Никем не победимая! (СИ) - Бочков Александр Петрович "Алекс". Страница 59

- Комбат в курсе ? – бросил хмуро в трубку.

- Сначала его поставил в известность, а потом вас – как приказано. Комбат отправил ко мне подкрепление, но оно пока не подошло. Мои бойцы устраивают засаду на дороге на подступах к госпиталю – далеко в глубь я лезть не рискнул…

- Остановишь французиков с малыми потерями – быть тебе комбатом и капитаном ! – произнёс властно.

- Не ради чинов и наград воюем товарищ командир ! – выпалил, уже привычную фразу, командир роты – сделаем всё возможное ! Поблагодарил комроты и бросил водителю резко:

- С 026 соедини… Дождался соединения и отдал в трубку приказ:

- Майор… У Погара через реку прорвались солдаты Французского легиона и направляются по дороге к Трубачёвску. Поднимай эскадрилью штурмовиков для штурмовки колонны и эскадрилью "лаптёжников" для уничтожения наведённой немцами переправы через реку. Координаты переправы тебе сообщат наблюдатели, а заодно и подкорректируют наведение на цель, а колонну на дороге не пропустите – она там одна такая. Давай, майор – не подведи ! Соединился с комроты:

- Что доложили наблюдатели: почему немцы прорвали оборону ?

- По их мнению кавалерийский полк оставил позиции. По приказу или нет – они не знают: у них приказ себя не обнаруживать…

- Вот же тварь поганая ! – вызверился я – ну сука – я тебе покажу, как своих предавать ! – прошипел зло. Оглянулся: Мария смотрит на меня всего лишь с испугом – привыкла уже к моим злобным выходкам, а вот танкистов проняло серьёзно – побледнели оба. Пояснил ситуацию:

- Французский легион у Почепа переправился через реку и прорвал нашу оборону. Движется в сторону Трубачёвска. Ну да у меня там крепкий заслон – два батальона бойцов. Хватит для уничтожения прорыва – они у меня бойцы что надо ! Уточнять, что это самые слабые батальоны не стал – зачем портить имидж Спецназа. Подумал и приказал по рации комбату Грибову, оставленному в Брянске на должности коменданта, отправить роту с бронетехникой и взводом "Градов" в поддержку батальонам в Трубачёвске. Думаю – после штурмовки колонны и уничтожения переправы сил у прорвавшихся останется немного – имеющихся в городе сил будет вполне достаточно для уничтожения отрезанных от основных сил прорвавшихся "французов". Ну а командир полка кавалеристов… Найду и накажу. Жестоко накажу ! Поговорил ещё немного с командованием танкистов; озадачил тем, чтобы они продвигались к городу Орлу – территория от немцев свободна и отдал для передачи командованию 1го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенанту Лелюшенко пакета, в котором указывал о необходимости выдвижения всех наличных сил в район города Орёл – для создания фронта по обороне города и недопустимости немцев за его пределы. Уведомил ставку – в лице товарища Сталина о очередных успехах – пока другие не присвоили себе победу; предупредил танкистов о недопустимости братания и хождения в гости: мои бойцы сначала стреляют, а потом спрашивают кто такие и чего им нужно в расположении Спецназа. Мёртвые, конечно не отвечают, но охрана этим сильно не расстраивается. Предупреждению вняли и я покатил со своей ротой в Орёл: здесь и без меня мои интенданты справятся…

Командир кавалерийского полка, вернее его остатков, сделал привал своему воинству, отступающему от передовой всю ночь… Прошли мимо деревни, в которой был расположен госпиталь до эвакуации, но за своими ранеными, находящимися в новом расположении заходить не стали. С этой дуры, влюблённой, как кошка в командира спецназа, ещё станет позвонить в Трубачёвск и доложить о том, что кавалеристы отступают… И вроде бы все правильно сделал – думалось капитану, но вот грызло его понимание неправильности поступка, даже больше – гнусности сделанного: бросил своих однополчан, в буквальном смысле предав их: оставил позиции, дав возможность немцам беспрепятственно переправиться через реку и навести временную переправу, через которую начали переправляться грузовики, бронемашины и лёгкие танки T-II b T-38(t)… Одно было оправдание у комполка – сохранить жизни станишников и одно одна надежда – окружение всё спишет…

Проснулся, позавтракал, глядя на хмурые лица своих подчинённых: всем было ясно, что оставление позиций без приказа – это воинское преступление. И многие понимали – что будет с оставшимися подразделениями, держащими оборону справа и слева от них… Понимали, но понимали и то, что с уходом Спецназа не война, а курорт для них закончились: и артиллерия и миномёты и бомбардировки медленно но верно уменьшали численный состав и так невеликого воинства, оставшегося от кадрового кавалерийского полка. Кого то увозили в госпиталь, а кого то, кому не повезло – принимала мать сыра земля… И с каждым днём положение становилось всё хуже и хуже… А что их ждёт впереди, когда они выйдут к регулярным частям Красной Армии ? То, что они в Трубачёвск заходить не будут – было ясно даже самому глупому. Утешало одно – они подчинились приказу своего командира… Потому и были из взгляды мрачны, а у кого то и неприязнены… Ах как жалел сейчас комполка, что нет с ним его единомышленников, уничтоженных каким то образом этим майором госбезопасности ! Они уже бы разъяснили подчинённым, что командир прав в своем решении…Настроение, и так испорченное постоянными недосыпами, обстрелами, бомбёжками стало ещё хуже, хотя казалось бы – куда уж ! Поднялся из-за стола и отправился за близлежащие кусты справить естественные надобности. Кое кто проводил его неприязненными взглядами, но большая часть просто не обратила внимание на уход командира, занятая своими нелёгкими, безрадостными мыслями. И не сразу среагировали на крик из-за кустов – куда ушёл капитан: дикий, нечеловеческий крик не человека - животного, полный ужаса и боли: крика, заставляющего сжиматься от ужаса мышцы до спазм; биться,, словно сумасшедшее, сердце; терять над собой контроль !

Повскакивали, повставали, поднялись со своих мест и метнулись, побежали, пошли на крик за кусты – туда, куда ушел командир. Прорвались, продрались, просочились через кусты и встали, ошеломлённые увиденным: дико кричал их командир, стоя на одном месте. Вроде бы не было повода капитану так кричать, но когда сознание охватило то, что увидели глаза – и всем стало жутко до невозможности: командир словно погружался ногами в землю ! Кавалерийские бриджи сморщивались под коленками; наползали на щегольские сапоги; из-за голенищ высыпался серый порошок… Непрерывный дикий крик, полный ужаса и боли, прерывался на секунду хриплым, со свистом вздохом, чтобы снова взлетать к небесам и рвать на куски казаков, неотрывно смотревших на этот кошмар… С каждой секундой тело капитана погружалось всё больше в землю: вот колени смяли голенища сапог; вот они стали исчезать в ворохе смятой одежды, ещё недавно бывшей командирскими бриджами… Вот ноги совсем погрузились в землю, а за ними стали погружаться бёдра несчастного. А крик всё взлетал к небесам; рвался из широко распахнутого рта, всё чаще прерываясь стонами и всхлипами. Руки, раскинутые широко в стороны, яростно скребли мёрзлую землю, словно пытались вытащить тело из под земли… Глаза на перекошенном о боли лице – кроваво красные, вылазили из глазниц от нечеловеческого напряжения ! Тело погрузилось в землю уже по грудь, когда на поляну и остолбеневших от ужаса казаков внезапно обрушилась тишина ! Голова комполка по прежнему разевала рот, но уже не в силах была кричать – лёгкие полностью исчезли под землёй ! Наконец и руки, раскинутые по сторонам бессильно опали и просыпались из рукавов серым порошком… Сначала в ворохе одежды потерялся подбородок; за ним – обвисшие складки губ; за ними нос… Только багрово-красные глаза, навыкате, ещё жили, глядя на мир угасающим взором. Но и они исчезли в ворохе одежды… Кавалерийская папаха, лихо заломленная на бок, постояла несколько секунд и свалилась на бок. Офицерский ремень с тяжёлым пистолетом ТТ в кобуре, примял, в последнем движении лежащую на земле военную форму – всё, что осталось от командира кавалерийского полка. Звенящая, невыносимо жуткая тишина повисла над поляной…