Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник) - Точинов Виктор Павлович. Страница 34

Олег умом это прекрасно понимал и все равно медлил, мысли метались, как потревоженные рыбки в аквариуме. Вскочить и побежать, нырнуть в темноту, куда не достают слабые отсветы последнего на Вишневой фонаря? или подождать немного, пусть тот, кого заинтересовала песья брехня, выглянет на улицу и спокойно вернется в кровать, ничего подозрительного не обнаружив?

А если встанут и подойдут к окну не сразу, а когда не дающий заснуть лай успеет надоесть?

Сердце колотилось. По спине, несмотря на холод осенней ночи, пробежала липкая струйка пота. Во рту, под языком – металлический вкус страха…

Наконец он решился, опустил края черной шапочки, тут же превратившейся в обтягивающий черный капюшон с прорезями для глаз. Пригнулся и не бегом, быстрым шагом двинулся совсем не туда, куда шел до начала ночного собачьего концерта.

Торопливо, по-прежнему держа рюкзак спереди, спустился вниз, к берегу речки. Кузьминка здесь, в поселке, речкой была по названию на карте, а на деле – ручей ручьем. Едва сочилась на дне глубокого, стиснутого с двух сторон домами и участками оврага – можно перейти, не замочив ног. Что он и сделал.

С другой стороны склон оврага оказался выше, домов наверху даже и не видно, одни заборы. Отсветы дальних фонарей до речки не долетали.

Но пойти этим берегом та еще проблема – весь зарос какими-то высокими, в рост человека, растениями с могучими зонтиками-соцветиями. Если двинуться сквозь частокол толстых, но ломких трубчатых стеблей – треск и хруст будут слышны аж на Пограничной…

Адреналин кипел в крови, подстегивал рвануть напролом, не разбирая дороги, от опасного места – места, где могли увидеть, запомнить, опознать…

Он подавил порыв, постоял, выравнивая дыхание, вспомнил про шапочку-чеченку. С натугой стащил с головы, аккуратно (хотя руки подрагивали) закатал края, превратив в безобидный на вид головной убор.

Чеченка безбожно давила и неприятно липла к разгоряченному, потному лицу – шапочку он купил на рынке, в Автово. Купил быстро, на ходу, чтобы не запомнили… Примерять, понятно, не стал – и мучился, просчитавшись с размером.

Глаза помаленьку пригляделись к темноте, мандраж поутих, и он медленно, осторожно отводя толстые стебли в сторону, двинулся вперед.

Повезло – показался просвет в зарослях – тропка спускалась вниз, к самому урезу воды и тянулась вдоль береговой излучины.

Шагать здесь было одно удовольствие – густые ольховые заросли отделяли натоптанную тропинку от домов. Их обитатели могли поголовно страдать бессонницей и коротать время у окошек – но заметить в мелькающий в редких просветах ночной камуфляж Олега не сумели бы.

Помеха пришла с другой стороны – неожиданно и почти мгновенно кишечник скрутило жесточайшими спазмами.

Ну это-то он сумел предвидеть – медвежья болезнь неизменно нападала на него при ожидании важных событий: и перед защитой диплома, и перед сдачей экзаменов на права, и в загсе, перед свадьбой… А уж сегодня…

Планируя операцию, он не упустил своей особенности – и, поразмыслив, решил не принимать адских импортных снадобий, на пару дней завязывающих морским узлом прямую кишку – запасся туалетной бумагой да накинул лишних двадцать минут в раскладе времени.

Признаком патологической трусости такую особенность организма он не считал, мало ли как у кого тело реагирует на стрессы. Одни краснеют, другие бледнеют, третьи заикаются, четвертых тошнит… А у него организм мудро выбрасывает все, что может привести к заражению при попадании пули или клинка в живот – неважно, что в загсе не ждут в засаде снайпера, а инспектора ГАИ не заставляют проваливших экзамен делать харакири…

Следующая выходящая к речке улочка называлась Тополиной – планировщики окраинной части поселка не мудрствовали лукаво, называли улицы в стиле старой песни Юрия Антонова…

Крайний, самый ближний к Кузьминке дом – деревянный, уже старый, но красивый и высокий – был его целью.

Олег отлично знал изнутри и снаружи этот дом, неизбывно присутствующий во многих детских, юношеских, взрослых воспоминаниях.

Знал ничуть не хуже, чем квартиру, в которой прожил все свои тридцать два года. Мог с завязанными глазами или в кромешной тьме пройти его вдоль и поперек – так, чтоб не споткнуться о коварный порожек, чтоб не скрипнула под ногой расшатанная ступенька или половица, а по лбу не ударила низкая притолока.

Знал и любил – настолько, насколько можно любить неодушевленную комбинацию камня и дерева… Любил, и вот пришел, чтобы…

Он резко, на полуслове, оборвал внутренний монолог – нечего разводить сантименты, все тысячу раз просчитано, взвешено и продумано, надо не размазывать по памяти сопли умиления, а делать дело.

Рванул завязку рюкзака, пальцы не слушались, шнурок затянулся тугим узлом; он выпрямился, медленно сосчитал до десяти, осторожно распустил узел ногтями. Торопливо размотал извлеченный продолговатый сверток и прижался разгоряченной щекой к холодной оружейной стали…

Приятный холодок и уверенная тяжесть дуры успокаивали и придавали сил, он закинул рюкзак за спину и проскользнул между разросшимися деревьями (Олег помнил их тонкими прутиками, посаженными для укрепления медленно подмываемого речкой берега) – проскользнул вплотную к забору.

Здесь собак опасаться не следовало; жили тут две собачки, числившие в предках московских сторожевых. Да вышла с ними беда недавно – скончались одна за другой от неизвестной заразы…

…Минувшим летом количество бродячих собак в микрорайоне, где жил Олег, заметно уменьшилось – в результате его вдумчивых экспериментов с порошочком под названием зоокумарин. Послужив науке подобно собакам Павлова, бездомные шавки позволили добиться идеального результата.

Не устоявшие перед фаршированными отравой аппетитными кусками, здешние псы загнулись не слишком быстро – чтобы не заподозрили отравления. И не слишком медленно – чтобы не свезли к ветеринару.

И вот уже третью ночь басовитый лай не доносится с крайнего двора по Тополиной и хозяева раздумывают, где приобрести нового сторожа. Совершенно напрасно, между прочим. Поздно им уже раздумывать.

Глава вторая

Машина медленно ползла по колеям, оставленным в глубокой грязи полевой дороги тракторами и их прицепами.

Руслан сидел за рулем, а его напарник, откликавшийся на прозвище Оса, работал с фарой-искателем. Хотя, пожалуй, никакая это была не фара – настоящий прожектор, компактный и мощный.

Через каждые полчаса они менялись местами – глаза уставали таращиться в освещенные мертвящим светом поля, высматривая в сюрреалистичном переплетении длинных ночных теней ту единственную, которую они искали.

Официально они сейчас занимались полезным и нужным делом – пресекали поползновения любителей квашеной капусты, предпочитающих делать заготовки на угодьях АО «Детскосельский»…

На самом деле за минувшие ночи мимо капустных полей Руслан с Осой проезжали редко, не чаще, чем по другим закоулкам большой, покрытой полями и кустарниками равнины, раскинувшейся между Пулково, Шушарами и южной окраиной города – и у расхитителей оставшейся без охраны капиталистической собственности царил, вероятно, небывалый ажиотаж…

– Дохлый номер, – безнадежно сказал Оса, оторвавшись от созерцания кусков непаханого луга, выхватываемых мощным лучом прожектора. – Безнадега. Одна машина на такие концы… Десять лет будем ездить. И ничего не выездим. Зимы надо ждать. И по следу работать.

– Зимы-ы-ы… – протянул Руслан, бывший в их группе за старшего. – До зимы еще ого… до зимы тут такие дела могут быть… Да и машина не одна ездит, между нами…

Что по периметру громадного района катаются, кроме них, всего-навсего три экипажа, Руслан не сказал. Ни к чему. Главное – любой солдат должен чувствовать себя не одиноким, должен знать – за ним вся армия, от маршала до последнего кашевара – и они всегда поддержат, и обеспечат всем необходимым, и прикроют огнем, и пришлют подмогу… И похоронят со всеми воинскими почестями, если потребуется.