Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник) - Точинов Виктор Павлович. Страница 42
Но Олег не обращал внимания на воду вокруг, на стекающие под одеждой струйки, на непрерывный кашель.
Он смотрел на красное здание разрушенной сторожки.
Он понял, кто поставил капкан.
Тот, кто притаился там, в темном провале окна. Тот, чей немигающий и пристальный взгляд продолжал буравить Олега. Тот, кто спокойно выжидал, когда пойманная дичь потеряет последние силы…
«Гад… Ты выиграл, ты победил… что тебе еще надо?! Вот он я, подходи, бери…»
Олегу казалось, что он выкрикнул эти слова в направлении сторожки, но на самом деле его губы двигались беззвучно. А еще ему показалось, что там, в темноте, что-то шевельнулось – но только показалось…
И тут же он позабыл и про давящий взгляд и про вроде замеченное движение – на дорожке за кустами снова раздались голоса, снова шли люди.
Пожар, поджог и рюкзак, полный убийственных улик, не играли уже никакой роли, и Олег закричал с отчаянной надеждой:
– Эй!!! Помогите!!! – он хотел крикнуть, что это не шутка, что он не пьян, что у него сломана нога, но распухшее горло отказывалось повиноваться, вместо громкого крика раздавались слабые шипящие и свистящие звуки.
А люди приближались – смех, громкий спор о том, успеют или нет проскочить парк до очередной порции дождя.
Он торопливо выпутывался из лямок насквозь промокшего рюкзака – потревоженная нога ответила вспышкой боли; рванул клапан, выхватил «тозовку», откинул приклад и нажал на спуск. Не последовало ничего: ни выстрела, ни щелчка бойка, он давил и давил на неподвижный спусковой крючок… Наконец Олег сообразил, что ружье стоит на предохранителе, – и толкнул вперед скользящую под мокрым пальцем кнопку.
Невидимые прохожие тем временем миновали самую ближнюю к нему точку аллеи – голоса слышались глуше, медленно удаляясь.
Он вновь дернул спуск – щелчок… осечка? – нет, спустя короткую паузу из дула неохотно вырвался клуб дыма, выплюнутые пыжи и дробь рассыпались в трех шагах от Олега. Хлопок прозвучал слабее звука, с каким вылетает пробка из бутылки шампанского.
Патроны промокли, сразу понял он, но отчаянно передернул затвор и опять попытался выстрелить – и второй, и последний третий патрон не дали даже такого слабого эффекта – боек впустую бил по капсюлям.
Он ещё раз попытался крикнуть вслед слабеющим голосам, но никто не обратил внимания и не обернулся на бессильные звуки, похожие на поскуливание умирающего животного.
Руки дрожали, ходили ходуном, когда он разрезал камуфляжную штанину обломком охотничьего ножа.
Снятый с ружья ремень был захлестнут тугой петлей ниже колена – пережать, остановить поток крови. Отодвинув в сторону лохмотья штанов, он смотрел на опухшее, почерневшее место перелома.
Не мог начать задуманное – и уговаривал, убеждал сам себя: «…Больше по парку никто не пройдет… на ночь глядя и по глухому углу… патронов нет… еще одну ночь не выдержать… остается последний выход… Волчий выход… так попавшие в капкан серые разбойники отгрызают лапу – и уходят… хромые, но свободные…»
Обломок ножа, подрагивая, приблизился к почерневшей коже, скользнул по ней – оставив не разрез, даже не царапину – небольшую, не закровоточившую вмятинку…
Он стиснул зубы и нажал сильнее. Струйка черно-красной крови побежала вниз. Боль не ощущалась – но темнота, затаившаяся где-то на периферии зрения, рванулась к центру, застилая и судорожно стиснутый в руке нож, и сочащуюся кровью ранку; собралась, сгустилась – и поглотила все и вся.
Вид крови – до дурноты, до обморока – Олег не выносил с детства…
Глава восьмая
Когда стемнело, пошел обещанный синоптиками снег. Мокрые хлопья падали на ветви кустов и деревьев, на пожухлую траву, таяли в лужах. Таяли на запрокинутом лице Олега – он никак не реагировал. Его уже здесь не было.
Олег шел по цветущему, благоухающему тысячей пряных запахов берегу – зеленому берегу Кузьминки. Долина казалась громадной, откосы берегов уходили куда-то вдаль и вверх – их сплошь покрывало цветущее, не тронутое косой разнотравье. Огромные соцветия сияли неправдоподобно яркими красками, но не резали глаза, как не резало их жаркое, стоящее почти в зените летнее солнце. Бабочка – большая, с небывалым тропическим узором – бесшумно, почти нечувствительно села на его загорелое предплечье – и замерла, развернув во всей красе крылья. Олег ласково на нее дунул – лети, лети, мне надо спешить… Надо спешить – впереди, в нескольких шагах, шла Танька, та самая, первая его девушка, шла в босоножках, в простеньком ситцевом летнем платьице и почему-то казалась слишком высокой; он должен был догнать ее, вроде неспешно шагающую, – и никак не мог… Ноги вязли в зеленом сплетении стеблей, он опустил глаза и увидел застиранные шорты, исцарапанные загорелые коленки и детские сандалики с вырезанными носками. Я опять маленький, подумал он без всякого удивления, но тут же понял, что все не так, на самом деле все иначе, что на самом деле он только что открыл простую и удивительную вещь, даже не открыл, а вспомнил истину, известную когда-то всем, и всеми же в свое время прочно позабытую: в детстве мы не растем – просто мир вокруг нас уменьшается… Теперь мир снова стал громадным и ярким, он звал и манил, надо было спешить, он догонит Таньку, она возьмет его за руку и за ближним поворотом покажется его дом – пахнущий свежим деревом и сосновой смолой, а не запустением и плесенью, не злым дымом пожарища… Там его любят, там его ждут, дядька отложит дымарь и радостно закричит: «Сынок приехал!», он всегда зовет племянника сынком, и пчелы будут басовито гудеть вокруг, когда Олег побежит вверх по косогору, поднырнув в лаз под кустами сирени… Слезы радости туманили глаза и он спешил, спешил через долину, которая никак не кончалась…
Ближе к полуночи крепчающий ветер разогнал, разорвал тучи, белесая полная луна покрыла землю кривыми, уродливыми черными тенями. Снег продолжал непонятно откуда падать – но не искрился под луной, как искрятся безумной красоты хороводы снежинок в морозном январском небе – падал наклонно и казался в лунном свете грязно-серым.
И тогда пришел тот, на кого был поставлен капкан.
Полуоторванный лист жести на окне сторожки не издал ни скрипа, ни скрежета, когда черная тень скользнула наружу и медленно, беззвучно двинулась вперед. Она, тень, будь у этой сцены зритель, казалась бы призрачно-бесплотной и в тоже время массивной и мощной. Над Олегом тень задержалась на мгновение – и исчезла, растаяла в ночи. Ее привлекали живые…
Снег падал и падал, цепь исчезла под ним, плаха постепенно превращалась в холмик снега. Снег еще таял на лице Олега – но все медленней, медленней, медленней…
Утром, впрочем, опять все растаяло – до зимы оставался ровно месяц.
– Объявилась конкурирующая фирма. «Отец Федор и сыновья», – с такими словами Капитан опустил на генеральский стол звякнувший металлом сверток.
– Что это? – Вопрос прозвучал неприязненно, Генерал не оценил шутку и не притронулся к свертку.
Капитан не смутился, разорвал бумагу, явив пред очи начальства увесистую стальную конструкцию.
– Что это? – еще более неприязненно повторил Генерал.
– Капкан. По характеристикам приблизительно соответствует фабричному N8 – тот применяется исключительно на медведей. А этот самодельный – так что может и не фирма, а конкурент-одиночка.
– Откуда? – Генерал наконец прикоснулся к капкану: осторожно, двумя пальцами, поднял над столом – дуги развалились пополам – на разломе виднелись следы газового резака.
– Кто-то поставил в кустах, вот тут, на пустоши… – Капитан показал на карте. – Последних медведей здесь, кстати, истребили при императрице Елизавете Петровне. Да и волков лет двадцать не встречалось… Кроме как на объекта, больше ни на кого такую штуку насторожить не могли. Стояла замаскированная, на малозаметной такой тропке. А наши как раз сегодня там на дневном прочесывании были… Ну Седой и наступил. Полтора часа снять не могли, пришлось подмогу вызывать и автогеном резать. Будем брать?