованных у причалов, которые тянулись от Алкантары к самой Каиш-ду-Содре. «Живи и жить давай другим» – так формулировался здешний принцип. Алмейда и Фалько несколько раз вместе обтяпывали темные делишки, полюбовно делясь секретными сведениями, взятками и прибылями. Португалия, как любил повторять капитан, страна маленькая и бедная. Платят там мало.

– Два трупа. В Алфаме.

Он смотрел не на Фалько, а на дымящийся серебряный кофейник, который официант только что поставил на стол.

– Один испанец, другой наш, – добавил Алмейда после первого глотка.

Фалько промолчал. Он сидел, чинно, одними запястьями опираясь о ребро стола, на котором стояли тарелка со скромными остатками поджаренного тоста с маслом и стакан из-под молока – кофе давно уже исчез из его рациона. Сидел и ждал. Наконец Алмейда, еще раза два раздумчиво отхлебнув из чашки, вытер усы и поднял глаза на собеседника:

– Скажи-ка, друг мой, где ты был вчера вечером?

Фалько выдержал его взгляд. И слегка вздернул брови, демонстрируя искреннее удивление:

– Ужинал.

– А потом?

– В кабаре сидел.

– Один?

– Нет.

Алмейда очень медленно кивнул с таким видом, словно услышал именно то, что ожидал. Провел ладонью по небритому лицу.

– Испанец и португалец, – повторил он резко. – Первого зарезали, как кабанчика.

– И?..

– Документы все забрали, но вскоре его опознал человек из посольства. Погибший был республиканским агентом. А второй, португалец, сверзился с большой высоты. То ли сам упал, то ли помогли. Некий Алвес. Служил в транспортной компании на улице Комерсио.

– А мне-то зачем об этом рассказываешь?

– Алвес работал на твоих.

Фалько захлопал глазами:

– Каких «моих»?

– Дурака не валяй.

Последовала пауза. Долгая. Алмейда мелкими глоточками допивал свой кофе. Потом взял сигарету из пачки, протянутой Фалько. Тот обладал довольно редким даром – возобновлять дружеские отношения с того самого места, где они были прерваны сколько-то месяцев или лет назад… Мимолетно улыбнуться, похлопать по руке или плечу, припомнить былое… С Алмейдой достаточно было просто покурить вместе.

– И ты можешь доказать, что вчера вечером был не один? – спросил капитан, выпуская дым.

– Конечно.

– И кто с тобой был? Мужчина или женщина?

– Женщина.

– Известная?

– Довольно-таки, – Фалько улыбнулся. – А потому буду тебе очень признателен, если обойдешься без огласки.

– Тогда скажи, где вы были.

– Сначала в «Мартиньо да Аркада», потом в «Бандите».

– А потом?

– Потом у нее дома. Почти четыре часа.

– И где же это?

– Да почти там же. Проезд Салитре, рядом с отелем «Тиволи».

Алмейда минуту осмыслял услышанное.

– А ты знал этого испанца? Ортис его звали.

– В глаза не видал.

– А португальца?

– Еще того меньше.

– Ты хоть признался ей в любви? – глумливо улыбнулся капитан. – Не рекомендуется проводить ночь с женщиной, которая может подтвердить твое алиби, не сказав ей несколько раз: «Я люблю тебя».

– Ничего, с этой можно.

– Тебе неизменно везет…

– Это бесспорно.

Они поглядели друг другу в глаза, как смотрели, бывало, за партией бильярда в кафе «Шаве д’Оуро» в более спокойные времена. Потом Фалько показал на газеты:

– «Бенфика» выиграла у «Спортинга».

– И что с того?

– Разве ты не болеешь за «Бенфику»?

Они опять помолчали, разглядывая друг друга.

– Сколько мы с тобой знакомы? – сказал наконец Алмейда. – Шесть лет?

– Восемь.

– Бывало, что я тебя вытаскивал из неприятных историй.