Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник) - Точинов Виктор Павлович. Страница 17

Но чертова баба оказалась на редкость вредная и настырная, тут же наябедничала водителю – тот остановил автобус между остановками и недвусмысленно раскрыл заднюю дверь.

Ботва не реагировал, крепко вцепившись двумя руками в поручень. Зловредная кондукторша воззвала к пассажирам: он же всех вас задерживает, пока не выйдет – никуда не поедем. Тоже не конец истории, тоже можно поиграть – кто кого переупрямит, чаще пассажиры применять силу не спешат, сидят, уткнувшись в окно или в книжку… Но сегодня, как на грех, случился в салоне какой-то плечистый придурок в рабочей спецовке, даже до вынужденной остановки весьма нервно поглядывавший на часы – не иначе куда-то опаздывал.

Он подошел к Ботве и без слов показал рукой на дверь, сложив пальцы другой в огромный кулак. Ботва, обладавший незаурядной способностью предчувствовать грядущее битье, понял, что у него есть буквально несколько секунд – и напуганным земляным червем выскользнул из автобуса.

До поворота на Войсковицы оставалось не больше трех километров, и он бодро зашагал по шоссе. Сегодня урожай наверняка окажется обильным, не то что на прошлой, дождливой неделе… Сегодня Ботва будет при деньгах и проставит Гороховне (когда-то давно, в иной жизни – Изотте Генриховне, преподавателю французского языка) давно обещанную «Льдинку». И они… хе-хе… Черные пеньки зубов Ботвы оскалились в похабной усмешке.

Небольшое живописное озеро совсем недалеко от Киевской трассы, от Гатчины рукой подать (да и от Питера путь не дальний), берега причудливо изрезаны бухточками и заливчиками, несколько маленьких островков; и неглубоко, метра полтора самое большее, утонуть трудно, да и вода чистая, до самого дна прозрачная – неудивительно, что здесь любимое место для пикников богатеньких автовладельцев. (Богатенькими Ботва считал даже обладателей скромных «москвичей» и «жигуленков», разные бывают критерии богатства.) А у богатых свои причуды, они опустошенные пивные бутылки в багажник не складируют, норовят зашвырнуть в кусты или в озеро.

Бутылочное Эльдорадо Ботва обнаружил прошлым летом и почти год оставался его единоличным владельцем: коллеги по промыслу на пикники как-то не выезжают, вообще от города предпочитают не удаляться… В конце нынешней весны повадились шастать по берегам две гнусного вида бомжихи – Ботва попытался их вытурить с законного места, но сучки отбивались яростно, вопя на всю округу и норовя полоснуть по лицу ядовитыми когтищами – а чем заканчиваются полученные от таких грязных тварей царапины, Ботва знал не понаслышке. Подхваченная на берегу толстенная палка позволила достигнуть перелома в битве народов, но поганые лахудры продолжали пиратствовать – теперь втихую, прячась.

Впрочем, у Ботвы имелся свой секрет, свое ноу-хау, позволявшее легко обходить незваных конкуренток, – он пожинал урожай не только по берегам. Припрятанное в кустах на дальнем берегу плавсредство из двух кое-как скрепленных шпал позволяло собирать плавающие в воде бутылки, – и даже утонувшие, хорошо видные на светлом глинистом дне: для такого случая Ботва приспособил некое подобие сачка.

…Первым делом он обшарил самое рублевое место – окрестности удобных подъездов к воде, где траву изгадили следы колес и свежие кострища. Добыча радовала, потяжелевший заплечный мешок приятно позвякивал. Траву и кустики Ботва раздвигал увесистой железной трубой – в любой момент был готов к встрече с проклятыми конкурентками. Теперь – прочесать берег до самой стоянки личной яхты. Здесь, в кустах, кучкуются немоторизованные любители выпивки на лоне природы. И улов тут пожиже, но кое-что попадается…

На этот раз не попалось ничего – лишь длинногорлая бутылка импортного обличья, явно для сдачи не годящаяся, и собачий хвост. Да-да, именно рыжий собачий хвост, не так давно расставшийся с законным владельцем – хвост самого затрапезного, не породистого бобика, с застарелыми репьями, намертво спутавшимися с шерстью.

Хвост Ботва зашвырнул обратно в кусты, мельком подумав о странных развлечениях иных поддавших граждан, а бутылку держал в руке, размышляя, не прихватить ли ее с собой и не заправить ли вечером разведенной «Льдинкой» в видах произведения впечатления на Гороховну. Как раз в тему пойдет, она баба интеллигентная, культурная, нажравшись стеклорезом или аптекой – ругается на ненаших языках (перемежая и редко попадающими в печать словами великого и могучего…). От таких размышлений Ботву отвлекли неясные звуки прямо по курсу, сопровождавшие некое трудно различимое сквозь кусты шевеление.

Он остановился, перехватив поудобнее трубу. Неужели опять те суки? То-то с этого краю все как метлой выметено… Но там оказались не те суки, не в переносном смысле – самые настоящие. А может, кобель или кобели – в доносящихся сквозь зелень звуках явственно прорезалось низкое рычание. Расплодились тут – Ботва злобно и сильно швырнул в кусты столь приглянувшуюся бутылку, враз позабыв о грядущем светском рауте с Гороховной…

Дальнейшее напоминало плохо сделанный мультфильм старых времен, когда художников-аниматоров еще не заменили неутомимые компьютеры, а они, иные художники, от торопливости или просто лени не слишком тщательно прорисовывали все фазы движений, – и экранное действие получалось рваное, с режущими глаз скачками-переходами.

Именно так Ботве виделись последовавшие секунды.

Огромная, обросшая черной шерстью туша прыгает на него – над кустами, небывало длинным и высоким прыжком – Ботва ничего не успевает, да и никто бы не успел – но тварь сама напарывается на выставленную вперед трубу – хрустко, с лету, мордой; и вместо своей цели – горла – врезается в живот Ботвы. Потом Ботва бежит напролом через кусты к воде, почему-то именно к воде, выпавшие кишки мешают, цепляются за ветви, но он мчится, ни на что не обращая внимания. Потом падает – поскользнувшись на осклизлом, окровавленном куске рыжей шкуры. Потом – сразу, без перехода – пасть, одна только пасть, ничего больше он не видит, – рвется к горлу, он прикрывается рукой… Потом – состояние космической невесомости, рука – его рука! – растопыренные пальцы, запястье, часть предплечья – уплывает по воздуху, медленно поворачиваясь, рядом крохотными спутниками – красные шарики, вылетающие из ее разорванных вен и артерий… Потом – снова пасть, неимоверно распахнутая – во весь горизонт, во всю Вселенную – она сама и есть Вселенная, необъятная и готовая поглотить… Потом… Никакого потом для Ботвы не было.